Орлы над пропастью - Евгений Токтаев

Олень задрал морду к небу и протяжно заревел. Эхо долго играло его победным кличем.

— Жаль, — сказал Остемир.

— Не жалей. Пойдем, это была хорошая охота.

Они закинули луки за спину, вместе с тулами[116] и пошли прочь, мягко и бесшумно ступая по желтому ковру.

— Это была хорошая охота, — повторил Алатрион, — а я, дурень, хотел отказаться.

— Почему? — прогудел Остемир, могучего сложения муж, на полголовы выше костоправа и почти вдвое шире того в плечах.

— Спешить стал в последнее время, чувствую — не успеваю. Словно водоворот затягивает.

Остемир не ответил, побратим всегда был молчуном. Двадцать лет назад они смешали свою кровь, он, Турвид и Веслев. Они были молоды, Турвид еще не был князем и незадолго до того стал отцом. Какое было время...

Турвид и Остемир родились здесь, а Веслев был чужаком. Очень необычным чужаком. Он назывался иллирийским именем, говорил чисто, словно язык тавлантиев впитан им с молоком матери, но никто не сомневался, что он — чужак. Он не говорил, откуда пришел и зачем. Просто, пришел и остался. Жил в Скапеле, других местах. Он был знахарем. Вправлял кости, унимал боль наложением рук, откуда-то знал местные травы лучше многих древних бабок-травниц. Сначала ему не доверяли — выглядел слишком молодо для того, чтобы зваться опытным знахарем, но выпал случай доказать искусство. Веслев вылечил Бардилея, отца Турвида, сломавшего ногу на охоте. Очень сложный перелом, бабки говорили, что князь останется хромым. Веслев опроверг их слова. Бабки затаили злобу на знахаря, а благодарный Бардилей ввел его в свой ближний круг, дружину. Веслев сблизился с его сыном и многими молодыми дружинниками, из которых особенно сошелся с парнем по имени Остемир, немногословным, добродушным и очень сильным. Вскоре Веслев стал давать советы, как поступать князю в отношениях с соседями. Однажды прислушавшись, Бардилей не прогадал и стал все чаще полагаться на мнение молодого знахаря.

Веслев помогал гасить конфликты и заключать союзы. Он посоветовал вновь приглашать эллинов-учителей для воспитания молодежи — обычай, угасавший в последние десятилетия вместе с постепенным разбеганием осколков державы Агрона. Он смог добиться того, что римляне, все сильнее укрепляющиеся в завоеванной Македонии, почти совсем перестали обращать внимание на тавлантиев.

Веслев прожил при дворе Барделея почти девять лет. Временами он уезжал, не говоря куда, но всегда возвращался. Каждый раз его уговаривали остаться, но не могли удержать, никаких клятв и присяг на верную службу князю он никогда не давал. И вот, в один прекрасный день тавлантии заметили, что уже год прошел, а знахарь так и не вернулся. Вскоре после смерти князя, знахарь вновь объявился. Турвиду тогда его помощь ой как помогла. Рисковал наследник не усидеть на троне: римляне, внезапно вспомнив про тавлантиев, собирались поставить в Скапеле своего подпевалу. Но не срослось у них. Стараниями знахаря, который через три года опять исчез.

И вот, снова вернулся, но на этот раз Сал-Скапела встретила его неприветливо. Турвид умер внезапно, в полном рассвете сил. Простудился зимой и сгорел за две недели. Ему не было и сорока пяти. Наследовал князю сын, Зиралекс, мальчишка еще, чуть за двадцать. Он, как и многие его предки уже не назывался царем. После того, как Скердилед стал другом Рима, царство иллирийцев довольно быстро распалось на лоскутки, в каждом из которых сел свой князь. Не все они последовали заветам царя-пирата. Многие, в том числе и стараниями Веслева, видели в квиритах не друзей, а хитрого, коварного врага. Но времена меняются.

Зиралекс принял Веслева холодно. У него уже был советник и новый не требовался. Советника звали Игнатий Друз, и он активно обучал молодого князя, как правильно дружить с могущественным соседом. Который теперь везде. И в Македонии, и в Этолии, и в Эпире — везде.

"Ступай-ка ты, Веслев, откуда пришел. Нечего тебе здесь делать. Отцу моему и деду глаза сладким медом заливал, они и рады были. Теперь со мной так хочешь? Иди-ка подобру-поздорову, пока цел".

Вот так вот.

Остемир рассказал побратиму, что в середине лета приезжал в Скапелу один фракиец, назвался посланником князя Дромихета. Склонял Зиралекса вступить в союз с дарданами и ударить по римлянам. Не учел присутствия возле резного княжеского трона Игнатия. Тот дал князю мудрый совет — посадить посланника на кол.

— Долго он орал и корчился. Давненько здесь подобного зрелища не видали.

— А что дарданы? Что-нибудь слышно было?

— Сходили в Македонию. Правда, что они там взять могли, ума не приложу. Там же шаром покати, второй год война идет. Говорили, будто Дромихет взял Гераклею-в-Линкестиде[117], крепко побив Бруттия Суру, полководца наместника.

— Князь Дромихет... Знаю одного такого, из ныне здравствующих, да только он не князь никакой, и уж вовсе не дардан.

— Не дардан. Пришлый фракиец. Говорят, сражался в войске Митридата, а когда римляне его побили, бежал.

— К дарданам, значит. И они его послушали, повести войско доверили?

— Выходит, послушали.

— А что римляне?

— Ничего. У Суры, похоже, сил совсем нету.

— Что-нибудь слышно про Суллу?

— Доходят слухи. Бьет Митридата Сулла. Митридат ему новое войско, а тот опять бьет.

— Короче, занят Сулла.

Веслев надолго задумался. Потом, не обращаясь к Остемиру, негромко произнес:

— Заболел шрам. Не зря спешил. Ой, не зря.

Дубы, буки и каштаны остались внизу. Здесь, недалеко от вершины, сосны и ели на редких открытых местах соседствовали с островками берез, уже сбросивших листву и выглядящих несколько инородно в этом царстве хвои.

Веслев присел на ствол поваленной ураганом старой сосны, расшнуровал ворот кожаной верхней рубахи и, сунув руку за пазуху, вытащил кусок вяленой оленины. Оторвал половину и протянул Остемиру.

— Надо бы сходить в Скопы[118]. Посмотреть, что там и как.

— Я с тобой, — пробасил Остемир.

— Не нужно, брат. Это не твоя война.

— Война?

— Да, я думаю, что Дромихет изрядно обидел Суллу. И тот не простит ему.

— Сулла повязан по рукам и ногам Митридатом.

— Я думаю, это ненадолго. В Диррахии говорили, что оба войска сходятся в Беотии. Наверное, сражение уже произошло.

— Вдруг победил Митридат?

— Возможно. Нельзя сбрасывать со счетов такое развитие событий. Однако я в этом деле поставил бы на Суллу.

— Если Сулла победит, то нагрянет к дарданам. И ты собираешься идти туда один?

— Да. Тебе там нечего делать.

— Ты представляешь, какая каша там заварится?

— Вполне, именно поэтому мое присутствие необходимо.

— Для чего?

— Чтобы остудить эту кашу.

— Я не пущу тебя одного.

— А я не хочу рисковать твоей жизнью, брат.

— Почему рискуешь своей?

Веслев не ответил.

— Душно тут стало, — после продолжительного молчания сказал Остемир, — как будто чья-то рука на горле.

— Понимаю. Сынок, значит, не в батюшку пошел. Проморгал я.

— Ты-то при чем здесь? Все мы хороши. Зиралекса с пеленок нянчили. Да, видать, неуклюже как-то. Вот и выросло дитятко...

Остемир поскреб густую рыжеватую бороду.

— Нет, Веслев, не пойдешь ты один. Я с тобой. И других сманю. Мукалу, Дурже, еще кого. Тошно нам тут, брат. Как чужое все стало. Зиралекс, похоже, крепко к римлянам повернул. Этот Игнатий, не один тут. Еще шныряют, гадюки.

— Не гадюки, Остемир — волки.

— С волками у меня разговор короткий.

— Боюсь, этой зимой волков в горах будет слишком много. Давай возвращаться, Остемир.

Глава 17

После победы над Неоптолемом флот Лукулла два дня стоял в небольшой бухте в двадцати стадиях от места сражения, приводя себя в порядок, а потом отправился в путь. Легат, давно не имея никаких вестей от Суллы, не зная даже о битве при Орхомене, направился на север, к Абдерам[119]. В сражении у Лекта союзники потеряли около пятнадцати кораблей, уничтожив при этом больше двадцати вражеских и почти столько же захватив. В Абдерах Лукулл рассчитывал пополнить прореженные ряды своих воинов фракийцами-одрисами. Для того чтобы вести захваченные корабли, часть гребцов пришлось перевести со своих. Пленные, хотя некоторые согласились служить римлянам, по большей части были ненадежны.

Выступая, Лукулл отправил небольшое посыльное судно с вестью о победе на Хиос, который считал в настоящий момент своей основной базой.

К концу первого дня пути на горизонте был замечен одинокий парус. Сначала на него никто не обратил внимания, это мог быть купец, однако парус быстро приближался. Тимофей, который никогда не пренебрегал мелочами, отправил навстречу триеру.

Вести, которые пришли вместе с, так и не добравшимся до Хиоса, посыльным, заставили Лукулла прекратить движение и спешно собрать военный совет.