Белый тапир и другие ручные животные - Ян Линдблат

Правда, когда мы заполучили Виа, он только лопать и был горазд. Тельце — совсем тощее, зато несоразмерно крупная голова позволяла догадываться, что будет лихой едок. К счастью, он попал к нам, когда мы гостили у Мактэрка. В заливе с широкими — в полтора метра — круглыми листьями гигантской кувшинки Victoria regia (как видите, в этом краю все огромно — здесь живут самый большой грызун, муравьед, выдра, змея и т. д.) можно было увидеть лодку с двумя индейцами. А там, где плавали белые цветки величиной с детскую голову, по воде иногда разбегались круги, как от удара веслом. Совершенно верно, это лениво взмахивала хвостом самая большая в мире пресноводная рыба арапаима. Она теперь охраняется законом, индейцам строго-настрого запретили ее убивать, но я до сих пор не возьму в толк, как они ухитрялись в мутной воде распознавать несколько меньшую араванну. Как бы то ни было, с тетивы срывалась 170-сантиметровая стрела — и вот уже Виа, сама в три раза меньше рыбины, получает солидную порцию.

В реке около наших базовых лагерей араванны не водились, самые крупные рыбы достигали всего тридцати-сорока сантиметров, и крикливый обжора то и дело вынуждал нас выполнять роль рыболовов. Вот когда пригодилось охотничье ружье, взятое нами главным образом для того, чтобы все видели, что мы вооружены. Приметишь идущий мимо большого камня косячок — стреляй в этот камень ниже уровня воды и подбирай пять-шесть оглушенных рыб. Пока пасть Виа была занята, отдыхали наши уши, оглушенные его голосом.

Если бы не Франсиско и Хуан, у нас и минуты не осталось бы на съемки. Они братья, бразильцы с доброй примесью индейской крови, и чего не знает Франсиско о рыбной ловле в местных реках, можно записать на почтовой марке и забыть. Чуть больше года назад поселился он с женой и двумя сынишками в хижине у водопада, а уже так здорово изучил, где и когда ловить рыбу, что мы были готовы считать его родичем Посейдона. То прямо руками хватает рыбу на перекате, а то, вооружившись луком и стрелой, крадется вдоль реки. Появился косяк — в девяноста случаях из ста стрела, выпущенная с восьми-десяти метров, проткнув насквозь рыбу величиной с сельдь, прижимает ее к песчаному дну. В жизни не видел более меткого рыболова — и за все время в Гайане я не встречал более душевного, приветливого человека.

Пасть Виа была вместительна, как мусоропровод, и мало-помалу зверек набирал вес. Интересно, что поначалу вода его не манила, пришлось нам приучать выдру к водной среде. Впрочем, несколько дней оказалось достаточно, чтобы Виа стал завзятым пловцом. Вечером мы старались удерживать его от водной эквилибристики, а так как гигантская выдра в отличие от других выдр дневное животное и ночью спит, это было не очень трудно — к счастью для нас, ведь Виа предпочитал спать в гамаке у меня или у Дени. Гамак, на мой взгляд, непревзойденное ложе для сна. Важнейшим изобретением Старого Света, которое позволило человеку работать намного эффективное, считается колесо. Изобретение Нового Света — гамак, который позволяет гораздо лучше отдыхать, — нисколько не хуже; еще не известно, что важнее в наш век стрессов. Так вот, стоило нам лечь и погасить керосиновую лампу, как дружное стрекотание насекомых перебивал знакомый голос, это Виа давал знать, кого из нас двоих он будет ночью выталкивать из гамака. Положит голову вам на плечо и засыпает. Псы часто видят сны, и наш «водяной пес», как называют этих животных в Гайане, не был исключением. Хочешь не хочешь, дели с ним его переживания! И без специальной подготовки в толковании снов было очевидно, что в мозговых извилинах Виа мелькали картины стремительной погони за рыбой. Длинный веслообразный хвост хлестал нас, перепончатые лапы работали, будто винт. Постепенно мы с этим свыклись и были даже рады живой грелке — ночью здесь удивительно холодно.

Приветствуя друг друга, выдры тихо рычат и мотают головой.Спать вместе с выдрой и хорошо и плохо. Ночью живая грелка очень кстати, но когда выдре снится стремительная погоня за крупной рыбой, соседу по гамаку уже не до сна.

Как это бывало у меня прежде с лисами, росомахами и многими другими млекопитающими, телесный контакт сделал Виа поразительно ручным. Может быть, мои попытки «говорить» с ним на языке его вида обеспечили мне особую привязанность Виа, хотя больше всех с ним возился Дени. Я ведь часами просиживал в укрытиях, бродил по лесу с камерой или рекордером, а то и вовсе уезжал в Джорджтаун, чтобы отправить домой экспонированную пленку. Начинаю собираться в путь — Виа волнуется и ходит за мной по пятам, пока я не сяду в ожидающий на краю саванны джип. Это страшное, рокочущее существо он ненавидел и предпочитал держаться от него подальше.

А вернусь из города — как он радуется! Да и я тоже рад. Подниму Виа на руки, он мотает головой и «хакает» с приоткрытой пастью, не помня себя от счастья. Ни одно из моих ручных животных не было мне так мило, и я очень понимаю Максвелла: «…не могу вспомнить без боли…»

Скоро стало ясно, что о возвращении Виа в общество сородичей не может быть и речи, слишком велика угроза со стороны охотников за пушниной, простодушное доверие к человеку бистро подведет его под стрелу или заряд дроби. А вообще-то Виа вполне мог бы поладить со своими. Однажды, возвратившись после недельного пребывания в столице, я заметил явственную перемену. Он и прежде был быстрым в играх, теперь же двигался сверхстремительно, нырял и кружил около меня с невиданной доселе скоростью. Франсиско рассказал, что Виа играл с другой гигантской выдрой, а значит, обрел для водных игр куда лучшего партнера, чем такие медлительные пловцы, как мы с Дени. Год спустя один индеец подстрелил гигантскую выдру в какой-нибудь сотне метров от того места, где мы любили нырять с дыхательными трубками. Наверно, это был тот самый зверь, вместе с которым резвился Виа.

Время шло, Виа и прочие зверушки подрастали, вот уже и рождество, а у нас тридцатиградусная жара, порхают трогоны и колибри! Мы далеко от родных — и от сумасшедшей магазинной чехарды, непременно сопровождающей этот праздник в Швеции. Надо было отправить поздравительные открытки нашим дражайшим половинам. Я установил фотокамеру с длинным шнуром и резиновой грушей: нажмешь, и срабатывает спуск. Мы с Дени сели у «рождественского» стола, ничем не отличавшегося от обычного, на спинке стула позади меня пристроился тукан, Виа взобрался на колени. Я показал ему грушу, Виа живо схватил ее, сработала фотовспышка, щелкнул затвор — готово! И не так-то плохо для новичка, убедитесь сами. Автор снимка: Отто Уттерман, он же Виа.