Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. - Артем Драбкин

Крутились мы минут пятнадцать, а после посадки без посторонней помощи я не смог вылезти из кабины, подошел к Селютину и говорю: «Ну что, досталось от свистунов?» Но вообще-то высоту мы тогда не стали набирать, крутились на 1000 метров. Если бы выше, то, может, и по-другому бы получилось — они на «лавочки­ных» привыкли на высоте ходить, да и движок высотнее. В общем, здесь я просто воспользовался тактическим преимуществом, а так и машины и пилоты были равны.

— Некоторые историки говорят, что летчики 4-го гиап КБФ сбили меньше, чем заявили побед. Так ли это?

— Я бы не хотел обсуждать этот вопрос. Все зави­село от летчика. Я, например, никогда не заявлял о воздушной победе, если противник не падал сразу. Ес­ли он ушел в дыму, то был всего лишь поврежден, а та­кие не засчитывались.

Смотреть, куда именно падает вражеский самолет, конечно, некогда в бою, не было у нас и фотокинопуле-метов. Видишь, вроде попал, дым пошел, и продолжа­ешь вести бой, — это, кроме тех случаев, когда я видел, как развалился тот «Юнкерс-87» или как летчик «фокке-ра» выпрыгнул с парашютом 21 июня 1944-го в Выборг­ском заливе, тогда еще Максюта — штурмовик погиб. Я прикрывал штурмовиков во время удара по кораблям и во время боя зашел «фоккеру» в хвост, очередь попа­ла, хотел вторую дать, и тут он фонарь сбросил и выпрыгнул. Здоровый такой немец, и парашют голубой [Владимир Алексеевич сбил самолет унтер-офицера Эриха Кне-беля из 5.ДЮ 54, пропавшего без вести в воздушном бою северо-за­паднее Койвисто]. И когда вы меня спрашиваете насчет дыма от переобо­гащения смеси, когда немец вниз уходил, я не замечал ничего такого. Прилетишь на аэродром, доложишь адъ­ютанту, а они там, в штабе, сами подтверждения соби­рают — от штурмовиков, от наземных войск. У нас, на­пример, штурман полка Борисов Иван Матвеевич выле­тал на место боя, садился и брал подтверждение, мы ко всему этому отношения не имели.

Не составляли мы и каких-либо отчетов — летчики бумажками не занимались, а все записи вел адъютант, в том числе и в летные книжки, которые на руки нам не выдавали, а хранили в эскадрилье.

Такого, чтобы боевой вылет не засчитали, — не бы­ло. Все вылеты на боевое задание засчитывались как успешные, кроме, конечно, вылетов на перебазирова­ние или перегонку самолета, боевую подготовку и т. д. Строгого наказания за потерю штурмовиков не было, хотя, конечно, сильно ругали.

—  Я слышал, за воздушные победы полагались деньги?

—  Да. Если было подтверждение на победу, тогда полагалась премия. И за сбитый самолет, и за боевые вылеты. Но, конечно, это ничего не значило для нас. Все перечисляли деньги в Фонд обороны, чтобы по­мочь в борьбе с врагом.

— А как относилось к вам местное население в Прибалтике и Германии?

— Гражданское население и в Прибалтике и в Гер­мании к нам относилось нормально. Когда мы перелетели в Пярну, то с местными не сталкивались, а вот на острове Эзель жили у эстонцев, в поселке Кихелькон-на, — так хозяйка очень добрая была. Косо никто на нас не смотрел, бандиты лесные на нас тоже не нападали. Я вообще не понимаю, почему в последнее время в Прибалтике к русским такое отношение, во время вой­ны этого не было.

Немцы тоже нормально к нам относились, даже доброжелательно. Они вообще... покорные, что ли. Раз войну проиграли, так тому и быть — очень дисциплини­рованные, пунктуальные. Я там служил и после вой­ны — если немец скажет, можешь быть уверен: обяза­тельно сделает.

Вот в Польше отношение было совершенно другое, поляки хуже немцев — исподлобья смотрели, все в кар­мане фигу держали. Кстати, то же самое было после войны в Трускавце, подо Львовом, — я туда ездил раз пять в санаторий. В глаза тебе ничего не скажут, но чувствуется, что люди тебе совершенно чужие. С нем­цами и прибалтами никакого сравнения.

— Вы можете рассказать о самолетах в полку?

— Камуфляжа на наших самолетах не было. Все ис­требители сверху были серыми, ведь мы летали над морем, а снизу были окрашены в серо-стальной, не­много голубой цвет. Зимой самолеты в белый цвет не перекрашивались. Наши «яки» приходили в основном из Новосибирска, окраску мы не меняли, но белые бор­товые номера в полфюзеляжа наносили именно в пол­ку — на моих машинах это были номера «12» (на нем меня сбили), «21» и «75», на котором я и закончил вой­ну. Иногда и на других летал, если мой самолет в ре­монте стоял.

Звездочки по числу побед также были белые, нано­сили их на левой стороне, немного позади кабины. Ко­гда я летал на Як-9Т, звездочки были красные, впро­чем, занимался ими мой техник. Иногда прилетишь, с крыла еще крикнешь: «Сбил!» — и на КП доложиться бежишь, назад приходишь — звезду уже нарисовали, подтверждения не ждали.

Кок винта и руль направления «яков» красили в цвет эскадрильи — у 1-й красный, у 2-й белый, у 3-й голубой или светло-зеленый. Никаких эмблем мы на самолетах не рисовали, наш командир Сергей Беляев вообще очень скромный был. Вот в 14-м гвардейском на «лагге» у Ковалева крокодил был нарисован во весь борт.

Мои «яки» ничем особым не отличались от осталь­ных, в полку никаких доработок с серийными машина­ми не делали.

— Были в полку самолеты с дарственными над­писями?

— В нашем полку был только один такой самолет — Як-9 «Красная Осетия». Подарили его североосетин­ские колхозники персонально Клименко Михаилу Гав­риловичу, который был замом Беляева, когда того на­значили командиром 12-го иап.

Он заслуженный летчик-штурмовик, воевал с 1941 года, Герой Советского Союза. Призвали его в свое время из гражданской авиации (у него, между прочим, был значок «миллион километров»), и как чело­век он замечательный был... Но очень мягкотелый — не был он командиром, строго говоря. Сугубо граждан­ский человек. Я не помню, чтобы он у нас летал на бое­вые задания на истребителе, и на его самолете летали другие летчики, поскольку этот Як-9 был приписан к звену управления.

Когда самолет нам передавали, приехала целая де­легация и среди них председатель колхоза. Беляев вы­звал меня к себе после вручения самолета и говорит: «Тихомиров, прокати товарища». Сели мы в По-2 — он все-таки тихоходный, и я его «прокатил». Помню, всю кабину мне этот колхозник уделал, вышел весь бе­лый — «Не надо мне ваших полетов».

—  Говорят, в наших частях был большой уро­вень аварийности из-за летчиков-новичков?

—  Не совсем так. Видите ли, аварийность не связа­на напрямую с молодостью летчиков. Во время войны случайного было много, как повезет. Один из легкой ситуации не выберется, а другой в самых нечеловече­ских условиях жив останется. Вот, например, Юмашев, Герой Советского Союза, летом 1943 года, когда я еще переучивался на Як-1, летел на УТ-1 и упал с 30 мет­ров — погиб [Возможно, какая-то неточность. Оба известных ГСС Юмаше­вых — герой перелета в Америку и адмирал — пережили войну].