Чужая земля - Олег Верещагин

Очень нескоро он смог позволить себе вздохнуть как обычно. И по связи скомандовал:

— Продолжаем спуск! Осторожнее…

И снова — медленное сползание. Игоря заменил Зигфрид — удалось немного поспать, а проснувшись — перекусить. К счастью, самая трудная часть спуска осталась позади — лесоход шел между пышно-зеленых деревьев долины. Живность кишмя кишела тут — из-под гусениц что-то порскало, с ветки на ветку перелетало, за деревьями перемещалось… Весь экипаж снова собрался в лесоходе, с интересом посматривая вокруг.

— Радиация, — отметил Борька, — и неслабая.

— Да ничего страшного, — возразил Игорь. — Народ активней будет… Все. Тормозим.

Заворочавшись во сне, Игорь едва не свалился с кровати и, опершись на пол рукой, проснулся. Все вокруг еще спали, только катькина кровать пустовала. Насквозь через люк светило утреннее небо.

Зевая и натыкаясь на углы, Игорь выбрался на броню. Катька сипела на носу, обхватив руками колени и смотрела на восходящий Полызмей.

— Доброе утро, — Игорь встал рядом, потянулся. Девчонка кивнула, потом поднялась на ноги:

— А я давно встала, — сообщила она. — Сижу любуюсь — до чего красиво… Слушай, если уж и ты поднялся, будь другом — сделай кофе, а я завтраком займусь…

…— И правда — красотища кругом, — оценивающе сказал Женька, сидя со скрещенными ногами на корме лесохода и окидывая окрестности взглядом хозяина. — Только скучно. Приключений мало.

— Слушай! — вдруг возмутился Игорь, толкая его в бок. — Если тебе мало всего, что уже было — то чего нам ожидать в будущем?!

— Удивительных чудес и происшествий, — серьезно отозвался Женька.

— О нет, — так же серьезно выдохнула Лизка. Зигфрид перегнулся в люк, извлек гитару и хлопнул по ней. Без слов. Женька протянул руку:

— Дай-ка мне…

— Погоди, — попросил Степка, перехватывая инструмент. — Вот, послушайте-ка… — он что-то помурлыкал, перебрал струны и вдруг запел печально, покачивая головой и глядя куда-то невидящими глазами:

— Мой конь притомился, [27]Стоптались мои башмаки…Куда же мне ехать —Скажите мне, будьте добры?..— Вдоль синей реки, моя радость, вдоль синей реки.До красной горы, моя радость, до красной горы…— А где те река и гора —Притомился мой конь…Скажите пожалуйста,Как мне проедать туда?..— На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь.Езжай на огонь, моя радость — найдешь без труда…

— Вот, — он вздохнул. — Не знаю, что-то в голову пришло. У нас ее любили.

— Дай мне, — Женька все-таки вытребовал себе гитару. — А вот наша, местная… Борь, девчонки — подпевайте!

Не жди меня, не жди — я ухожу с утра — [28]Туда, где ветер вновь лавину стронул,Где за рекой встает гора,А за горой — река,И снова горы, и зеленый лес на склонах…Прости меня, прости — я снова не приду,В который раз поедут все прахом сроки…Не обнимай меня — меня обнимет дуб,Обнимет тенью дуб,А для тебя — вот, только эти строки.И знаешь что, вот что — быть может, не вернусь,И где прервался след — друзья тебе не скажут…Забудь меня скорей — и пусть,И только-то, и пусть……А смерть — плевать, тут уж как карта ляжет.

Игорь поднялся, подошёл к корме и встал там, скрестив руки, задумчивым взглядом окидывая горизонт. Степка, встав рядом с ним, посмотрел туда же и тихонько спросил:

— Игорь, ты чего?

— На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь, — так же тихо отозвался Игорь, не отводя глаз от леса. — На ясный огонь… Поехали, Степ.

Нос лесохода погрузился в воду, и машина остановилась. Впереди на всем видимом пространстве ничего не было, кроме воды и красивых лесистых островков, натыканных густо, как чаинки в хорошем чае.

— Похоже на Черную Чашу у берегов, — определил Борька. — Только тут зелени больше. Игорь, как мы — обождем, или напрямик?

— Да напрямик, — беззаботно предложил Игорь, — нам что суша, что вода…

— Мы в такие шагали дали, [29]Что не очень-то и дойдешь,Мы в засаде годами ждали,Невзирая на снег и дождь,Мы в воде ледяной не плачемИ в огне почти не горим…Мы — охотники за удачей,Птицей цвета ультрамарин!

— проорал изнутри Женька, и лесовод солидно и неотвратимо двинулся в воду. Волны разбежались от носа двумя пологими горбами, разбиваясь об островки и коряжины. Выбравшийся наружу Степка, гордо задрав нос, прикрепил к стволу скорострелки, глядевшему в небо, имперский флажок и постоял возле него в позе Петра Великого, наблюдающего за спуском на воду кораблей Балтфлота. Потом наверх снова выбрались все — кроме ведшего «индрик» Женьки и Лизки, которой Женька был нужен для душевного равновесия. Мальчишки и Катька уселись вдоль борта и с интересом наблюдали плывущую мимо панораму, по временам включая запись в комбрасах. Катька снимала камерой.

— Тут полно рыбы, — заметил Борька. — Ого, смотрите!

В десятке метров от лесохода под прозрачной водой скользило, плавно и бесконечно извиваясь, тело гигантской змеи. Хвост и голова видны не были.

— Ничего себе… — признал Степка. — Анаконда!

— Нет, это местная мутация, — определил Игорь.

— А это какая мутация? — Зигфрид поднялся в рост. — Да смотрите же, что, не видите?!

Все завертели головами.

— Да вниз, вниз смотрите! — Зигфрид плюхнулся на живот и, свесившись, вытянул руку вниз, к воде.

— Ёлки зеленые, мы плывем над дорогой! — вырвалось у Игоря.

Это было правдой. Под лесоходом тянулась широкая и прямая белая дорога. Ее затягивали облачка мути, поднятые машиной в движении, но муть тут же сносило в сторону — очевидно, каким-то подводным течением. Минуты две все пятеро не поднимались с животов, созерцая это. Потом, по-прежнему не вставая, Игорь сказал: — Знаете, на что это похоже? — он сел, скрестив ноги. — На Карибский пролив. Ну знаете, там когда-то Мексика была… Вот так же — на мелководье видны дороги. Или еще чище: дорога на остров из моря выходит, а на другом конце острова снова под воду…

Игорь хотел ещё что-то сказать, но Зигфрид, опять поднявшиеся на ноги, вдруг выкрикнул:

— Это же город!!!

Этот город не походил на тот, что у границ колонии. Тот все еще ждал хозяев и хранил их голоса в надежде на возвращение прошлого.

А это были развалины. Сумрачные и печальные, между которых и в которых росли тонкие, но раскидистые и пышные деревья. Воду вдоль стен и древесных стволов покрывала пленка красной ряски с потрясающе красивыми золотисто-синими цветами (напомнившими Игорю гербы шведских автономий), но девчонки молчали — это было все равно что брать в подарок цветы с могил. Лопнувшими струнами изгибались над руинами мосты.

И молчание. Тяжелое, глушившее звук двигателя лесохода.

НА СВЕТЕ НЕТ НИЧЕГО ВЕЧНОГО говорили руины. ВЗГЛЯНИТЕ НА НАС, ГОРДЫЕ ЛЮДИ. ПОДУМАЙТЕ О СЛАВЕ НАШИХ СОЗДАТЕЛЕЙ, ВЛАДЕВШИХ ГАЛАКТИКОЙ. ГДЕ ОНИ? ГДЕ ИХ ИМПЕРИЯ? И ЧЕМ ВЫ ЛУЧШЕ ИХ? ВЫ ТОЖЕИЯ? И ЧЕМ ВЫ ЛУЧШЕ ИХ? ВЫ ТО—УЙДЁТЕ, И САМИ ПЛОДЫ ВАШИХ ДЕЛ, КОТОРЫЕ ВЫ ПОЛАГАЕТЕ ВЕЧНЫМИ, СТАНУТ РУИНАМИ, В КОТОРЫХ УМРЕТ САМЫЙ СЛЕД ПАМЯТИ О ВАС…

— Мне страшно, мальчики, — вдруг прошептала Катька, тиская свой РПП. — Они все еще здесь. Они умерли, но не совсем. Им больно, много тысяч лет больно, и они кричат…

Борька обнял ее за плечи и притянул к себе. Степка и Зигфрид тревожно озирались, явно чувствуя себя не в своей тарелке. И только Игорь понял, что имеет в виду более восприимчивая, чем мальчишки Катька. Его самого буквально скорчило изнутри от количества некротического поля, законсервированного на брошенных улицах. Да, тут умирали. Многие погибли — и их смерть была ужасной…

Игорь моргнул, ему почудилось среди развалин движение. Но тут же стало ясно — нет, вовсе не почудилось. Со страшной быстротой развалины менялись. Ушла вода, исчезли одни и возникли другие деревья. Дома приобрели вид свежеразрушенных, их охватило пламя. «Индрик» оказался в центре горящего города! По улицам бежали люди… нет, Рейнджеры, Игорь узнал их лица, но не спокойные и невозмутимые, как на памятниках, а охваченные ужасом, который, как ни странно, делал эти лица более человеческими. Бежали женщины, дети; мужчин было мало, они держались позади, отстреливаясь из какого-то оружия вроде РАПов от множества закованных в броню существ, потоками мчавшихся по улицам на таких же бронированных, но явно живых тварях. Над пылающим городом висели незнакомые корабли, похожие на стилизованные лилии — они извергали пламя совершенно безнаказанно.