Девичьи игрушки - Андрей Чернецов

– Ну? – Журналистка была заинтригована.

– Там стояли некие развалины. Относящиеся, представьте себе, к интересующему вас периоду. Краеведы там порылись преизрядно, да так ничего, кроме домашней рухляди, и не нашли. А наш пострел, вообразите, умудрился клад отыскать. Богатейший! Да вы наверняка должны были об этом читать. Все газеты трубили. Клад разбойника Клопа…

Варя и впрямь припомнила. Тогда еще позавидовала юноше, нашедшему сокровища и заработавшему кругленькую сумму. Так вот почему ей показалась знакомой фамилия хозяина отеля!

– Да, так вот. – Архивариус положил перед девушкой пухлую папку. – Матюша, я ведь его знаю с детских лет, оказался прямым потомком и наследником душегуба. Тот Селуянов, что владел при Елизавете Петровне старым «Лондоном», приходился родным братом Клопу. Но дело не в этом. Мало ли кто и как обогащается. Матвей еще не худший вариант. Мальчик не без души и таланта. Понимает, что с кровавых денег дело начал. Потому и отдал половину найденного на церковь. Вон, Святую Софию на его средства реставрируют.

Кивнул за окно, где виднелся величественный собор.

– Копаясь в этих документах, мы сделали потрясающее открытие. Вот здесь собраны бумаги, относящиеся к делу об уничтожении шайки Клопа. Было это зимой 1758 года. И знаете, кто принимал активное участие в этой акции?

Он с торжеством взглянул на Озерскую, и у той екнуло сердце.

– Иван Барков! – выпалила громко и радостно.

– Барков? – изумился замдиректора. – При чем здесь он? Откуда б ему в В-де взяться? Нет, у нас здесь Батюшков прославился, Рубцов, а этот… стихотворец с Русским Севером никак не связан. Он, если мне не изменяет память, был столичным жителем.

Варя скисла.

– И кто тогда?

– Знаменитейший немецкий барон! Самый правдивый человек на Земле! Догадались?

– Да, да. Поразительно.

– И вот теперь, – воодушевленно продолжал вещать архивариус, – мы готовим в городском музее специальную экспозицию, посвященную столь знаменитому «земляку». Нам даже прислали пару его подлинных вещей из Боденвердера, среди которых знаменитая баронова треуголка! Немецкий атташе на той неделе приедет открывать, на пару с нашим министром культуры…

– А… Барков? Точно ничего нет в бумагах? Может, среди церковных архивов что завалялось?

– Барков и священнослужители?! – взаправду поразился ее собеседник. – Да что вы!! Они же друг друга на дух не переносили! Поверьте мне, сударыня, я знаю, что говорю. Не там ищете. Не та-ам!..

Глава 3.

УЛИКА

В-да, зима 1758 г.

Поведанное владыкой Варсонофием не хотело укладываться в голову.

Как могло случиться такое в сердце православного царства, да еще и в просвещенном XVIII веке?!

Хотя…

В Священном Писании говорится: «Беда, горе граду, иже царь в нем юн». Но коль государь хил и немощен? Тем паче ежели на престоле сидит тяжело больная женщина преклонных лет, погрязшая в сластолюбии. А страна уже который год ведет тяжелую и бессмысленную войну с сильным и опасным противником…

Еще и не такое может приключиться в губерниях, столь же отдаленных от центра, как В-ская.

Самое худое в этом поистине темном деле то, что гнездо злодеи свили не где-нибудь, а в женском монастыре. Как Иван и предполагал.

Понятно, отчего в Горнем Покровском объявлен карантин. Не хотят святые сестры, чтобы кто-то проведал про их девичьи игрушки.

Хм, хороши, однако, забавы у инокинь. Волхвование да призвание бесов языческих. Хорошо еще, что не выходит у них пока ничего. Змеи с крокодилами – вот и все результаты. Впрочем, тоже немаленькие. Город буквально напуган. Чуть ли не конца света вместе со Страшным судом люди ждут.

И в этом-то вертепе сейчас находится свет очей его.

Брюнета…

Что-то с ней? Не поглотила ль ее окончательно тень-змея?..

А владыка правильно затеял учредить «стражу». Надобно показать православным крепость и силу веры истинной. Только не всяк на такое дело сгодится. Повезло преосвященному, что среди подвластного ему Христова воинства нашлись такие самородки, как Козьма с Дамианом. Верно, суждено им стать вторыми Пересветом и Ослябей.

Как по секрету поведал Варсонофий поэту, уже спровадив братьев на вечернюю службу, за отроками давно наблюдалось нечто этакое, что выделяло их из общего сонма чернецов. Рано осиротевшие и призренные братией Спасо-Прилуцкого монастыря, Козьма и Дамиан как-то сразу начали тяготеть к лекарскому делу. Иные и десять лет учатся хитрому искусству врачевания, а толку нет, а сии двое словно родились с этим умением. Исцеляли таких немощных, от которых уже отступались статские медики.

А еще, понизив голос, сообщил архиепископ, в изгнании нечистой силы они горазды. Было два или три случая, когда их тщанием очищались бесноватые. Стоило лишь братьям обрядиться в торжественные ризы и зачать читать экзорцизмы, как злобные духи тотчас покидали облюбованную ими человеческую плоть.

Что странно, так это то, что особенной святости за ними не замечается. Живут себе, как прочие братья. Великого усердия в постах да молитве не блюдут, исключительных обетов и послушаний на себя не накладывают. Обычные юноши. И кровь иногда в них бурлит, на озорство толкая. А вот ведь, отмечены свыше.

– Так что ты в них не сомневайся, – заключил владыка их долгую и трудную беседу. – Будете друг дружке опорой. Коль, разумеется, ты еще не передумал встревать в сие дело…

При этих словах Варсонофий пронзительно посмотрел на Ивана, будто пытался заглянуть ему в душу. Парень выдержал взгляд князя церкви. Тот остался доволен твердостью духа собеседника.

Господин копиист хотел было рассказать преосвященному о своих чудных видениях, связанных с Козьмой и Дамианом, однако сдержался. Бог знает, что подумает о нем иерарх? Еще кликнет братьев да велит провести изгнание лукавого из заблудшей овцы.

Нет уж!

Omnia mea mecum porto – все мое ношу с собой, как говаривали древние латиняне.

Напрасно он отказался от предложенных владыкой саней, подумалось Ивану.

Час был поздний, и на полутемных улицах не обреталось ни души. Однако ж поэта не покидало ощущение, что кто-то или что-то следует за ним по пятам.

Он остановился и прислушался.

Тишина.

В таком беззвучии даже можно услышать, как кружатся и укладываются наземь, чтоб почить вечным сном, снежинки.

Но полно, так ли все безмолвствует?

Что это за прерывистые звуки там, за бревенчатым углом?

Э-хе, э-хе, э-хе.

Скрип качелей или колодезного журавля? Стук неплотно прикрытых ставен?