Затворник - Сергей Волков

Бояре подняли беглеца из пыли - он не сопротивлялся, не просил пощады, только трясся, скулил, и лил ручьями слезы. Мигом его подвесили за руки к воротам, разорвали рубаху. Мореход закатал рукава, тут же слуги принесли и подали воеводе треххвостую плетку.

- Государыня-а-а-а-а... - вопил привязанный.

Свистнула в воздухе плетка, и со звонким хлопком пересекла голую спину. Плач бедолаги в миг переменился на пронзительный поросячий визг... Баба рядом с Пилой охнула и закрыла руками лицо.

Мореход "отсчитывал" удар за ударом. Спина боярина-беглеца покрывалась разрезами, глубокими как от ножей, превращалась в нарубку для мясного пирога. Несчастный уже не кричал. При каждом хлопке плети из его горла выдавливался лишь стон, слабее раз от раза. Казалось, что дух по частям покидает тело...

- Сколько ж можно... - всхлипнула женщина - Бедный...

Пила смотрел спокойно. Не беднягу, безумного от страха, полосовал сейчас Мореход на виду у города, нет! Ударами плети он бил и изгонял из города Страх. Это знал наместник восточной окраины, знала княгиня, понял и Пила. Человек, что был привязан к воротам, и другие подобные ему, бежали в город, полные страха, и несли его с собой. Несли внутри себя, точно болезнь, грозя заразить и погубить всех. Для Стройны признать сейчас беглеца невинным - значило объявить во всеуслышание о нечеловеческом могуществе врага, и допустить страх в город, посеять его и дать разрастись. Но осудить и наказать - значило объяснить все трусостью малодушного, который, спасая свою шкуру, бежал из боя и бросил товарищей на смерть. Беглец не был ни в чем виноват, но жестоко с ним обойтись было необходимо.

- То ли еще будет. - сказал вслух Рассветник, или подумав так же как Пила, или услышав его мысли, или невесть к чему вообще.

- Давай следующего! - приказала Стройна Мореходу - Бери того, что ближе к воротам, и тащи сюда.

Мореход скоро вернулся, но вернулся один. Он подбежал к Стройне, и попросив ее приопустить голову, прошептал:

- Светлая княгиня! Тот, что ближе к воротам, он там это... трет сидит...

- Что трет? - не поняла правительница.

- Корешок свой трет. Трет и плачет...

- Тьфу! - сплюнула Стройна - Всех в яму, скопом! Вижу здесь толку не будет! Распоряжайся, Мореход!

И повернув коня, поскакала на Струг.

Дни в Каяло-Брежицке тянулись медленно и тревожно. Толпы людей из сел и городков бежали с восхода, кто в город, кто через город, кто переходил Черок на далеких переправах, и бежал дальше на закат. Рассказывали, что на каильской стороне множество ыканцев, мелкими стаями рассыпаются по всей земле, тут и там показываются под стенами городов, деревни и хутора жгут, а кто не успел оттуда бежать - тех только и видели. Мало кому поодиночке удавалось спастись, и прибившись к какой-нибудь толпе беженцев, добрести до Черока - в Каяло-Брежицке они рассказывали такое, что волосы становились дыбом. В их словах было много горя, испуга, много знака близкой беды - но немного известий важных и определенных. Было ясно доподлинно, что ыкуны неизвестным числом стоят у Каили. Что взят в осаду город Булатов, что брошены жителями Опушка и Щербатый, на полуночи каильской земли. Степняки появлялись у Каменного, у Соколова, у Трехгорска - словом, всюду на восходной стороне Степного Удела. Отряды ыканцев уже не раз переходили реку Сонная - границу струг-миротворских и каильских владений, и также громили все на своем пути, но вблизи Каяло-Брежицка ыкуны не задерживались, и пошарив на окраинах области, уходили обратно. Добычи эти первые ласточки брали мало - почти все поселки между Сонной и Чероком уже стояли брошенные. Разве что табунщикам удавалось застигнуть где-нибудь посреди поля обоз с беглецами...

Но уже были видны с городских стен черные дымные столбы, то здесь то там. И стражники смотрели на восходную сторону с тревогой. Беда была близко.

Смирнонрав со Стройной и боярами каждый день совещались - что сделано для отражения врага, и что еще можно сделать. Ставили в строй селян, бегущих через город, и некоторых бояр, что спаслись из побоища и порознь добирались до столицы - тех, кто хоть сколько-то сохранил рассудок и мужество. Кузницы дымили день и ночь - ковали наконечники стрел, переделывали на оружие косы и сошники. К стенам свозили камни, растаскивали на бревна житницы, сараи, пристройки, а то и некоторые дома. Откуда могли собирали припасы. Поспорив, решили отправить в поля людей, косить траву для скотины.

- Как это, светлая княгиня! - возмутились одни - Чуть ли не два месяца до сенокоса! Трава еще в силу не вошла!

- Если будем сидеть да ждать, пока трава войдет в силу, - ответил Волкодав - то дождемся, что окажемся в осаде без травинки сена. Чем тогда будем коров в городе кормить? В поле на вылазку на чем выедем? На мышах? Косить сейчас, что есть!

- Правильно. - сказала Стройна - У ыкунов коней побольше нашего, и они тоже есть хотят. Чем меньше травы им под городом оставим, тем лучше. Что скосить не успеем, то к их приходу придется поджечь. Дай небо, чтобы сухая жара простояла...

Не хватало времени, оружия, коней, провизии, но всего больше недоставало людей. Слишком мало воинов вернулось из страшного похода, слишком мало осталось в столице и пригородах. От Кречета и его стреженского отряда не было вестей. Храбровцы тоже все не подходили. На первое утро по прибытии в город Смирнонрава, к Месяцу снова послали гонцов. Скоро был и ответ. Воевода снова извинялся за все промедления, писал что ведет с собой кроме всадников, большой пеший полк с обозом, поэтому и не может быть скоро, но клялся не отдыхать до самого Каяло-Брежицка и лишней минуты.

- Может, приказать ему пеших оставить, а конницу отправить вперед? - спросил Смирнонрав, когда им с княгиней принесли такой ответ - Хоть часть их пускай будет здесь, а то, если Каиль взята, и ыкане сюда идут всей силой...

- Каиль не взята, князь. - сказал Рассветник.

- Откуда ты знаешь? - спросила Стройна.

- Знаю. Молний бы сообщил, если бы табунщики взяли Каиль.

- Да жив ли он сам еще? - спросил Волкодав.

- Жив! Он живой, и он в Каили сейчас - я точно знаю. А если наш Молний в каком-нибудь городе, то злыдням в этот город никак не попасть, пока он жив!

Пиле, среди этого тягостного ожидания, не давали помереть с тоски одни только его упражнения в оружейном бое. Каждый день с утра Пила бегал по двору за Клинком, и каждый раз - одинаково без толку. Пильщик тужился, потел и надрывался, а наставник смотрел на него своим обычным невозмутимым взглядом, чуть ли не зевая. Знай только - аккуратно и неспешно уклонялся от без толку свистящего в воздухе топора, да постукивал иногда дубинкой в самое безрассудно открытое плечо, темя или колено. Синяков у Пилы прибавлялось, но такой усталости как прежде, он уже не чувствовал, хотя каждым новым днем горюченцу удавалось двигаться подольше вчерашнего. Совсем ушла и прежняя резь в мышцах и жилах.