Избранное - Ганс Носсак

В тот памятный день мы не пошли дальше. Как раз наступил полдень обеденный час, обычно мы не разрешали себе заканчивать в это время наш дневной переход. Но на сей раз не пришлось даже принимать решения, все произошло само собой.

Оставив мертвеца стоять, как он стоял, мы разбили в ста метрах от него лагерь. Точно так же, как всегда. Каждый из нас делал определенное количество заученных движений, работа продвигалась быстро, времени на праздные мысли не оставалось. Мы поставили палатку и зажгли спиртовку. Собакам бросили сушеные рыбины, и после того, как каждая из них, урча, сожрала свою порцию, они свернулись калачиком на снегу. Наши собаки пользовались буквально каждой свободной минутой, чтобы поспать, уткнувшись мордой в задние лапы. За это время поспела и наша еда. Разогрелись консервные банки с бобами в сале. Кто-то, как всегда, раздал капсулы с рыбьим жиром, и, проглотив их, мы уселись в палатке и принялись за еду. Ели мы обычно не торопясь, медленно, так лучше отдыхается. За едой не вели длинных разговоров. В общем, все шло своим чередом. Только когда бутылка рома, пущенная по кругу, вернулась на прежнее место и каждый сделал глоток, кто-то — не помню теперь кто, — помедлив немного, сказал: «Ему тоже не мешало бы согреться», он словно бы из вежливости произнес нечто вроде тоста за того человека на снегу. И тут мы все почувствовали: нам неприятно, что он стоит на морозе и улыбается, в то время как мы сидим в теплой палатке и едим горячий суп, запивая его ромом. Но никто не поддержал разговора. Да и что мы могли, в сущности, сделать? В конце концов, нашей вины здесь не было. Пусть бы лучше сидел дома.

После еды и после того, как мы почистили тарелки и ложки снегом, а потом уложили их опять, трое моих спутников, как ни в чем не бывало, залезли в свои спальные мешки. А Блез взялся за приборы, которые он тащил всю дорогу, чтобы ежедневно измерять температуру и влажность воздуха и, разумеется, точно определять долготу и широту. И еще бог его знает что. Я не очень-то разбирался в этой премудрости, но всегда помогал ему, записывая цифры, которые он мне диктовал в специальную тетрадь с соответствующими графами. Так мы поступили и в тот день.

Блез относился к своим измерениям весьма серьезно. Я часто поддразнивал его. Спрашивал: какая нам разница, в какой точке мы находимся? В сущности, это нас не должно занимать. Предположим даже, что тетрадка Блеза в один прекрасный день попадет в руки исследователя, хотя это совсем не входит в паши намерения. Что тогда? Люди занесут новые данные в свои справочники и энциклопедии и раздуются от гордости, решат, что они сделали еще шажок вперед. Но это коснется только чистой науки. Простой смертный не продвинется с этими данными даже на полшажка, ведь, когда дело принимает серьезный оборот, никто не знает, зачем ему вся эта писанина. Я высмеивал также наши витаминные таблетки. Говорил, что они призваны предохранять нас от действительности, от которой не спасешься.

Но Блеза мои разговоры отнюдь не смущали; он считал необходимым использовать любые достижения современной науки, даже если в каждом отдельном случае ты знаешь — польза от этого будет лишь относительная. В качестве аргумента он приводил такой пример: люди, называемые сейчас дикарями, тоже обладали разными секретами, которые помогали им переносить невероятные перегрузки. Но я никак не мог отделаться от впечатления: Блез только потому так добросовестно относился к своим измерениям, что это вселяло в него некоторую дополнительную бодрость. Лично я был убежден, что мы будем скорее продвигаться вперед, если не станем беспрерывно оглядываться назад. Что касается Блеза, то он называл это «романтикой навыворот».

Впрочем, обо всем этом было говорено-переговорено, наш спор стал чуть ли не такой же непременной принадлежностью послеобеденного времени, как пищеварение… Но на сей раз я не произнес ни слова. Не сомневаюсь, что Блез это заметил, по и он не проронил ни слова.

— Погода все время улучшается, — только и сказал он, когда мы закончили свою работу.

И впрямь, теперь это стало ясно без всяких приборов. На замерзшего человека мы не обращали внимания. Довольно медленно мы побрели к своим тюкам с продовольствием; как всегда, мы обложили ими палатку, чтобы придать ей устойчивость. Кроме того, если бы собаки накинулись на тюки, мы заметили бы это своевременно. Набега собак нельзя было полностью исключить. Блез несколько раз пнул ногой тюки, и я последовал его примеру. При этом опять-таки не было сказано ни слова. Потом мы залезли в палатку и закурили. Эта сигарета была, что называется, незаконная, у нас их вообще оставалось немного, по две штуки на человека в день. В первое время мы были чересчур расточительны.

Я и Блез считали, что наши спутники спят, но мы ошиблись. А может, они проснулись, почуяв запах табака. Внезапно раздался чей-то голос из спального мешка:

— Ну, а что мы будем делать с тем парнем на снегу? — Голос звучал сердито. И спрашивающий несколько раз откашлялся, сказав это.

Было ясно, что все остальные прислушиваются. Стало быть, нам так и не удалось избежать разговора об обледеневшем человеке.

Блез ответил не сразу. Довольно долго в палатке стояла гробовая тишина. Никто не торопил Блеза, да и он, очевидно, не рвался в бой.

— Завтра мы его сфотографируем, — сказал он наконец.

— А потом? — спросил тот же голос из спального мешка.

— Можно попытаться расколоть лед у него под ногами и уложить парня на снег. Для него теперь безразлично — стоит ли он или лежит. Но порядка ради, наверно, стоило бы попробовать. Впрочем, не надо притворяться. Помолчав немного, он добавил: — Сам человек не так уж важен.

— Что же важно? — спросил тот же настойчивый голос.

— Мы могли его вообще не встретить! — взорвался Блез.

Он потерял терпение, но сразу же опомнился. Его восклицание звучало в самом деле глупо, ведь, как-никак, мы встретили этого человека. И Блез заговорил снова, пытаясь вести беседу своим обычным спокойным, деловым тоном.

— Важно только то, что мы сидим у себя в палатке, сохранили здравый смысл и способны размышлять. Мы понимаем, что немало сделали.

— Повод для таких размышлений довольно странный — обледенелый человек. — На этот раз заговорил Патрик. В свои слова он вложил бездну сарказма.

— Именно потому, что он обледенел, а мы нет. Конечно, я не собираюсь его упрекать, бедняге не повезло. Но как бы то ни было, мы убедительно доказали, что до этой точки можно дойти, не обледенев. Это не так уж много, но многого мы и не ждали. Если вспомнить все, что нам наговорили, мы уже давным-давно должны были погибнуть.

— Но каким образом он попал сюда? — спросил кто-то.

— А как сюда попали мы? Если нас обнаружат здесь лет через десять или через сто, то зададут тот же дурацкий вопрос. Он добрался на санях или пришел своим ходом. Скорее всего — своим ходом. Этот человек не может служить для нас примером. Вероятно, возомнил о себе невесть что и, поскольку никто не принимал его всерьез, ринулся в эту авантюру. Дешевые штучки, но нас не проведешь. Несмотря на то, что он стоит во весь рост. Все это сплошные сантименты. Если бить на такие эффекты, то уж лучше сидеть дома. Там найдется достаточно людей, которые примут эту чушь за чистую монету.

Участвуй я в разговоре, я бы обязательно вставил словечко об улыбке человека, мне это казалось самым важным. Но поскольку другие не упоминали о ней, я тоже не стал вылезать, мне хотелось выслушать мнение моих спутников.

— Может быть, следует растопить лед, который его покрывает? — спросил кто-то.

— У нас не так уж много сухого спирта, и он нужен нам самим.

— Я как-то читал историю про одну женщину, вмерзшую в лед, — сказал Патрик. — Она пролежала в глыбе льда аж со времени ледникового периода. Когда лед растопили, чтобы освободить труп женщины, он растаял, от него осталось буквально мокрое место.

— Но возможно, у этого человека в кармане лежит блокнот с записями, сказал кто-то.

— И что мы сделаем с его записями? — спросил Блез.

— Они могли бы нам кое-что объяснить.

— В судьбе этой ледяной сосульки?

— Мы узнали бы его имя, как все произошло и почему. Не исключено, что он стоит здесь не так уж долго. Тогда мы сообщили бы о нем.

— Кому, скажи на милость? — спросил Патрик.

— Его близким. К примеру, невесте.

— Нынешние девицы практичней тебя, — с иронией сказал Патрик. — Они не долго льют слезы. Если жених не возвращается вовремя, сразу ищут замену. Они правы. Иначе ничего хорошего не получилось бы.

Все засмеялись и завели разговор о женщинах, как это водится в подобных случаях. Блез и я залезли в свои спальные мешки. Все постепенно смолкли, ибо люди устали; в палатке воцарилась тишина.

Снаружи тоже было очень тихо. Я прождал много часов, пока не решил, что уже наступила ночь. Тогда я сдвинул с ушей капюшон и стал прислушиваться. По-видимому, все спали. В том месте, где спал Блез, тоже не слышно было шорохов. Я осторожно вылез из спального мешка, на что потребовалось довольно много времени: из-за тесноты и ради экономии тепла мы укладывались впритык друг к другу. Все же мне удалось никого не разбудить. Откинув полотнище палатки, закрывавшее вход, я в испуге отпрянул, выпустив полотнище из рук. Снаружи было светло, как днем. Светила луна. Я никак не рассчитывал на это. Но очевидно, мои спутники ничего не заметили, и, помедлив секунду, я быстро выскользнул из палатки. К счастью, собаки никак не отреагировали на мое появление. Я был с ними в дружбе.