Талли - Паулина Симонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никто никогда не звонил ей на работу, кроме Шейки. «Что могло случиться?» — подумала Талли, поднимая трубку.
— Слушаю.
— Это Натали Мейкер?
— Да.
— Талли, это доктор Рубен из городской больницы.
— Слушаю.
— Талли, у меня плохие новости о вашей матери.
Молчание.
— Талли, вы слушаете?
— Да.
— Мне очень жаль.
Молчание.
— Талли, у вашей матери инсульт. Сейчас она у нас, в палате интенсивной терапии. Мы не знаем, выживет ли она. Если выживет, то неизвестно, в каком она будет состоянии.
Молчание.
— Талли? Что с вами? Вам, должно быть, очень тяжело.
— Да.
— Вы можете приехать в больницу, подняться на второй этаж, назвать себя, и вам позволят повидать вашу мать. Хорошо?
— Да, — сказала Талли и повесила трубку.
— Талли? Ничего не случилось? — спросила Донна.
— Нет, — сказала Талли, вернулась к столикам и доработала смену.
После работы она пошла домой, приняла душ и сразу легла в кровать.
На следующее утро Талли поехала в больницу. Сестра проводила ее до палаты, и несколько минут Талли смотрела на мать.
— Можете посидеть рядом с ней, если хотите, — предложила сестра. — Не волнуйтесь, вы не побеспокоите ее.
Талли кивнула. Вскоре она ушла из больницы и поехала к Святому Марку.
Этим же вечером Джереми, прилетевший из Нью-Йорка, холодно досмотрел на Талли и сказал:
— Я звонил в «Каса Дель Сол». Донна сказала, что ты в больнице.
— Я прекрасно себя чувствую, — ответила Талли.
Джереми покачал головой.
— Я имел в виду совсем другое. Донна сказала, что ты пошла в больницу навестить мать.
— Да, — сказала Талли. — Она не очень хорошо себя чувствует.
— Талли! — закричал Джереми. — Ты говорила мне, что твоя мать умерла!
— Ах, да, — медленно проговорила Талли. Она посмотрела на него и пожала плечами. — Ну-у…
— Ну-у? Ну-у? Что это еще за «ну-у», черт возьми? Ты лгала мне, Талли?
— Ну, наверное, — сказала Талли, — моя мать все еще жива.
Джереми был страшно расстроен.
— Как ты могла обмануть меня в этом? Когда дело касается твоей родной матери. Ради Бога, почему?
— Вот как? А если бы я обманула тебя в чем-нибудь другом, это было бы нормально, да? — спросила Талли.
— Талли, ответь мне ради Господа Бога, почему ты сказала, что твоя мать умерла?
— Мы недостаточно близкие люди, — отозвалась Талли.
— Не сомневаюсь! — воскликнул он. — В чем еще ты меня обманула?
— Не знаю, — усталым голосом ответила она. — Я не могу ничего сейчас придумать. Но будь уверен, я тебе скажу, если вспомню.
— Как я могу тебе доверять, если ты лжешь мне, Талли?
— Если бы ты не задавал мне столько дурацких вопросов, мне не пришлось бы тебе лгать!
— Почему бы просто не сказать, что ты не хочешь говорить о том-то или о том-то?
— Да потому что это бесполезно! — закричала она. — Потому что у тебя тут же появится отвратительный сочувствующий взгляд и ты произнесешь: «Давай па-а-га-ва-ри-им» об этом. А я не хочу об этом «га-ва-а-ри-ить», черт побери!
Джереми долго молчал. Наконец уже спокойно спросил:
— Как она?
— У нее был удар, — ответила Талли тоже спокойнее.
— О Талли, — сказал Джереми, кладя руку ей на спину. — Мне так жаль.
Она отодвинулась от его руки.
— Все нормально. Я уверена, что она поправится.
Джереми внимательно смотрел на нее.
— Ох, — только и вымолвил он.
— Я уже говорила тебе, — сказала она, — что мы с матерью никогда не были близки.
— Я знаю, но ей плохо, Талли.
— Да.
Джереми притих на мгновение.
— Ты не хочешь говорить об этом?
— Нет.
— Почему?
— Потому что не хочу.
— Ты ходила навестить ее?
— Да, но она… не разговаривает.
— Ты не хочешь рассказать мне о ней?
— Джереми! Нечего рассказывать. Я ходила навестить ее. Она лежит в интенсивке, на ней уйма всяких трубок и проводов. Лицо бледное. Вот и все.
— Я не это имел в виду.
— Знаю.
Талли встала с дивана и, как ураган, помчалась на кухню. Через несколько минут она вернулась в гостиную и присела на край дивана.
— Джереми, послушай, ты мне правда очень нравишься, и нам хорошо вместе, и я, конечно же, хочу и дальше с тобой встречаться, но есть многое, о чем я не хочу разговаривать. Целая куча. Ты же все время спрашиваешь, каждый день, каждый раз, когда мы встречаемся, вопросы, вопросы, вопросы. Мы не говорим больше о книгах, о путешествиях, о Калифорнии, потому что ты постоянно наезжаешь на меня со своими вопросами. Поэтому я лгу или избегаю тебя, потому что я просто-не-хочу-об-этом-говорить! Ты должен уважать мое право на молчание, понимаешь?
Он сидел оглушенный.
— Талли, я думал, мы близкие люди.
— Да, довольно близкие. Но только потому, что мы спим вместе, я не собираюсь делать у тебя на глазах харакири, дабы удовлетворить твое любопытство.
Джереми был поражен.
— Я ведь хочу помочь тебе. Разве это невозможно?
— Помочь мне? Как? Таким способом? — Она сглотнула комок в горле. — Джереми, знаешь, как ты можешь мне помочь? Перестань все время задавать мне вопросы. Просто перестань.
— Почему мы не можем поговорить о том, что беспокоит тебя, причиняет тебе боль? Твоя боль станет моей и уже не покажется такой тяжелой, тебе станет легче. Разве не так? — сказал он.
— Джереми, Джереми, — Талли покачала головой. — Ты хочешь помочь? Дай мне другую жизнь. — Она опустила взгляд. — Да, дай мне другую жизнь. Жизнь, о которой я смогу с тобой разговаривать, жизнь, о которой я смогу поговорить с Шейки или с Робином, или с Джулией. А если не можешь, то хотя бы не расстраивай меня.
Они помолчали. Потом Джереми спросил:
— А Робин знает?
— Что знает? — резко бросила она, испугавшись, что он имеет в виду себя.
— Ну об этом, о твоей матери?
— Ну, мы знакомы уже два года. Он знает моих подруг. Кое-что он знает. Не много. Да и нечего особенно знать о моей матери. Мы — не близкие люди. Да не бывает людей, которые были бы близки со своими родителями, Джереми!
Джереми придвинулся ближе и погладил ее по голове.
— Ты ни с кем не близка, да, Талл?
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она, положив руку на горло. — Сейчас я так близка к тебе, что мне от этого не хватает кислорода.
Когда Талли рассказала Робину, что у Хедды удар, он сначала очень расстроился, а потом ужасно рассердился.
— Талли! Твоя мать в больнице! Она может умереть! Как ты можешь сидеть здесь со мной, есть, смеяться, шутить, зная, что над тобой нависло?