Сталин. Разгадка Сфинкса - Марат Ахметов

Скороспелыми аналитическими выкладками Жид как личность поступил бестактно, оскорбив радушных хозяев, как писатель он сыграл на руку политическим силам, враждебным СССР. Удивительно, что Жид не изъявил желания встретиться с кем-либо из руководящих структур государства и не попросил разъяснений по некоторым наиболее важным, на его взгляд, позициям.

«За публикацию «Возвращения из СССР» меня бранили многие»,-признается Андре Жид. Особенно писателя огорчило выступление Ромена Роллана, по причине высокой ценности его морального авторитета.

Однако в некотором роде, главным полемистом Андре Жида явился немецкий писатель Лион Фейхтвангер. Еще 30 декабря 1936 года им публикуется в «Правде» статья «Эстет о Советском Союзе», развенчивающая Жида. Писатель-эмигрант находился в то время в СССР, причем под некоторой опекой наученных негативным опытом властей. Он приехал в страну в возрасте 52 лет в ореоле мировой славы. Фейхтвангеру представилась редкая возможность сравнения нацистского режима в Германии с советским авторитаризмом. Автор «Успеха», первого романа в мировой литературе, запечатлевший фашизм в качестве реальной политической силы, в целом подтвердил свою репутацию вдумчивого исследователя общественных отношений. Небольшая книжка Фейхтвангера о Советском Союзе вышла в 1937 году в Амстердаме на немецком языке и была немедленно переиздана в Москве. Она называлась «Москва 1937», с подзаголовком: отчет о поездке для моих друзей.

Почти через всю работу Фейхтвангера лейтмотивом проходит попытка сравнения действенности ценностей, декларируемых новым основным советским законом (сталинской Конституцией) с реалиями подлинной жизни. Писатель признается, что его суждения субъективны, так как он пустился в путь в качестве «симпатизирующего» стране Советов. Однако к его симпатиям с самого начала примешивались изрядные доли сомнения и недоверия. Вышедшая на Западе, незадолго до отъезда писателя в СССР, книжка французского писателя Андре Жида еще более укрепила его сомнения.

Тем не менее, Фейхтвангер увидел в стране Советов «больше света, чем тени». Его свидетельства очевидца довольно ценны, так как они достаточно искренни, хотя несколько наивны и односторон-ни. Но немецкий писатель понял главное — мотивацию поведения вождей страны Советов. Он сделал ставку на Сталина, как будущего сокрушителя нацизма и не ошибся.

В то же время Фейхтвангер не склонен был идеализировать сложную обстановку, отнюдь не случайно его произведение была быстренько изъято из обращения, в том числе и во избежание неизбежных и нежелательных ассоциаций, могущих бросить тень на вождя и страну. В сравнении с опусом Жида творение Фейхтвангера более благосклонно и снисходительно к некоторым явлениям сталинской эпохи. Жид чересчур самоуверен и безапелляционен в оценках. Ему не сравниться с Фейхтвангером в желании понять и объяснить происходящее.

Относительно повседневной жизни Фейхтвангер делал тогда следующий вывод: на данный момент уровень жизни среднего гражданина во многих странах выше, чем в СССР, но построен на зыбкой основе. Советский средний гражданин же убежден, что его жизнь неуклонно будет повышаться и гарантией тому является принятие новой Конституции.

Интересно суждение Фейхтвангера о разделении молодой истории страны Советов на две эпохи: борьбы и строительства. Гражданская война уже стала историей. Хороших борцов, то есть людей, в ней отличившихся, назначили в свое время на высокие партийные и правительственные посты. Однако они оказались негодными работниками в деле строительства мирной жизни, которых пришлось снимать с их должностей. Отсюда понятно, почему многие из них стали ярыми противниками режима. Фейхтвангер заметил также, что население охвачено настоящим психозом повсеместного вредительства. В стране начали привыкать объяснять вредительством все, что не клеилось, в то время как значительная часть неудач должна была быть отнесена, наверное, просто за счет неумения.

Симптоматично мнение Фейхтвангера о Троцком. Он заявляет, что автобиография Троцкого, несомненно, является произведением превосходного писателя и, возможно даже, человека с трагической судьбой. Но образа крупного государственного деятеля она не отражает. Книга Троцкого полна ненависти, субъективна от первой до последней строки, страстно несправедлива: в ней неизменно мешается правда с вымыслом. Это придает книге много прелести, однако такого рода умонастроения вряд ли могут подсказать политику правильное решение. Книга Троцкого полна ненависти и язвительной насмешки по отношению лично к Сталину.

Сопоставляя Троцкого и Сталина, писатель явно отдает предпочтение последнему. Для него если Ленин был Цезарем Советского Союза, то Сталин стал его Августом.

Относительно общения генсека со своим народом Фейхтвангер объявил, что его речи очень обстоятельны и несколько примитивны. «Однако в Москве нужно говорить очень громко и отчетливо, если хотят, чтобы это было понятно даже во Владивостоке», -тут же добавил он. (выделено мной — М.А.).

Сталин выделяется из всех известных Фейхтвангеру людей, стоящих у власти, своей простотой. Он чрезвычайно прямолинеен, почти до невежливости, и не возражает против такой же прямолинейности своего собеседника. Фейхтвангер увиделся со Сталиным, когда готовился процесс над Пятаковым и Радеком (Собельсоном). Вождь говорил медленным, тихим, немного глуховатым голосом. Постепенно их разговор стал обоюдно откровенным. Сталин взволновался, когда они заговорили о процессах троцкистов. С особой горечью он рассказывал о Радеке — писателе, наиболее популярной личности среди участников второго троцкистского процесса. Сталин рассказывал Фейхтвангеру о своем дружеском отношении к этому человеку, оказавшемуся иудой. Главу, посвященную взаимоотношениям Сталина и Троцкого, Фейхтвангер заключает: «Его считают беспощадным, а он в продолжение многих лет борется за то, чтобы привлечь на свою сторону способных троцкистов вместо того, чтобы их уничтожить, и в упорных стараниях, с которыми он пытается использовать их в своих интересах своего дела, есть что-то трогательное».

С процессом Зиновьева и Каменева Фейхтвангер ознакомился по печати и рассказам очевидцев. На процессе Пятакова и Радека он присутствовал лично. Во время первого писатель находился в Западной Европе, во время второго — в Москве. Это дало ему уникальную возможность особенно остро ощутить ту грандиозную разницу, которая существовала между Советским Союзом и Западом. Целый ряд людей, принадлежавших ранее к друзьям Советского Союза, стали после этих процессов его противниками. В основном, острие процессов было направлено, прежде всего, против самой крупной фигуры — отсутствовавшего обвиняемого Троцкого.

Главным возражением противников процессов являлась мнимая недостоверность, предъявляемых Троцкому обвинений. Не может быть, что один из основоположников государства, друг Ленина, превратился в злейшего врага Советской власти, считали они. Однако поведение, приписываемое Троцкому обвинителями, не только не невероятно, но даже является единственно возможным для него, соответствующим его внутреннему состоянию изгоя, заключает Фейхтвангер.

Относительно Пятакова, Сокольникова, Радека и других, представших перед судом во втором процессе, писатель признает, что убедился в виновности обвиняемых. Хотя логика их поведения перед судьями осталась для него не совсем ясной. Предположительно, генезис признания заключался в их обреченности перед необычным, некоего рода товарищеско-корпоративным судом. Людей, стоявших перед судьями, никоим образом нельзя было назвать замученными, отчаявшимися существами, представшими перед своими палачами. Главными причинами громогласности процессов, считает Фейхтвангер, являлись яркая демонстрация возрастающей силы государства и монолитной сплоченности советского народа перед лицом грядущей военной угрозы. Суждения немецкого писателя грешат схематизмом и подаются порою чересчур обобщенно, однако невозможно не согласиться с последним выводом. Своими оценками процессов Фейхтвангер находился тогда далеко не в одиночестве.

Английский юрист Дадли Коллард заверял посредством газеты «Дейли Геральд», что процесс Пятакова — Радека юридически безупречен. Член английского парламента Нейл Маклин писал: «Все присутствующие на процессе иностранные корреспонденты, за исключением, конечно, японских и германских, отмечают большое впечатление, произведенное весомостью доказательств и искренностью признаний».

Фейхтвангер не склонен распространяться о некоторых немаловажных подробностях. Так помимо Троцкого, бессильно бесновавшегося за рубежом, не менее чудовищными инсинуациями о Сталине отличались и его последователи внутри страны.