Башня континуума - Александра Седых

— Ужас, — прошептала Виктория, розовея, как самый розовый бутон.

— Нет, это еще далеко не ужас. Настоящий ужас начинался в полнолуния, когда ведьмы седлали метла и отправлялись на шабаши, где ели червей и жаб, запивая эти деликатесы кровью. А потом раздевались донага и танцевали под луной. Заканчивалась веселая вечеринка свальной оргией в компании бесов, инкубов, а то и самого светозарного Люцифера.

— Как захватывающе…

— Да что же ты, никогда прежде не слыхала о ведьмах и шабашах?

— Слышала, конечно, но я думала, это только сказки.

— Само собой, сказочки. В средние века люди верили, что звезды пришпилены к небу булавками, а земля плоская, как блин.

— Плоская? Идиоты! Земля круглая!

— Вот это ты напрасно. Земля на самом деле плоская, как блин.

— Что?

— Сама подумай, птенчик, будь земля круглая, мы бы просто с нее скатывались… Черт, мне пора на работу.

Предварительно Гордон исполнил супружеский долг, — а что делать, долг есть долг, особенно супружеский. Потом он в резвом темпе натянул обратно брюки и рубашку, достал из кармана пиджака бумажник, вынул пачку купюр и положил рядом с остатками завтрака.

— Я побежал, постараюсь вернуться к обеду.

И умчался. Виктория не без труда стряхнула с себя романтический флер, согнала с пылающих щечек нежный румянец и тщательно, как в лавке ростовщика, пересчитала деньги. Затем прихорошилась, разоделась в пух и прах и вышла в коридор, где как раз столкнулась с грустно бредущей куда-то Терри.

— Доброе утро.

— Доброе утро, Виктория.

— Как спалось? Ты позавтракала? Давай сейчас выпьем по чашечке кофе на террасе, возьмем головастика и пройдемся за покупками.

— А это не опасно? — спросила Терри беспокойно.

— Не могу же я остаток жизни провести взаперти из-за какого-то ненормального. И ты бы видела, сколько у меня охраны теперь! Я чувствую себя настоящей одалиской. Нет. Принцессой. Герцогиней. Да что там — королевой!

Неся всякую несусветную чепуху в том же легкомысленном роде, Виктория вышла на увитую плющом и утопающую в жасмине мраморную террасу. Терри покорно последовала за ней. Вскоре они сидели за столиком, накрытым белой скатертью, и пили кофе.

— Виктория, у вас здесь очень красиво… чудесный дом… ухоженный сад… но… ты не думаешь, что твой муж… взял… бра… я, конечно, ничего такого не думаю… но… как?

Виктория пожала плечами.

— Да, Терри. Взятки. Только мы не называем это взятками. Мы называем это комиссионными. Берет. Но мало берет и плохо берет. Мог брать стократ больше. Вот наш старый дуралей Таггерт. Уж на что первостатейный тупица, так пока губернаторствовал, увеличил свое состояние практически вдвое. Было у него двадцать миллиардов, а стало тридцать пять. Вот как надо брать, — прибавила Виктория, неподдельно восхищенная размахом грабежей.

— Ведь это коррупция, — прошептала Терри, ужасаясь.

— Вот и Гордон, поверишь ли, говорит то же самое, и делает большие, испуганные глаза. Коррупция! Ведь все так делают, разве нет? Берут взятки и руку запускают в бюджет. А иначе — зачем вообще заниматься политикой?

— Чтобы изменить жизнь простых людей к лучшему? — пролепетала Терри.

— Глупенькая курица! Откуда у тебя берутся в голове эти абсурдные мысли?!

Терри униженно уткнулась в чашку с кофе и решила помолчать, чтобы не сморозить очередную несуразицу, но не тут-то было.

— Давай, рассказывай, — велела Виктория, мигом оставив игривый тон.

— О чем рассказывать?

— О том, что у вас стряслось с моим братом. Ты не… беременна?

— Нет.

От одного короткого слова внутри у Терри начали трескаться плотины и переполняться шлюзы, в горле встал комок, глаза повлажнели.

Виктория сделала над собой серьезное усилие и попыталась побыть тактичной.

— Не хочу тебя обидеть, Терри, но вы уже десять лет женаты. Вам нужен ребенок. Пора. Может, стоит пройти обследование? Даже если что-то не так… не стоит отчаиваться, медицина сейчас творит настоящие чудеса.

Только Терри прекрасно знала, что медицинские чудеса не помогут ей. Просто муж ее не любил, и вообще никого не любил, и все больше и больше превращался в угрюмого типа, постоянно бормочущего под нос что-то о рабочем графике, о том, что им надо еще подождать, и лучше он купит дорогой женушке собачку. И, действительно, не столь давно Кит вернулся с работы и вручил жене вместо дежурного букета корзинку с очаровательной маленькой собачкой.

— Вот, посмотри, Терри, щенок, из лучшего питомника, очень породистый, здоровый, чистоплотный, мне пообещали, у нас не будет никаких проблем с шерстью, да и с запахом тоже. Щенок уже подрощенный, обучен всяким трюкам, лапку подает, носит поноску, будет проситься на улицу, если надо выйти. Ты могла бы гулять с ним в парке.

Терри представила себя старой, дряхлой девой, выгуливающей в парке такую же старую, дряхлую собачку, села на диван в гостиной и заплакала. Собачка поглядела на нее и тоже заплакала. Кит достал скулящего щенка из корзины, взял на руки и сел рядом с женой.

— В чем дело, дорогая.

— Я хочу, чтобы ты вернул щенка обратно.

— Терри, но эта мерзкая вонючая псина обошлась мне в целое состояние…

Собака улучила момент и лизнула его в нос, и Терри сквозь пелену слез разглядела, что его лицо мгновенно перекосилось от омерзения. Собака, возможно, была чистоплотная, но не стерильная же. Дети тоже, между прочим, были далеко не стерильными. Мерзкие вонючие спиногрызы служили неиссякаемым источником шума, грязи и беспорядка, то есть всего того, что Кит ненавидел, ненавидел, просто ненавидел!

— Я хочу, чтобы ты отдал собаку обратно. Нам не нужна собака. Нам нужен ребенок.

— О, Господи, вот ты опять…

— Сегодня утром я проснулась и увидела около глаз морщинки…

— Никакие это были не морщинки, ты что-то выдумываешь, Тереза.

— У всех моих подруг, кузин и сестер уже есть дети. Моя сестра младше меня на четыре года, и у них с мужем уже трое чудесных малышей. Люди уже начинают думать, что у нас с тобой что-то неладно, что у нас проблемы…

— У меня нет никаких проблем.

— Ты бродишь по дому ночами, в кромешной темноте, что-то бормочешь под нос и брызгаешь антисептиком на дверные ручки. Ты разговариваешь в саду с цветами и деревьями, и притворяешься, будто цветы и деревья тебе отвечают. А когда мы с тобой пошли на тот банкет, ты без всяких причин избил до полусмерти человека, который подошел к тебе поздороваться…

— Я не выношу, когда малознакомые люди подходят, похлопывают меня по плечу и хватают за руки, у меня начинается клаустрофобия. И я не бил его, разве толкнул немного…

— Ты сломал ему три ребра, ключицу, челюсть и нос, он два месяца провел в госпитале.

— Я послал ему букет и открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления, и оплатил больничные счета, и этот милый человек согласился не подавать на меня в суд.

Терри некстати вспомнила о том, что прежде, чем ударить, Кит раз десять, не меньше, вежливо попросил того липучего, приставучего идиота убрать руки, и уж совсем некстати подумала о том, как здорово Кит ему врезал — тот перелетел аж через всю комнату и приземлился головой в чаше перцового пунша. Ах! Терри велела себе собраться и попытаться объяснить мужу разницу между любовью и липкой лентой-ловушкой для мух.

— Я знаю, ты себя чувствуешь так, словно я давлю на тебя…

— Давишь? Нет, ты вовсе на меня не давишь. Ты…

Кит надолго замолчал, видимо, подбирая нужные слова, и Терри видела, как его благородное и мужественное лицо затягивают грозовые тучи и мглистые туманы.

— Нет. Извини, ты не давишь. Ты просто помешалась. Свихнулась. Спятила. Слетела с катушек. Последние три-четыре года мы с тобой разговариваем только о детях, будто в мире нет других тем для бесед. Ты рыдаешь навзрыд, стоит тебе увидеть младенца или беременную женщину. А вечерками ты вяжешь пинетки и другие малышовые одежки…

Терри вскрикнула, как выпавший из гнезда птенец.

— Я отдаю вещи для малышей в сиротский приют!

— Понимаю, дорогая, ты хочешь что-то сделать для бедных брошенных малюток, но и ты пойми. Когда ты постоянно плачешь и вяжешь пинетки, я действительно начинаю беспокоиться о своем душевном здоровье. И о том, что наша с тобой близость стала терять для меня былой шарм. И о том, что мне завтра на работу…

— Вы поссорились? — спросила Виктория, хмурясь.

— Не помню, когда мы последний раз так ужасно ссорились… может быть, вообще никогда. Кит забрал собаку, развернулся и ушел. Я думаю, он пошел к ней. К той женщине.

— К какой женщине?

— К своей любовнице.

Кит проснулся далеко за полдень. Первым, что он увидел при пробуждении, была оленья голова на стене, взиравшая на него с навеки остекленевшим укором в карих глазах.