Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей - Олег Айрапетов

Значимость ее была очевидна не только для военных. Американский посол в Турции писал: «Долины Моравы и Марицы, в которых была проложена эта железная дорога, представляли для Турции что-то вроде сухопутных Дарданелл. В ее руках они представляли доступ к союзникам, в случае перехода долин к противникам Оттоманской империи она развалилась бы вдребезги. Только присоединение Болгарии к Тевтонскому делу могло предоставить туркам и германцам это преимущество»130. Болгарский вопрос стал неразделимым с вопросом о Проливах. Но железная дорога проходила не только через Болгарию, и поэтому борьба велась не за одни симпатии Софии. Обе стороны не забывали про Бухарест. Значение Румынии как транзитной страны и одного из крупнейших европейских поставщиков нефти и пшеницы, естественно, было весьма велико.

Еще 14 апреля 1914 г. британский военный атташе в России подполковник Альфред Нокс в конфиденциальном отчете послу Дж. Бьюкенену изложил свои взгляды на значение стран Балканского полуострова в будущей войне. А тот, в свою очередь, счел необходимым ознакомить с этим документом главу Форин-Офиса Эдуарда Грея. А. Нокс считал, что если война начнется в ближайшие год-два, Болгария будет оккупирована Сербией, а особо важное значение для союзников приобретет позиция Румынии131. О том, какое внимание уделяли этой стране в Берлине и Вене, можно судить и по тому, что на пост посланника в этой стране назначались лучшие представители германской и австрийской дипломатии. В годы, предшествовавшие войне, Германию здесь представляли А. Кидерлен-Вехтер, князь Б. фон Бюлов, барон А. Маршаль фон Биберштейн, во время войны – барон Х. фон дем Буше, Австро-Венгрию – граф А. Голуховский и граф А. фон Эренталь, во время войны – граф О. фон Чернин132.

Летом 1914 г. позиции Германии и Австро-Венгрии в этой стране, казалось бы, были весьма прочными. С 1866 г. здесь правил Кароль I, который устойчиво занимал в Коронном совете прогерманские позиции. Г. Н. Трубецкой вспоминал, что лично он всегда стоял за союз с Германией: «Старый король Карл был убежденный немец и Гогенцоллерн»133. Формально Румыния находилась в своеобразных полусоюзнических отношениях с германскими монархиями. Еще в 1883 г. тогдашний премьер-министр Румынии Ион Братиану встретился в Вене с графом Г Кальноки, а вслед за этим и с О. фон Бисмарком в Гаштейне134. Был подписан румыно-австрийский договор, к которому в тот же день присоединилась и Германия135. Результатом стало присоединение Румынии к германо-австро-итальянскому союзу. Вена гарантировала неприкосновенность границ Румынии и государственный порядок – сохранение династии Гогенцоллернов на престоле.

Цели этого соглашения были изложены предельно ясно: «…хотя договаривающиеся государства и далеки от агрессивных намерений, а также чужды желания воспользоваться войной для принижения стремящихся возвыситься наций, но желание Румынии увеличить свои владения путем присоединения части Бесарабии, а также приобрести крепость Силистрию и, если можно, Рущук, Шумлу и Варну для укрепления дунайской позиции и для затруднения прорыва России на Балканский полуостров является вполне справедливым. Напротив того, стремление Австро-Венгрии будет направлено к тому, чтобы по ослаблении Болгарии достигнуть решающего влияния на правительство Сербии и чтобы занять Македонию в благоприятную минуту, что обеспечит преобладание Австро-Венгрии на Балканском полуострове»136. Правда, договор этот так и не был утвержден парламентом: против него выступили как правые русофильские партии, так и левые франкофильские. Поддержки небольшой партии «молодых консерваторов», видный лидер которых Петр Карп был тогда румынским послом в Австро-Венгрии, оказалось недостаточно. За 41 год ситуация не изменилась – договор остался соглашением министров, а не юридически полноценным союзом137.

Начало века ознаменовалось резким обострением отношения к Австро-Венгрии в Румынии. Прежде всего речь идет о венгерской части Двуединой монархии. Весьма болезненной для Бухареста и Будапешта была проблема венгерской провинции Трансильвании с ее смешанным населением. На рубеже XIX–XX вв. в Венгерском королевстве проживали около 2,8 млн румын, что составляло до 20 % населения Транслейтании и 53,8 % Трансильвании. В основном это были крестьяне (86 %), ни один из городов последней провинции не имел румынского большинства138. Предвоенная политика главы венгерского правительства графа И. Тиссы сводилась к постоянной и довольно жесткой мадьяризации румынского населения. Позиция в отношении национальных меньшинств была столь жесткой, что ее не могли не заметить даже союзники Австро-Венгрии.

«В Бухаресте я имел достаточную возможность наблюдать, – вспоминал Б. фон Бюлов, – как эта характерная для венгерской национальной политики смесь мании величия и психологической близорукости, фанатической нетерпимости и адвокатской изворотливости вызывает чрезвычайное озлобление среди румын и сербов. Но презрение мадьяр к малым народностям, живущим на землях короны святого Стефана, так прочно укоренилось, что рассуждениями, доводами разума едва ли можно было чего-нибудь достигнуть»139. Местные власти были представлены исключительно венграми, количество румынских школ сокращалось из года в год, а румынских депутатов в венгерском парламенте становилось все меньше. Имея шанс получить фракцию в 69 мест из 413, румыны никогда не имели более 14 депутатов, а перед самой войной, на выборах 1910 г., их количество сократилось до пяти140.

Преследования и ущемленное состояние румынского элемента в соседней стране не могли не отозваться в Бухаресте. Германские монархии в этой обстановке могли прочно положиться только на румынского монарха. Австрийский посол в этой стране граф О. фон Чернин отмечал: «Бедный престарелый король Карл со своей чисто немецкой душой был одинокой скалой среди этого бурного моря ненависти»141. Лидер германофилов, бывший премьер-министр П. Карп еще накануне войны, в апреле 1914 г., предупреждал Б. фон Бюлова, что он, вероятно, будет единственным политиком Румынии, который в случае войны выступит за соблюдение союзнических обязательств перед Германией и Австро-Венгрией142. Это был второй сторонник Германии в верхах румынской политики.

По свидетельству графа С. Буриана, в Вене не питали иллюзий относительно будущего поведения румын: «Мы с самого начала должны были оставить всякую надежду на то, чтобы увидеть Румынию, сражающуюся бок о бок со своими союзниками. Только те, кто не хотел смотреть в глаза правде, могли иметь какие-то иллюзии. Румынский нейтралитет был определен нейтралитетом Италии. Уже 28 июля король Кароль совершенно ясно заявил об этом нашему послу, хотя в то же самое время он и выразил свое глубокое личное сожаление. Без сомнения, король был абсолютно искренен, когда добавил, что ни одна держава не может заставить его (курсив автора. – А. О.) поднять оружие против монархии (имеется в виду Австро-Венгрия. – А. О.)»143.

В разговоре с О. фон Черниным румынский король, сославшись на общественное мнение своей страны, полностью исключил возможность совместного выступления армий двух стран против одного противника144. Старый монарх давно уже не испытывал иллюзий, хотя формальное решение Коронного совета еще и не было принято. В сложившейся обстановке в решающий момент не могла не сказаться двусмысленность юридического статуса соглашения 1883 г. 3 августа 1914 г. в замке Пелеш близ города Синайа был созван Коронный совет, куда приглашены члены действующего правительства, лидеры основных партий, бывшие премьер-министры и бывшие председатели обеих палат парламента. Король выступил за выполнение Румынией обязательств союзного договора с Австро-Венгрией, однако его поддержал только П. Карп145. Призыв короля, говорившего на французском языке о необходимости сражаться бок о бок с Германией, был поначалу встречен длительным и напряженным молчанием. Изоляция короля и его бывшего премьера была очевидной146.

Кароль I, оказываясь в меньшинстве, не шел, как Константин I Греческий, на конфронтацию с ведущими политиками своей страны и, в отличие от Фердинанда Болгарского, уважал народ, которым управлял, и считался с его настроениями. Правда, такое решение далось ему нелегко, он даже думал об отречении, чтобы закончить свои дни в Швейцарии, в Эйнзидельнском монастыре. Для его 76 лет оказаться в политической изоляции было непросто, тем более что большинство офицерского корпуса высказалось за нейтралитет147. Даже подготовили текст манифеста об отречении, который тем не менее так и не был опубликован. Кароль I понимал, что этот его шаг вызовет острый внутриполитический кризис и поставит под угрозу судьбу династии, и будучи тяжелобольным он решил подчиниться обстоятельствам148.