Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят! - Геннадий Тоболяк

Так, возможно, могло показаться со стороны, но так ли, как мы думали? Мы своими нарядами хотели обмануть афганцев, истинных мусульман, но росла тревога, правильно ли мы делаем, возможно, зря теряем время на маскарад? Может быть, в хаосе обстановки в Кандагаре нас могли принять за религиозных деятелей Афганистана, но сами-то мы знали, кто мы. Обмануть себя было невозможно, как и обмануть растревоженную душу в спектакле ужасов, где льется море крови, слез и горя. Мы, разведчики, делали вид, что ходим по земле Афганистана уверенной походкой, спокойно, как ни в чем не бывало, но это не так.

Нам не чужды переживания и чувство страха за свою жизнь. Мы продолжали ходить, как артисты цирка под куполом без страховки и без права на ошибку.

Да, трудное было время. Даже спустя годы не оставляет то, через что нам пришлось пройти и выстоять.

Однако, глядя правде в глаза, следует признать, что без бороды, чалмы, халата было невозможно прожить и сутки в окружении басмачей и их осведомителей, многочисленных эскадронов смерти, рыскающих по Кандагару в поисках врагов ислама, хорошо усвоивших принцип мщения: «Око за око, зуб за зуб».

По информации наших агентов и ценных источников информации, «полковник Генади» стал очень опасен, и было принято решение уничтожить его любой ценой.

За непродолжительный промежуток времени пребывания в Кандагаре я сделался козырной картой в борьбе за власть.

Всякий раз, когда я ехал в автомашине, делал вид, что мне все безразлично, что происходит вокруг меня, какие кипят страсти, закрывал глаза и дремал, вернее, делал вид, что дремал под монотонный гул мотора автомашины. Она от ворот «Мусомяки», набирая скорость, неслась с бешеной скоростью и резко притормаживала на «Дороге жизни», проезжая по колее, разбитой гусеницами танков. Притворялся спящим, проведшим всю ночь в молитве, разговаривая с Аллахом. Сквозь прищур глаз я отчетливо различал лица как нищих, которые уже встречались мне и не сделали никакого вреда, так и новых людей, плохо одетых, но не похожих на нищих. Они словно подкрадывались к машине и заглядывали внутрь, пытаясь узнать, кто едет. Под напором любопытных и смышленых глаз азиатов вся уверенность в том, что халат и чалма защитят меня от пули басмача, улетучивалась, исчезала и мне казалось, что я становился голым королем из известной сказки, меня разоблачили и осмеяли, и на мне нет никакого наряда, я гол как сокол.

– Командир, может быть, хватит так рисковать, – говорили мне Собин и Саротин, – вы стали знаменитым. За вами охотятся, как за волком, а это в условиях Афганистана опасно. Пусть нас переведут куда-то в другое место, здесь мы примелькались.

– Будем работать там, куда нас направили! – коротко ответил я и этими словами прекратил всякую дискуссию о переводе на другую «точку».

Кандагар на глазах превращался в город мертвецов, разрушенные дома напоминали оставшимся в живых, что здесь когда-то жили люди.

Я чаще других выезжал в Кандагар по «Дороге жизни», так и казалось, что я ищу смерти, но смерти я не искал, а хотел устыдить трусов и ободрить колеблющихся в продолжении борьбы. Боялся не смерти, а тяжелого ранения или увечья и втайне мечтал о легкой смерти, если она придет, и о скором возвращении в Россию, но дорога домой все откладывалась, и, кажется, пора было об этом забыть.

Приходилось больше думать о работе, а не о доме.

Словно отвлекая меня от грустных мыслей, переводчик Ахмет говорил:

– Борода для мусульманина – большая ценность. По ее длине, ухоженности правоверные мусульмане судят о положении хозяина бороды в обществе, его достатке. Я, к примеру, всю свою сознательную жизнь ношу бороду, она мне не в тягость, а в радость!

Ахмет краем глаз поглядывал на меня и улыбался. Я видел его лицо в зеркале заднего вида машины и понял – он был хорошим психологом, понимал, как трудно мне, русскому человеку, быть в образе мусульманина.

Вдруг он насторожился:

– Командир! К автомашине приближаются трое мужчин в грязных, засаленных халатах, но сразу видно, что это не нищие, а переодетые басмачи. Они ускорили шаг, догоняют нашу машину, о чем-то между собой разговаривают, один из них махнул рукой и отстал, двое других сейчас поравняются с машиной. Закрой глаза, спи!

Я все делал, как советовал опытный переводчик Ахмет. Двое незнакомцев шли и наблюдали за мной, а я похрапывал, даже пускал пузыри не то от страха, не то от любопытства, что будет дальше. Наконец двое отстали. Один их них подозвал нищего, показал пальцем на нашу автомашину, что-то сказал. Нищий со всех ног бросился догонять нашу машину, движущуюся медленно, вслед за другими автомашинами, подскочил ко мне, протянул к лицу грязные руки, прося подаяние, и я услышал грозный голос Ахмета:

– Ты что, правоверный мусульманин, не понял, кто едет в машине? Это святой старец, трижды побывавший в Мекке, а ты беспокоишь его сон. Пошел прочь, пока Аллах не покарал тебя за дерзость и не набросил на тебя удавку.

Нищий как ошпаренный отскочил от автомашины, на лице испуг, покорность. Он остановился и до самой земли поклонился автомашине, из ее окна Ахмет бросил в песок несколько монет. Нищий начал ползать в пыли, разыскивая разлетевшиеся по сторонам монеты, а поскольку он не знал, сколько их было выброшено, продолжал ползать и искать. К нищему присоединились другие нищие, а те двое приподняли нищего за ворот рубахи, встряхнули, нищий что-то сказал им, и они его отпустили.

– Нищие для нас – экзотика, мы для них – фантастика! – заметил Ахмет.

Оперативные офицеры тоже отращивали бороду, но не хватало выдержки ухаживать за ней.

– Я даже не мог предположить, – говорил майор Саротин, – что борода требует к себе такого ухода и внимания. Ее надо мыть, постригать, расчесывать. От бороды больше хлопот, чем пользы и удовольствия.

Он сбривал бороду и вновь начинал отращивать.

– У меня на примете есть хорошая борода, как раз для тебя, Саротин, – сказал Ахмет, – но борода дорогая, ее хозяин согласен ее отдать, но только вместе с головой.

– Мне чужая борода не нужна! – говорил майор Саротин. – Пусть чужие бороды носит командир, а я отращу свою.

Майор Саротин был большим любителем спиртного и соленых огурчиков с капустой, свою отросшую бороду так пачкал рассолом и капустой, что та становилась упругой, как проволока. Сдавливала ему горло, шею, и во сне Саротин часто кричал:

– Нас окружают басмачи. Спасайтесь, кто может. Всем отходить по одному к оврагу, пока не поздно.

Возбужденный тяжелым сном майор Саротин порывисто искал под подушкой свой пистолет и, найдя его, снимал с предохранителя, чем пугал своего «побратима», майора Собина. Не раздумывая, Собин наваливался своим жирным телом на щуплого Саротина, хлестал его по щекам, приводил в чувство, кричал ему в ухо, чтобы тот окончательно проснулся: