Истина масок или Упадок лжи - Оскар Уайлд

как пример особого применения универсально-рациональных принципов. Этот рационально одетый молодой человек может опустить поля своей шляпы, если пойдет дождь, отогнуть свои широкие брюки и мягкие сапоги, если устанет, т. е. он может приспособить свой костюм ко всяким обстоятельствам; тогда он может пользоваться полной свободой, руки и ноги не стеснены излишней тесностью узких рукавов и рейтуз, а бедра совершенно не затянуты, что очень важно; что касается удобства, то куртка его не слишком свободна, чтобы было тепло, и не слишком узка, чтобы было легче дышать; шея его хорошо защищена, хотя ему не душно, и даже его страусовые перья, если какой-нибудь филистер вздумает возражать против них, не измышление дендизма, а служат ему веером в летнее время; когда же погода дождливая, он, без сомнения, оставляет их дома и надевает плащ. Ценность этого костюма в том, что просто каждая часть его является выражением какого-либо закона. Таким образом мой юноша прямо одет в идеи, в то время как юноша м-ра Хьюши накрахмален фактами; второй из них ничему не учит, у первого можно всему научиться. Излишне указывать, что и этот костюм хорош не потому, что он заимствован у XVII века, а потому, что он построен на рациональных принципах костюма, точно так же, как хороши четырехугольная притолока или стрельчатая арка не потому, что одна из них греческая, а другая готическая, но потому, что каждая из них является наиболее рациональным завершением отверстия определенной величины и противодействием определенному весу. А тот факт, что этот костюм пользовался всеобщим распространением в Англии два с половиною столетия тому назад, доказывает по крайней мере, что законы костюма признавались и осуществлялись в нашей стране, и поэтому есть надежда, что их снова признают и осуществят. Что же касается абсолютной красоты этого костюма и ее значения, я хотел бы прибавить еще несколько слов.

М-р Хьюши торжественно заявляет, что «он и его единомышленники» не могут допустить, чтобы этот вопрос о красоте вносился в вопрос об одежде, что он и его единомышленники «смотрят на вопрос с практической точки зрения» и т. д. Я не стану здесь обсуждать, насколько человек, не желающий считаться с красотой и ценностью красоты, может притязать на практичность. Слово «практичный» почти всегда служит последним убежищем некультурных людей. Изо всех слов с извращенным толкованием это, пожалуй, самое несчастное. Я хочу только отметить, что красота в основе своей органична, т. е. исходит не извне, а изнутри: не от какой-либо придаточной «красивости», а от совершенствования своей собственной сущности; и следовательно, так как тело красиво, всякая одежда, которая рационально одевает его, должна быть также красива в своей конструкции и своих линиях.

Я имею столь же мало желания определять уродство, сколько недостаточно самосуждения, чтобы определять красоту; но все же я хотел бы напомнить тем, кто издевается над красотой как над чем-то непрактичным, что вещь безобразная — это просто вещь скверно сделанная или вещь не отвечающая своему назначению; что уродство — это непригодность; что уродство — это несостоятельность; что уродство — это бесполезность, как, например, украшение не на месте, в то время как красота, как кто-то сказал, это — очищение от всего излишнего. Красота одарена божественной бережливостью; красота дает только необходимое, ни капельки больше, в то время как уродство всегда расточительно, уродство — мот, расшвыривающий направо и налево свой материал, — одним словом, уродство — и я усердно обращаю внимание м-ра Вентворта Хьюши на эти слова, — уродство в одежде, как и во всем другом, всегда является признаком того, что кто-то был непрактичен. Поэтому одежда будущего в Англии, если она будет основана на истинных законах свободы, удобства и приспособляемости к обстоятельствам, безусловно, будет также и красивой, ибо красота всегда является признаком верности принципам, мистической печатью, налагаемой на все совершенное и только на то, что совершенно.

Что же касается второго корреспондента, то главный принцип одежды, заключающийся в том, чтоб все части ее ложились тяжестью своей на плечи, а не на талии, мне кажется, всеми одобрен, хотя «старый моряк» и заявляет, что ни один матрос или атлет никогда не вешает свою одежду на плечи, а всегда прикрепляет ее вокруг бедер. По моим же воспоминаниям о реке и гимнастической площадке в Оксфорде — этих двух убежищах эллинизма в нашем маленьком готическом городке, — лучшие чемпионы бега и гребного спорта (а из моего колледжа их вышло немало) всегда носили узкую фуфайку, с которой были наглухо соединены короткие брюки, вытканные целиком из одного куска. Что касается матросов, то я должен сознаться, его замечание справедливо, и эта скверная привычка, мне кажется, влечет за собой то постоянное подтягивание нижних частей костюма, которое хотя и популярно в дешевых мелодрамах, все же не что иное, как очень некрасивая и неловкая привычка; и так как всякая неловкость является следствием какого-либо неудобства, я уверен, что эта подробность костюма наших матросов будет принята во внимание при ближайшей реформе нашего флота, ибо, несмотря на все протесты, я надеюсь, что мы подвергнем реформе все, начиная с торпед и кончая шляпами, начиная с кринолинов и кончая крейсерами.

Затем, что касается деревянных башмаков или котурнов, то мое упоминание о них вызвало великий ужас. Мода в туфлях на высоких каблуках вскрикнула от испуга, и ужасное слово «анахронизм» пущено в ход. Но все, что может быть полезным, не может быть анахронизмом. Это слово применимо только к воскрешению какой-нибудь глупости; однако в современной Англии во многих наших фабричных городах, как, например, в Олдхаме, до сих пор носят деревянные башмаки. К сожалению, в Олдхаме они вряд ли красивы, как мечта; в Олдхаме, может быть, и не знают об искусстве украшения их инкрустациями из слоновой кости и жемчуга, но в Олдхаме они отвечают своему назначение. Да и не так давно их носили вообще высшие классы нашей страны. Только несколько дней тому назад я имел удовольствие беседовать с дамой, которая вспомнила с трогательным сожалением о деревянных башмаках своей юности; они были, по ее словам, не слишком высоки и не слишком тяжелы, и кроме того, были снабжены какого-то рода пружиной на подошве, так, чтобы было легче в них ходить. Лично я против того, чтобы башмаку или туфле придавалась добавочная вышина; это противоречит рациональным принципам одежды, хотя, если такое искусственное увеличение высоты неизбежно, оно должно быть достигнуто с помощью двух подпорок, а не одной; но что я предпочел бы видеть, это какое-нибудь видоизменение разделенной надвое юбки или длинные, умеренно свободные шаровары. Если же разделенная