Убийства — мой бизнес - Фридрих Дюрренматт

— Месье комиссар? Это Гремилли… Нет, ничего особенного я вам пока сообщить не могу, я только хотел поблагодарить вас за то, что так быстро подготовили для меня обещанные вами сведения, которые мне только что передали, и еще сказать, что я по-настоящему влюбился в ваш город. Чувствую, мы с ним поладим, что сильно облегчит мою задачу. Всего доброго, дорогой комиссар, и до скорой встречи.

Сези положил трубку, так и не поняв, то ли Гремилли захотелось покичиться своими способностями, то ли, скорее всего, просто посмеяться над ним.

Полицейский из Бордо прилег на кровать отдохнуть. Ему абсолютно не хотелось думать о том, что рассказали ему Сези и следователь. Он начисто отвергал любые готовые идеи. Он ждал случая, который направил бы его на нужный путь. Около семи вечера, сверившись со списком, который ему прислал его коллега, он позвонил Арсизаку.

— Месье прокурор республики?

— Он самый.

— С вами говорит комиссар Гремилли из регионального управления криминальной полиции Бордо. Мне поручено попытаться прояснить все те неясности, которые связаны со смертью мадам Арсизак.

— Да, и что вы хотите?

— Я хотел бы переговорить с вами, месье прокурор, если вы не возражаете.

— Совершенно не возражаю. Приходите, когда вам удобно. Хоть сегодня вечером.

— С удовольствием. Но я предпочел бы появиться у вас попозже, чтобы не привлекать чьего-либо внимания и, следовательно, не чувствовать себя впоследствии скованно в своих действиях.

— В таком случае, в десять вас устроит?

— Договорились, в десять, месье прокурор. Благодарю вас.

— Ну, что вы, не за что.

Голос был приятным, но не слишком ли раскованный? Притворяется этаким циником, желая показать свое полное безразличие к тому, что о нем могут подумать? Но такая манера поведения не очень-то вяжется с его профессиональным честолюбием. Магистратура скандалов не любит. Гремилли отложил на потом выяснение своего отношения к прокурору и велел принести ему ужин в виде лукового супа с яичным желтком и гуся в яблоках, после чего он погрузился в состояние, близкое к блаженству, особенно после того, как он, смакуя, осушил бутылку кагора.

Раскрыв план города, полицейский обнаружил, что гостиница находилась недалеко от дома Жана Арсизака. Без десяти десять он вышел и, обогнув площадь Франшвилль, тихим шагом добрался до бульвара Везон, на другом конце которого — там, где берет свое начало другой бульвар, носящий имя Бертрана де Борна, — стоит особняк прокурора.

Дверь открыл сам Арсизак.

— Домработницы ушли, а постоянную прислугу если и раньше трудно было найти, то уж теперь, как вы сами прекрасно понимаете, и подавно: кто захочет жить в доме, где произошло убийство, не считая уже того, что в самом хозяине можно видеть убийцу.

Гремилли промолчал. Почему этот человек заставляет себя играть эту роль? Пусть не испытывает никаких чувств, но почему он даже не притворяется скорбящим, что устраивало бы всех? Почему он старается вести себя так, чтобы окружающие испытывали неловкость и даже раздражение?

Пройдя в сопровождении хозяина дома в просторную гостиную, полицейский отметил ее чрезмерную роскошь. Однако из вежливости он счел необходимым сказать:

— А у вас тут уютно.

На что Арсизак, устроившись напротив, заметил:

— Я здесь редко нахожусь… У меня свой кабинет, он намного проще, и там я себя чувствую в своей тарелке… А от этой кричащей роскоши мне самому иногда не по себе. Но тут уж ничего не поделаешь, таков вкус моей жены. Что вам предложить? По-моему, в такое время капля виски нам будет в самый раз.

— Я полностью разделяю ваше мнение, месье прокурор.

— Позвольте мне надеяться, что вы будете разделять его и тогда, когда приступите к делу.

— Как бы вам ни показалось это странным, я желаю того же.

И это было действительно так. Гремилли испытал вдруг необъяснимую симпатию к этому южанину с манерами викинга. После того как мужчины выпили по глотку, прокурор сказал:

— Як вашим услугам, месье комиссар.

— Месье прокурор, я нахожусь здесь, поскольку наверху расценили данный случай как особый, считая, что местным силам он не по зубам, не хватает, так сказать, опыта, но еще и потому — и это является главным, — что расследование придется вести в закрытой среде. Поэтому решено было привлечь людей, которые бы ничего в данной ситуации не боялись и ничего от данной ситуации не ждали. Вот истинные причины моего присутствия в Перигё.

— Я о них догадывался.

— Мне хотелось бы, месье прокурор, заранее просить вас простить меня за прямолинейность моих вопросов, но не мне вам говорить, что преступление — это не салонные развлечения.

— Что ж, приступайте…

— У меня сложилось впечатление, что буквально все считали жертву если не самой красивой, то одной из самых красивых женщин Перигё.

— Верно.

— Ту же идентичность во мнениях я обнаружил и в отношении благотворительной деятельности мадам Арсизак.

— Точно.

— Месье прокурор, ваша жена… вас любила?

— Думаю, что да.

— А вы?

— Не знаю.

— Эта неуверенность — тоже, в общем-то, ответ.

— Если вам угодно.

— Я позволил себе подслушать шушуканье о том, что у вас есть… любовь на стороне?

— Это правда.

— Мне обязательно придется допросить эту женщину. Вам не трудно будет сказать мне ее имя и адрес?

— Совершенно не трудно. Мадемуазель Арлетта Тане, проживает в старом городе, улица Кляртэ, 163.

— Благодарю.

Пока Гремилли отмечал в записной книжке то, что ему сообщил его собеседник, последний спросил:

— Вы хотите проверить мое алиби?

— К большому для вас сожалению, месье прокурор, показания мадемуазель Тане, скорее всего, не будут приняты во внимание вследствие ваших близких с ней отношений, поэтому очень важно, чтобы вы смогли доказать, что вернулись домой после полпервого ночи, то есть после того момента, когда, по приблизительным расчетам судебно-медицинского эксперта, произошла смерть мадам Арсизак.

— Я понимаю… Боюсь, что мне трудно будет это доказать.

— Я тоже этого боюсь.

— Потому что вы не допускаете, что преступление мог совершить какой-нибудь бродяга?

— А вы?

— Ну…

— Послушайте, месье прокурор, давайте серьезно. Бродяга, у которого есть ключ от вашего дома, который знает шифр замка вашего сейфа и которому мадам Арсизак позволяет беспрепятственно проникнуть к себе в спальню?…

— Да… конечно.

— А потом эти деньги, отправленные из трех разных мест… Вы полагаете, что так мог действовать бродяга? Нет, месье прокурор, кто-то хотел убить мадам Арсизак, а все остальное — жалкий спектакль, поставленный любителем, которого чуешь за версту. Так вот, почему кому-то понадобилось убивать уважаемую всеми женщину? Вопрос именно в этом.

— Потому, вероятно, что был кто-то, кто Элен и не любил, и не уважал, и не восхищался ею.

— Причина, надо сказать, недостаточная, чтобы убить человека.

— Пожалуй.

— Мадам Арсизак вам изменяла?

— Не думаю. Почему вы это спрашиваете?

— Потому что я постоянно прихожу к этому очевидному выводу: убийца находится в спальне вашей раздетой супруги, а та, согласно данным экспертизы, не проявляет ни малейшего беспокойства. Однако, чтобы такая женщина, как мадам Арсизак, впускала мужчину к себе в спальню, необходимо, чтобы тот был либо любовником, либо…

— …Либо ее мужем.

— Меня больше устраивает, что это говорите вы, а не я.

— Заметьте, что таким мужчиной мог бы быть также ее врач.

— Не думаю, что ваш врач — будь он даже семейным врачом ;— имел ключ от вашего дома и знал код вашего сейфа.

— Разумеется, нет. Мое предположение было глупым. То есть, если я вас правильно понял, месье комиссар, в случае доказательства того, что моя жена мне была верна, я становлюсь подозреваемым номер один?

— Вы уже им являетесь, месье прокурор.

— Вот как!

— До настоящего времени вы единственный, кто мог желать смерти мадам Арсизак, стремясь обрести свободу. И потом, ваше вызывающее безразличие к тому, что о вас говорят, трудно объяснимо.

— Оно объяснимо приведенными вами доказательствами. Меня не любили по причине, обратной той, за что питали расположение к моей жене. Мне не прощали, что я не стремлюсь подтверждать ежечасно свою любовь к ней, а отсюда вывод простой: раз муж настолько испорчен, что готов променять такое рядом с ним живущее чудо на какую-то простушку, значит, он вполне способен стать и убийцей.

— А это не так?

— Нет, смею вас разочаровать.

После некоторого обоюдного молчания Гремилли спросил:

— Мадам Арсизак часто ездила в Бордо или ее отсутствие было исключением?

— Каждую первую неделю месяца она ездила в Бордо и проводила там два-три дня. Объяснением служила необходимость навестить свою мать, живущую в кодеранском приюте для престарелых.