Зеркало Иблиса - Виктор Бурцев

– К вам бригаденфюрер фон Лоос, – сообщил он.

– Пусть войдет, – кивнул Зиверс.

– Приветствую вас, дорогой Вольфрам! – Шумно топая, бригаденфюрер вошел в кабинет и, скрежетнув ножками стула по полу, уселся за стол. Втянул носом воздух. – Пахнет коньяком. Хорошим коньяком. Подарки из Франции?

– Уже кончился, – не моргнув глазом соврал Зиверс.

– Жаль, жаль… Ну, так оно и лучше. Что у нас плохого?

– Смотря о чем вы, бригаденфюрер.

– О «Тангейзере». Лично я только что получил очередную выволочку от Шпеера. Рейхсминистр слишком ретиво взялся задело, и я полагаю, он знает что-то такое, чего не должен знать.

– Бригаденфюрер… – осторожно сказал Зиверс. – Может быть, нам полностью ввести рейхсминистра в курс дела?

– Вы шутите? – Фон Лоос с негодованием наморщил брови. – Тогда вам и мне открутит голову Гиммлер.

– А если это сделает сам фюрер, вам станет легче? Мне кажется, мы между двух огней, – признался Зиверс. – Я не знаю, что страшнее.

– Мы ни о чем не знали, – подняв палец, сказал фон Лоос. – Мы. Ни. О чем. Не знали. Это самое удачное объяснение. На бумаге ничего нет, дорогой мой Вольфрам, и я уверен, что вы не записываете сейчас нашу беседу на магнитофон, потому что она опасна и для вас. Может быть, в большей степени даже, чем для меня. Так что шуточки с вашим человеком в отряде…

– Нашим человеком. Нашим, – решительно перебил Зиверс.

– Хорошо, с нашим человеком… так вот, эти шуточки могут закончиться плохо.

– Я делал только то, что должен был делать. К тому же кандидатуру человека одобрил Карл-Мария Виллигут.

Бригаденфюрер криво усмехнулся и покачал головой.

– Нет, мой дорогой Вольфрам. Но отговорка удачна. Если нас будут когда-то судить за все, что мы делаем, самые умные скажут именно так, попомните мое слово. А теперь доставайте ваш коньяк, который якобы кончился, и хотя бы на время забудем о делах.

Зиверс крякнул и со вздохом полез в стол.

– Вот что хуже всего, Вольфрам, так это то, что в случае провала операции мы с вами останемся единственными, кто знает всю правду. – Лоос, привалившись к стене, стоял возле окна и смотрел на улицу.

Коньяк был выпит, но у Зиверса складывалось впечатление, что фон Лоос абсолютно трезв.

– Какую правду? – Зиверс выпустил к потолку клуб дыма. Он курил редко, но сигареты всегда лежали в верхнем ящике стола.

– Правду об операции, о Зеркале…

– Ого, вы знаете что-то о Зеркале? Поделитесь? Лоос хохотнул.

– Я имею в виду, что о действительных целях операции знают очень немногие. – Целях? Действительных?

– Ну что вы, Вольфрам?.. Не может быть, чтобы вы не понимали, к чему я веду?! Зеркало – это инструмент изменения… Вы же специалист по рунному ряду. Хагал. Руна разрушения старого, для очищения дороги новому. Так и Зеркало, если все, что о нем говорят, правда, – это материальное воплощение этого архетипа. Что такое новое, что такое старое? Вот в чем вопрос. И те люди, которые овладеют Зеркалом, неизбежно зададутся этим вопросом. Как они поступят?

– Вы меня спрашиваете?

– Естественно. Это же наше дело, не так ли? В таких вопросах война не так важна. На таких уровнях бывшие враги могут стать союзниками, и наоборот. «Анненербе» завладеет Зеркалом…

– Вы так в этом уверены?

– Давайте сделаем небольшое допущение.

– Давайте.

– И как же поступит «Анненербе» с этим инструментом?

– Я довольно слабо понимаю, к чему вы клоните, Теодор…

– О нет, мой дорогой Вольфрам. Ни к чему я не клоню. Просто не хочу отстать от жизни… Наверное, это все мое любопытство.

– Любопытство не самая дурная черта, Теодор.

– Да, безусловно, оно не позволяет оказаться в арьергарде. Это особенно полезно, когда маги начинают баловаться с рунами Хагал…

Фон Лоос довольно быстро свернул разговор после этой фразы. Допил остатки коньяка в своем бокале и ушел, сославшись на какие-то дела.

Зиверс достал из стола маленький магнитофон и задумчиво поводил по туго свернутой пленке пальцами.

«Странная штука магнитофон. Тот, кто нашел способ записывать человеческий голос, достоин памятника при жизни».

Вольфрам даже представил этот монумент. Два человека, один из которых всаживает нож в спину другому. Умирающий должен выглядеть жалким, гибнущим без вины. Второй же, убийца, должен выглядеть страдающим.

«На пьедестале необходимо выбить надпись: «Уничтожившему доверие». Так будет правильно. О каком доверии можно говорить, когда каждое твое слово может быть твоим приговором. Фактически эта штука… – Зиверс включил перемотку пленки. – Эта штука страшнее бомбы».

Пленка стремительно перематывалась. Даже на такой высокой скорости валики вращались абсолютно бесшумно, магнитофон издавал только едва слышимый гул. В режиме записи он совершенно бесшумен. Удобно.

«Все подлое удобно и функционально, – подумал Зиверс. – Но очень интересно, что хотел сказать фон Лоос? И на чьей стороне он играет? И насколько сильно ошибается во мне? Он сказал сегодня столько… Теперь понятно, почему бесится Шпеер. И почему рейхсфюрер задавал такие странные вопросы Хагал. Значит, Хагал… Руна разрушения старого, мешающего новому. Вот почему мы не занимаемся практически ничем. Вот почему вся организация подчинена одному лишь ожиданию. Зеркало, как руна Хагал… Рейхсфюрер, который не может спать… И этот разговор на дружественной ноге. Зеркало попадет именно в руки «Анненербе», потому что ему небольше попасть. Разрушение – это всего лишь часть созидания».

Магнитофон щелкнул. Пленка остановилась.

«Как там сказал Лоос? «Любопытство не позволяет оказаться в арьергарде. Это особенно полезно, когда маги начинают баловаться с рунами Хагал…» А что такое магия? Искусство управления людьми… Не оказаться бы действительно в хвосте…»

Зиверс вытащил пленку, вставил в центр маленькой бобины карандаш и крутанул его между пальцами. Аккуратные колечки пленки легли на стол.

«Хорошо, что еще никто не научился записывать наши мысли».

Спичка зашипела, выплюнула маленький язычок пламени. Магнитная пленка очень плохо горит, но она неплохо плавится…

53

Уготовал Аллах им сильное наказание.

– Когда люди прилетят на другие планеты, они будут выглядеть именно так, – сказал капитан Фрисснер.

Прямо перед ними расстилалась пугающая и абсолютно ирреальная панорама нагорья Тибести. Изрезанная эрозией порода, красноватый песок, ветер, чуть слышно завывающий в причудливых изгибах и извивах почвы, и над всем этим – все то же безжалостное солнце.

– Люди? – спросил Замке. Он стоял рядом, прикрыв глаза ладонью, и тоже смотрел вперед.