Между жизнью и честью. Книга II и III - Нина Федоровна Войтенок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я слушала Крёстного и вдруг почувствовала гнетущую усталость. Мне так захотелось прервать этот разговор, уйти, но боязнь обидеть Крёстного останавливала меня. И всё же я решилась: посмотрев на часы, бодро спросила: „Крёстный, вам не время принимать лекарства?“
„Не волнуйся, дочка, скоро моя Проня придёт с работы, всё сделает“, — ответил Александр Степанович и тут же добавил: — И тебя погостит. Ты давненько к нам не заглядывала».
Я поблагодарила, убедила его в том, что обедать не могу остаться, потому что соскучилась по дочери, хочу с ней побыть, так как скоро на работу, а садик ещё не сдан в селе, где я работаю.
Крёстный с улыбкой напомнил мне о своих двойняшках, сказал, что им нравиться в садике, там еда лучше, игрушек больше.
«Орден Ленина, который мне обещали, так и не дали, — сказал на прощание Александр Степанович. — Дурили нас, себе высокие ордена забирали, да ещё своих приятелей обвешивали. А мы не за ордена воевали, а землю родную. Это они за свою шкуру, да за свои кресла. Обещали выплаты, опять надурили, придумали, что якобы мы отказались от выплат. Разве я против того, чтобы мои дети жили и ели по-человечески. Да сам, может, выздоровел бы на хорошем питании. Ан нет, всё себе власть хапает, готова шкуру с нас содрать».
Крёстный проводил меня со двора, пожал руку со словами «Будь хитрее, дочка» и снова заплакал.
Быстрыми шагами, не оглядываясь, я вышла на дорогу и, не сбавляя скорости, отправилась домой. Я даже пролетела мимо магазина, хотя собиралась зайти. Я почти бежала к своей малышке, понимала, что только она сможет отвлечь меня от разных мыслей.
В эту ночь я долго не могла уснуть. Обида за отца и жалость к Александру Степановичу кружили надо мной.
Маме я ничего не рассказала. Осенним днём она проводила в последний путь своего кума.
* * *Каждый раз при посещении кладбища, я проходила мимо дома Крёстного, где ещё жила его жена Проня. Теперь там никого нет. Если бы только знали, как я жалею, что дала волю своей обиде.
Сейчас, приезжая издалека на Радуницу, я так же прохожу мимо опустевшего полуразвалившегося дома моего крёстного Александра Степановича Сычёва. Там уже никто не живёт. Я прохожу, опустив голову, в глубоком, безотрадном раздумье.
Посещая кладбище, я всегда подхожу к могиле Крёстного и низко кланяюсь. Отец до конца дней своих дорожил дружбой с Александром Степановичем.
Много лет назад я осудила его поступок. Я не понимала тогда, что он десятки лет ходил с этой болью и, готовясь встать перед судом Божьим, решил рассказать всё именно мне, любимой «дочечке» своего фронтового друга.
Как поздно приходит прозрение и нельзя ничего вернуть обратно. Сейчас я чувствую только боль и раскаяние.
* * *Каждый раз, возвращаюсь из родного села в свой город Железногорск в безнадежной грусти, и перед глазами весь долгий путь встают картинки нищенской жизни героя Великой Победы моего Крёстного, великого труженика, отдавшего много сил и здоровья для освоения целинных земель, для строительства обещанного счастливого будущего.
— Где оно, это счастливое будущее? — спрашиваю я себя и не нахожу ответ. — Сколько ещё поколений будут кормиться обещаниями прекрасного будущего? Где светлое будущее моего отца? Его детей? Его внуков? Не настало? А настанет ли?
А для кого-то оно всегда было, есть и будет! Им не надо было кровь проливать, не надо было работать, не разгибая спины. Они легко обвешивали себя орденами, прожили долгую жизнь в ложной славе.
А многие ли знают о том, что слава ложная, о том, что настоящий фронтовик редко доживал до семидесяти лет?
* * *P. S. В архивах я нашла всех героев этого очерка. Не хочу тревожить прах. Они все воевали, шли по минным полям. Того, за кого хлопотал штаб, тоже отыскала. Да, он был представлен к герою после этих боёв. Но, видимо, не рискнул штаб форсировать события. А может, надеялся на гибель настоящих героев. Только звезда Героя была вручена в самом конце войны. А до этого времени столько воды утекло.
В наградном листе Сычёва А. С. было написано: «Поддержал экипаж соседнего танка, разгромившего штаб противника». И никаких фамилий.
Мой Крёстный — настоящий герой, смелый, отважный. Награждён двумя орденами Отечественной войны (I, II ст.), орденом Красного Знамени, к которому дважды представляли и моего отца, но в первый раз в штабе переиначили на орден Красной Звезды, а во второй выдали орден Отечественной войны I степени. Не выдать — не могли.
Я человек не военный, но понимаю, что орден Боевого Красного Знамени и орден Красной Звезды — это небо и земля, тем более, орден Красной Звезды отец получил за героизм под Ржевом, когда ордена выдавали очень скупо. В 1944 году орден Красной Звезды многие получали не как награду, а как вознаграждение.
Выходит, мой Крёстный прав во всём…
Мишка
(Вместо эпилога)
Памяти дорогих родителей
Миша, громко и гневно воркуя, кружил на подоконнике. Поднимал крылья для внезапного рывка, чтобы посильнее клюнуть свою обидчицу.
— Ну ладно, не сердись. Ишь, как расходился, — певуче проговорила Матрёна Алексеевна, протягивая руку к голубю, чтобы погладить и успокоить его.
Вот тут-то Мишка и ухватил её за ладонь. Женщина быстро отдёрнула руку.
— Это твоя благодарность за всё? Значит, когда гости в доме, — рассуждала она вслух, — ты обо мне забываешь. А когда одни остаёмся
