Белый тапир и другие ручные животные - Ян Линдблат

Дени окликнул меня, и я соскочил с гамака прямо в холодную воду — отличное средство быстро прогнать сон. Яркие молнии освещали жуткую картину. Около хижины медленно кружил водоворот. Чемоданы с камерами и рекордерами наполовину утонули в грязной жиже, где одежда перемешалась с посудой. Капибары и выдра растерянно плескались в воде, в гамак Дени вцепились три насмерть перепуганных муравьеда. Окруженный со всех сторон водой, на стуле стоял чемодан, который я два часа назад набил отснятыми пленками! Он, одна кинокамера да магнитофон, на котором я записывал грозу, были единственными предметами, которые еще не успели намокнуть. Мы с Дени поспешили подвесить их к потолку, потом я заметил, что об изгородь колотится что-то белое — холодильник с неотснятыми пленками. Я принялся затаскивать его внутрь, а Дени не то вброд, не то вплавь направился к тапирам. Я крикнул, чтобы он подождал меня, однако мой голос потонул в гуле дождя, реки и ветра. Дени схватил отбивающегося Бранку, втащил на ограду, но не удержал. Бедняга шлепнулся в воду и пропал в бурлящем потоке, который с бешеной скоростью нес мимо нас сломанные деревья. Прощай, Бранку… Я не допускал и мысли, что он может выжить.

Наше райское существование разом превратилось в кошмар. Почти вся аппаратура была испорчена. Но животные уцелели — и тапиры в том числе. На следующий день Атти нашел Бранку, а Бруно сам выбрался из загона и через некоторое время пришел в лагерь.

От эдема ничего не осталось. Водяной вал смял растительность, и мрачная картина усугублялась непрекращающимися дождями. Будущее тоже рисовалось мне в мрачном свете. Придется поручить зверей другим, а самому лететь в Швецию, спасать, что еще можно спасти из отсыревшей аппаратуры. Потом вернусь и продолжу работу, но уже без Дени — ему через два месяца надо уезжать.

Как только спала вода и появилась возможность добраться до Моко-моко, я покинул лагерь.

Возвращаясь в Гайану из Швеции, я сделал остановку на Тринидаде, куда успел перебраться Дени. Бедняга — сразу после моего отъезда он попал в район, который я, что называется, занес в черный список. Именно там я, впервые приехав в Южную Америку, подцепил отвратительную вирусную лихорадку, возбудитель которой переносится насекомыми. И надо было случиться так, что один индеец завел Дени в те же самые места. Разумеется, проклятая лихорадка пристала и к моему товарищу. Пять дней она мотала из него душу, в конце концов он оправился, но был скелет скелетом, когда явился в Джорджтаун, к моим друзьям Коллвеям. Он привез с собой Виа и попросил директора зоопарка приютить нашего питомца. Да только директора ничуть не интересовала гигантская выдра, то ли дело хохлатый орел, не говоря уже о белом тапире! Однако Бранку был уже устроен. Джеф Ломас и его жена Коломбина замечательно относятся к животным, и наши тапиры отлично чувствовали себя в маленьком саду за магазином Джефа.

Дени связался с Тринидадским зоопарком, там согласились принять выдру, и вместе с ней он благополучно прибыл в «Страну колибри», как иногда называют Тринидад.

Свидание с Виа было отрадным, а расставание до того горьким, что трудно даже описать. Завидев меня, Виа от радости громко закричал и начал извиваться. Такое проявление чувств тронуло меня до глубины души. Я вошел к нему в загон с бассейном 5 X 5 метров, и Виа явно подумал, что мы вместе вернемся к «райским водопадам». Увы, это было невозможно. Километровый вал ила и грязи отделял наш бывший лагерь от проезжей дороги, и дожди без конца затопляли когда-то столь уютную площадку. К тому же директор Тринидадского зоопарка взялся осуществить сложную таможенную процедуру только потому, что посчитал Виа подарком от меня. Мистер Шинглер чрезвычайно любезный человек, однако я тщетно пытался заговорить о том, чтобы выкупить Виа или хотя бы обменять его на выращенного в неволе бенгальского тигра. А ведь на Тринидаде, где около тридцати пяти процентов населения — индийцы, бенгальский тигр был бы отличной приманкой для посетителей. Виа срезу же завоевал такую популярность, что мальчишки, по словам Шинглера, вырыли лазы под забором, чтобы каждый день бесплатно смотреть на своего любимца.

Естественно, Виа не мог взять в толк, как это я, его лучший друг, приехав наконец, тут же ухожу, а его опять бросаю. Глаза выдры выражали такое разочарование, такое горе, что у меня сердце сжалось. «Я и теперь не могу вспомнить о ней без боли…» Что правда, то правда, невыносимо знать, что друг считает тебя предателем.

А ведь если на то пошло, что я мог предложить Виа взамен? В зоопарке Порт-оф-Спейна его кормят свежей рыбой, климат подходящий, и люди не желают ему смерти, чтобы корысти ради содрать с него драгоценную шкуру, а любуются его гибкими движениями и добрым нравом. По-моему, Виа теперь выполняет важнейшую миссию. На Тринидаде нежным ростком пробивается сочувственный взгляд на природу и ее охрану, и, конечно, этот росток крепнет от доверия, с каким Виа относится к ребятишкам, виснущим на ограде вокруг его бассейна. Быть может, кто-то из этих ребятишек, став взрослым, научит и других тринидадцев ценить удивительную природу острова, судьба которой пока что мало кого волнует.

С новым снаряжением я возвратился в Рупунуни, чтобы проследить, как воздействует на фауну дождливый сезон, а заодно позаботиться об устройстве хохлатого орла и тапиров. Атти сумел выходить орла, физически птица была в прекрасной форме, перья почти отросли. Но как же орел изменился психически! Местные жители, особенно дети, тыкали в него палками, дразнили и всячески пугали, теперь он даже меня панически боялся. Прискорбная перемена, но для будущего птицы чрезвычайно полезная. Уж она-то больше никогда в жизни не доверится человеку, ее никто не поймает!

Орел получил свободу и улетел, унося с собой верное представление о среднем обывателе. Надеюсь, он и теперь наслаждается вольной жизнью в какой-нибудь зеленой, изобилующей дичью долине между гребнями гор Кануку, вместо того чтобы томиться в клетке в Джорджтауне или в одном из зоопарков США, куда он скорее всего был бы продан. Да-да, из достоверных источников мне стало известно, что директор Джорджтаунского зоопарка мистер Ханиф намеревался «экспроприировать» и орла, и тапиров, а также что несколько североамериканских зверинцев давно уже мечтали приобрести знаменитого гвианского орла-обезьяноеда. Надо ли говорить, что на белого тапира — единственного в мире! — сразу нашелся бы покупатель. Крупные зоопарки не пожалели бы отдать десятки тысяч долларов за такую редкость.

А главный предмет моих тревог, Бранку и Бруно, ничего не подозревая, знай себе хозяйничали в саду Джефа Ломаса позади магазина, столь хорошо известного большинству местных вакеро (так здесь называют ковбоев). Кроме тканей, консервов, зеркал, пил, спиннингов, шляп, радиоприемников и прочих товаров первой необходимости, для кентавров экватора, дни которых проходят под знойным солнцем пыльных ранчо, здесь есть ПИВО. Джеф не лишен чувства юмора, и он рассказал мне, как один томимый жаждой вакеро, не успев управиться с десятой банкой, вдруг стукнул ею о стойку и отупело воззрился на дверь за спиной хозяина. Там, в нарядной рамке из гардин, возник… тапир! Зверь смотрел прямо на клиента, и тот мог бы поклясться, что он крутит хоботом, совсем как живой. Вакеро протер глаза, поглядел еще раз — слава богу, немыслимое видение пропало! Бруно — это он вошел в лавку через заднюю дверь — вежливо посторонился, чтобы и Бранку мог взглянуть на новый для них уголок окружающего мира. И когда наш пастух, облегченно вздохнув, допил свое пиво, его глазам снова предстал тапир. Да какой — белый, нет, даже РОЗОВЫЙ! Загорелый вакеро слегка побледнел и вытаращил глаза. Некоторое время взгляд его переходил с небывалого монстра на банку и обратно, наконец, надолго зарекшись пить пиво, он поспешно проковылял к своей верной лошадке и ускакал домой.