Закон парности (Гардемарины, вперед - 4) - Нина Соротокина

Прощение

Странный для влюбленных разговор звучал ночью под сводами монастырской гостиницы.

- А какие налагают епитимьи?

- Разные, Сашенька. Как и грехи бывают - разные. Ну, скажем, незаконная плотская любовь облагается епитимьей на четыре года.

- Что так долго-то?

- Но ведь ты в этом не грешен? - лукаво улыбнулась Анастасия и продолжила: - Если человек не намеренно жизни другого лишил, то епитимья налагается на пять лет.

- А если намеренно? Например, на дуэли?

- А разве ты кого-нибудь убил на дуэли? - встревожилась Анастасия.

- Едва ли... Но все может быть! Как она проходит - епитимья?

- Это покаяние... не показное, а от сердца, до самого дна души своей... чтоб совесть очистилась от скверны,- Анастасия села на кровати и, быстро заплетая в косу растрепавшиеся волосы, тоном уже назидательным, учительским, стала объяснять: - Виновные в греховном деянии - это касается мирян - обязаны посещать богослужение во все воскресные, праздничные и другие дни, полагать земные поклоны с молитвою: "Боже, будь милостив ко мне, грешной..."- она покосилась на мужа, боясь увидеть в лице его насмешку, но Александр был серьезен, у она продолжила с воодушевлением: - Еще надобно держать в чистоте пост, в среду и пятницу довольствоваться сухоедением. Нужны еще подвиги благочестия. К примеру, надобно милостыню страждущим подавать...

- Эвон как?- удивился Александр.- А если без епитимьи, без всякого подвига благочестия, кинешь пятак в грязную шапку и пошел дальше, посвистывая. Это зачтется?

- Ты этим не шути, Сашенька!

- Да отчего ж не шутить? - и оба рассмеялись. Если Александр и был религиозным человеком, то очень в меру. Вся его вера умещалась в уважении к церковным обрядам- с детства приучили, и соблюдал он их настолько, насколько было необходимо гвардейскому офицеру и человеку образованному.

Такое неусердие в вере обижало Анастасию. Она требовала от мужа большего и в душе считала его чуть ли не еретиком, однажды даже крикнула в запальчивости:

- Бога ты не боишься!

- А что мне его бояться? Я чист...- ответил Александр, не задумываясь.

Ответ мужа был оскорбителен. Все их религиозные споры так или иначе были связаны с участью Анны Гавриловны, и в кратком ответе мужа Анастасия услышала прямое обвинение себе: "Я чист, потому что не предал свою мать, а ты свою оговорила. Не без твоей помощи она языка лишилась и попала в вечную ссылку". Объясни она мужу свою обиду, вся ссора ушла бы в песок, но она не могла говорить напрямую.

- Ты твердишь - я прав, я прав... Слова такие - стена, тупик! Как ты не понимаешь? Человек, живя, должен сомневаться,- слезы ее душили, голос срывался, словно падал в колодец.- Святые в келье, молясь днем и ночью, почитают себя великими грешниками. А ты потому пред собой чист, что груб душой. Потому что живешь невнимательно и не делаешь оценки своим поступкам. Все это не от ума, а от глупости.

- Александр пришел в бешенство и ушел, хлопнув дверью. Говоря о своей чистоте, он меньше всего хотел напоминать Анастасии о матери. Более того, он совершенно искренне считал, что Анастасия ни в чем перед ней не виновата. Ну, подписала она бумаги на допросе в утвердительном смысле, соглашаясь с обвинением следователя, но ведь это можно понять - испугалась! Да, Настя не Жанна д'Арк, но ведь не всем дано быть Жаннами. Если заглянуть в корень дела, то сразу поймешь, показания Анастасии в судьбе Анны Гавриловны никакой роли не играли. В пресловутом "бабьем заговоре" все обвинения были придуманы, и как бы ни вела себя на допросе Анастасия, и Лопухину, и Анну Гавриловну, и всех прочих все равно подвергли бы пыткам и обрекли на кнут. Анастасия не только не повредила матери, но и помогла. Переданный палачу крест сделал наказание Анны Гавриловны менее тяжелым, чем у других заговорщиков. И не надо на эту тему зря молоть языком! Он любого вызовет на дуэль, кто хоть намеком оскорбит его жену. Религиозные разговоры их потому кончались ссорой, что благочестие Анастасии казалось Александру истеричным, показным и ханжеским.

И теперь, после продолжительной разлуки сидя в уютной келье монастырской гостиницы, Анастасия искала на лице мужа отблеск того непримиримого, злого настроения. Искала и не находила. Александр был не просто ласков, в глазах его светилось понимание. А понимать значит сочувствовать... не только ей, но всему сущему.

- Кто же наложил на тебя епитимью? Мать Леонидия?

- Нет. Я сама. Моя епитимья длилась пятнадцать лет, а здесь в монастыре и кончилась.

Александр поцеловал теплые пальцы ее поочередно левой, потом правой руки.

- Все равно ведь не уснем. Давай чай пить, Они пили чай с медом, сдобными пышками и вареньями. Особенно хорош был царский крыжовник - цвета чистейшего хризопраза, с цельными ягодами и листиками лавра. Еще на столе были засахаренные вишни, груши, в меду рубленные, малина свежая, с медом тертая, морошка в сиропе, брусника живая...

Александр находился в монастыре уже третий день. Как только он увидел Анастасию, тут же понял, что приехал к другому человеку. Ожидая жену в приемной монастыря, он пытался сообразить, сколько же они не виделись? Пожалуй, с его отъезда в Нарву. Он стал загибать пальцы: ноябрь, декабрь, январь... Он знал, что их разлука длинна, мучительна, изнуряюща, бесконечна... Но бесконечной разлукой называют не только годы, но и часы. Все зависит от того, насколько разлученные жаждут воссоединиться, поэтому, с жаром ругая "вечную разлуку", он забывал смотреть на календарь. А что же получилось? Батюшки-светы! Они не виделись десять с хвостиком месяцев. Он представил, как войдет она сейчас и с порога начнет упрекать:

он ее не любит, он плохой муж, равнодушный человек, он забыл, что человечество изобрело почту...

Но ничего этого не произошло. Александр не услышал, как отворилась дверь, и теплые ладони легли ему на глаза.

- Отгадай, кто я? - музыка, не голос.

- Эта отгадка мне не по силам,- начал он бодро, но голос его вдруг пресекся, как в детстве, от слез.

Он оставил Анастасию обиженной, непримиримой, с вечными разговорами о болезни, грехе, возмездии. Тогда лихорадочный румянец полыхал на щеках ее, он не мог выдержать ее мрачного взгляда и все отворачивался, стыдясь чегото. Это была женщина без возраста, она словно задержалась навек в юности и состарилась в ней. Новая Анастасия с округлившимся лицом и спокойным взором имела возраст, Александр с удивлением понял, что ей перевалило за тридцать, но эта взрослая, улыбчивая женщина была необыкновенно хороша. Движения ее были плавны, даже замедленны, улыбка, как и должно ей быть, загадочна, а широко открытые глаза впитывали в себя весь мир - и монастырский двор, и надвратную церковь, само небо, и вселенную, и его, Александра Белова, неотъемлемую и нехудшую часть мироздания. Он засмеялся, вспомнив, как Анастасия говорила ему: от скромности ты, Сашенька, не помрешь...

- Я ни минуты не верила, что ты погиб. Ни минуты,- она пальчиком провела по бровям его, потом по губам.

- А разве был повод так думать?

- Ив монастырь газеты привозят. Я все знаю. Знаю даже, что ты в плен попал.

- Откуда?- вскричал Александр, он почему-то смущался этой новой, непохожей на себя Анастасии.

- Сон видела,- отмахнулась она.- Мой любимый... Обними крепче, не раздавишь. Вот так... и не отпускай никогда.

Подле Анастасии Александр понял, как соскучился по дому, по самому его символу, по мирному общежитию вдвоем, чтоб стол стоял, чайник дымился, чтобы на столе была та же посуда, что и третьего дня, чтоб в глиняном горшке неторопливо засыхала ветка рябины и поздние лиловые астры.

По утрам они гуляли. Вначале шли лугами по прихотливой тропке, которая вихлялась, как eй вздумается, иногда огибала холмик, иногда, привередничая, взбегала на вершину, а потом неожиданно ныряла под низкие еловые ветки на опушке. Осенний лес был торжествен и прекрасен. Березы и осины наполовину облетели, в рисунке стволов и ветвей появилась особая изысканность. Буйную крону летнего дерева глаз воспринимает как контур, здесь же каждый лист был виден со своим цветом, изгибом и рисунком. Анастасия мало говорила, но по лицу ее было видно, что она пребывает в полной гармонии с миром, попросту говоря, счастлива.

- Ты изменилась, ах, как ты изменилась,- не уставал повторять Александр.

-. Я знаю. Болезнь с меня схлынула. Знаешь почему? Матушка меня простила.

У Александра готов был сорваться вопрос- откуда, мол, знаешь, но он промолчал. Она опять могла усмехнуться и ответить - во сне видела, и будет права. Он чувствовал, что должен верить всему, что она говорит, ее интуиция была сродни знанию.

Александр не торопил жену ехать в Петербург, она сама назначила дату отъезда. Сборы были быстрыми. Мать Леонидия вышла их провожать, расцеловала Анастасию, Александра осенила крестом.

- Счастливого пути. Благослови вас Господь. Петербургский дом на Малой Морской встретил их гулкой, затхлой тишиной. Слуги были упреждены о приезде господ, все было вымыто, вычищено, печи протоплены, но, казалось, из дома ушло живое дыхание, он стал музеем чьих-то ушедших в небытие судеб, смеха и слез.