Сестры Шанель - Литтл Джудит

Я написала Габриэль:

«Они отправили Оскара в Торонто без меня. Я не знаю, что делать. Все это было ужасной ошибкой. Габриэль, я в отчаянии».

В ненастный день я пошла в город, чтобы отправить письмо. Начался проливной дождь, а зонта у меня не было. Вернувшись, я рухнула в постель, дрожа всем телом. В глазах появилась болезненная тяжесть. Я была разгоряченной, уставшей, боль пронзала каждую клеточку. Следующие две недели я провела в кровати, мучимая лихорадкой.

СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ

Месяц спустя из Парижа пришло письмо от Габриэль, адресованное отцу Оскара. В Онтарио проездом будет друг семьи. Не будет ли господин Флеминг так любезен принять его на несколько дней? Его зовут Артуро Харрингтон, и он очень хочет побольше узнать о канадской культуре.

– Вы знаете этого Артуро Харрингтона? – спросил отец Оскара, пригласив меня в свой кабинет.

– Да, – ответила я, пытаясь скрыть свое потрясение. Я все еще была слаба после болезни, но мысль об Артуро взбодрила меня. – Я знаю его по Парижу. Он из состоятельной аргентинской семьи. Он очень… презентабельный.

На этом я и остановилась.

Отец Оскара написал ответ. Семья Флемингов будет рада принять у себя мистера Харрингтона.

Возможно, тот факт, что его сын женат на мне, не сыграл никакой роли, просто он не мог отказать просьбе знаменитой Коко Шанель, тем более что Габриэль помогла его дочери Гасси обзавестись в Париже нужными связями.

Я не знала что и думать. Зачем Артуро едет в Виндзор? Канадская культура его однозначно не интересовала. Единственным логичным выводом было то, что Габриэль отправила его, чтобы он сообщил мне лично, что они нашли останки Лучо. Мне было бы слишком тяжело услышать эту новость из письма, находясь в одиночестве. Я заставила себя поесть. Я не хотела, чтобы Артуро видел меня хрупкой и худой: он может пожалеть меня и не сказать всей правды. А мне нужно было услышать ее, как бы трудно это ни оказалось. В противном случае я в глубине души всегда буду верить, что Лучо может вернуться, и никогда не смогу по-настоящему отдаться другому, как бы я ни старалась притвориться.

Через две недели появился Артуро.

– Артуро де Альба де Вальядо де Ирухо де Харрингтон, – сказал он, кланяясь Флемингам, словно они были королевской семьей, а он – принцем.

Он по-прежнему был очарователен, волосы по-прежнему блестели, а в петлице вместо гвоздики красовалась камелия. Он по-прежнему носил граммофон в футляре на боку, хотя, похоже, теперь это была более совершенная модель. Его вид заставил меня улыбнуться, пока я не вспомнила о цели его визита.

– Антониета, – сказал он, подходя ко мне и приветствуя, целуя в обе щеки, как мы делали это во Франции; при этом сестры Оскара захихикали.

Весь дом был в смятении. Артуро включил граммофон и закружил восхищенных сестер Оскара по комнате. Он учил их последним танцам – «медведь гризли» и «краб», а мать Оскара смотрела на него с посеревшим лицом. Отец растерялся, не зная, что делать с этим другом семьи Шанель. Я подумала, не подозревают ли они, что Артуро может быть моим бывшим любовником, что, конечно, было невозможно. Разумеется, они не могли этого не видеть.

В ту холодную ночь мы с Артуро стояли на причале возле бара, река замерзла, вдали мерцал Детройт.

– Они называют его Парижем Среднего Запада, – усмехнулась я.

– Он похож?

– Нет, нисколько. – Я повернулась к нему, теперь мой голос звучал мягко. – Как твой скрипач?

Он покачал головой.

– Погиб.

– О, Артуро! Мне очень жаль.

– Да, мне тоже.

Я весь день ждала, когда он расскажет мне о Лучо. Теперь, когда мы остались одни, я собралась с духом.

– Лучо жив, Антониета. Он в Буэнос-Айресе.

Эти слова пронзили меня насквозь.

Лучо.

Жив.

– Твоя сестра написала мне несколько месяцев назад, – продолжал он. – Она хотела знать, известно ли семье, что с ним стало. Когда я сообщил ей, что Лучо выжил, она сказала, что ты несчастлива в Канаде, что твой брак оказался совсем не таким, как ты ожидала. Она велела мне навестить тебя и рассказать о Лучо.

О, Габриэль! Бой ушел. Но каким-то образом Лучо воскрес из мертвых, и, сама страдая по любимому, она пыталась дать мне шанс, которого у нее никогда не будет. Тяжесть ее потери давила на меня, и в то же время что-то глубоко внутри меня открылось – место, о котором я позабыла, место, где я когда-то хранила радость от того, что Лучо был жив.

– Ты видел его, Артуро? Он… – Мой голос сорвался. – С ним все в порядке?

Артуро на мгновение замолчал.

– Он сам не свой. У него была контузия, и он страдает от этого. По правде говоря, у него не так уж много времени. Он не хотел, чтобы я приезжал сюда. Но я рассказал ему о твоих письмах к Коко, о том, как ты несчастна.

– Не так уж много времени?

– Понимаешь, иногда те, кто вернулся с войны, не имеют физических повреждений, – начал Артуро. – Но внутри они пострадали от взрывов. Их мозг.

– Что ты имеешь в виду?

– Врачи сами не до конца понимают. У Лучо и раньше случались сотрясения мозга, когда он падал с лошади, играя в поло. Но сейчас совсем другое.

– Ты хочешь сказать, что он жив, но… умирает?

– Поедем со мной в Буэнос-Айрес, Антониета. Поедем, я отвезу тебя к нему.

Я смотрела на воду, во мне бурлили эмоции. Джазовая музыка просачивалась из окон придорожной закусочной – хаотичный шквал звуков, нагромождение пяти мелодий сразу, запутанных, как мои мысли.

Лучо был жив.

Но я была замужем.

Артуро взял меня под руку.

– Я знаю, тут есть о чем подумать. Но сейчас у меня более важный вопрос. Выпить ноль два или ноль пять? А после этого, если у нас хватит сил, мы покажем этим янки, как надо танцевать.

Он остался еще на несколько дней. Для приличия расспрашивал Флемингов о Канаде, обществе в Онтарио, Виндзоре. Он давал мне время принять решение.

Когда он наконец попрощался, сестры Оскара были убиты горем. Артуро торжественно поцеловал каждой руку, и он уехал также церемонно, как приехал. Когда он исчез, в доме гулко отозвалась тишина.

Я выждала целый день. Упаковала только самое необходимое, оставив кружевное покрывало от Эдриенн, чайный сервиз и самовар от Габриэль, изысканные платья и наряды. Я хотела, чтобы все досталось сестрам Оскара, чтобы сейчас они развлекались, переодеваясь в мою одежду, а позже, когда подрастут, принимали в ней гостей и подавали чай в моем сервизе. Я улыбнулась своим мыслям. У них все это получится гораздо лучше, чем у меня.

Я незаметно выскользнула из дома. Оставила записку на кровати, в которой сообщила родителям Оскара, что не вернусь. Никто не расстроится, что я уезжаю, кроме Оскара, а он в Торонто.

Я переправилась через реку в Детройт, затем села на поезд до Чикаго, где меня ждал Артуро. Я снова почувствовала себя самой собой. Кашель почти исчез. И головные боли тоже.

Вместе мы доехали на поезде до Нового Орлеана и заказали билеты на корабль до Аргентины. Скоро я буду в Буэнос-Айресе. Лучо, по словам Артуро, отказался возвращаться в пампасы, и я вспомнила, как Лучо говорил в Париже, что никогда не сможет смотреть на пустые луга, особенно после того, что он сделал со своими лошадьми.

Мне было интересно, могут ли люди сказать, что я – женщина, разрушившая свой брак, что я живой, дышащий скандал, что мое имя навсегда запятнано? Поскольку Лучо был жив, я была уверена: лучшее, что можно сделать для Оскара и его родителей, это уехать. «Оскар, дорогой, – написала я ему в письме, которое отправила перед отъездом из Виндзора, – ты свободен. Мы оба знаем, что это к лучшему». Я объяснила, что еду в Буэнос-Айрес. Его семья расскажет ему об Артуро, и все подумают, что я уехала ради него. В конце концов Оскар может получить развод из-за того, что его бросили, а его брак станет эпизодом, в котором они обвинят войну. Он мог бы жениться на хорошей девушке из Виндзора, которая не курит, не пьет и не танцует. Все вздохнут с облегчением. Может быть, даже сам Оскар.