Закон парности (Гардемарины, вперед - 4) - Нина Соротокина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Допрашивающие исчезли, словно их и не было никогда. Единственным напоминанием о том, что они не приснились Тесину, была Библия, которую он настойчиво просил и, наконец, получил от следователей.
Если бы не эта немецкая Библия, пастор бы впал в совершеннейшее отчаяние. О нем забыли...
Я всегда знала, что вы меня любите...
Отца Пантелеймона Никита, как водится, встретил в православном храме, и когда они после службы шли по улице, священник крайне неохотно, с тяжелым вздохом, сказал:
- Тут еще новость приключилась, весьма, так сказать, неопрятная. Даже не знаю, как сказать... Пастор Тесин арестован.
- Я знаю, он в плену.
- Я не об этом, князь. Из плена его благополучно вызволили, а потом и арестовали.
- Кто?
Отец Пантелеймон пожал плечами.
- Наши, русские. В Петербург увезли.
- Да быть этого не может! - потрясение произнес Никита, но тут же понял, что фраза его не более чем дань неожиданному, смысла в ней как бы и нет, потому что у "наших, русских", может быть все. Пастор Тесин давно мозолил глаза иным господам: де, развел Фермор в армии лютеранство. Но разве это причина для ареста? Отпустите человека с должности, он только рад будет. А может быть, пастору вменяется в вину, что он своими немецкими замашками способствовал разложению духа нашей армии, скажем, в битве при Цорндорфе? И такое может статься. Никита поймал себя на мысли, что принял известие об аресте Тесина куда спокойнее, чем следовало бы. Видно, сильно разъели и остудили его душу неудачи последних месяцев.
- Душа болит,- сказал он вдруг, взявшись за сердце.
- А как же ей не болеть,- охотно поддержал отец Пантелеймон.- Дух нашвысшая искра Господня, стремление к небесному, бесплотный житель в теле нашем, недоступному пониманию духовного мира. Пастор Тесин, страдалец, хорошо это понимал. Как же ему вынести эдакий поклеп?
- Какой поклеп?
- А... не хочется и говорить,- брезгливо сморщился священник.Сплетни одни... злобные.
- Уж вы продолжайте, батюшка-Отец Пантелеймон оценивающе посмотрел на Никиту.
- Ладно, скажу. Вы человек доступный многим высоким сферам,- он деликатно кашлянул,- так сказать, в мире служебном, то есть мирском. Говорят такое: мол, почему никого из пленных не обменяли, а пастора обменяли? В Кистринском подвале много достойных офицеров сидит, есть и генералы. А об обмене пастора сам Фермер хлопотал и разговоры с пруссаками вел.
- Но за это нельзя человека арестовывать.
- Понятное дело - нельзя, но ведь к первой-то мысли и другую приторочили. Мол, не сдался ли пастор в плен намеренно?
Никита встал столбом, внимательно всматриваясь в лицо священника.
- Так что же, Тесина в шпионаже обвиняют?
- Это только сплетни, князь, и не следовало бы мне, сан пороча, передавать их вам, но боюсь, что в сплетнях этих есть зерно, так сказать зацепина, от которой можно клубок мотать. Пастору надобно помочь, он чистейшей души человек, а вы с самим их сиятельством графом Шуваловым на короткой ноге...
- Какая там нога,- подавленно прошептал Никита.- Я не видел их сиятельство с июня. Но вы правы, здесь надо что-то предпринимать, и немедленно
- Вам бы в Петербург отправиться,- вкрадчиво посоветовал священник.
- Не могу я сейчас уехать из Пруссии. Я должен помочь одной особе, следы которой потеряны. Но я сегодня же напишу в Петербург.
- И еще хорошо бы вам вот что сделать. Пастора арестовали в доме родителей. Конечно, семейство объято горем. Мне навестить их... сами понимаете, я полковой священник. И потом неизвестно, как я буду принят. Может быть, весьма враждебно. А вы человек молодой, формы не носите, вы были дружны с пастором Тесиным. Я ведь не ошибаюсь?
- Вы не ошибаетесь,- твердо сказал Никита.- Льщу себя мыслию, что могу считать пастора Тесина своим другом.
- Вот и славно, местожительство Тесинов у меня в книге обозначено. Я вам его в записке опишу да с мальчиком и пришлю. Уважьте стариков.
Вечером этого же дня Никита направился по указанному адресу. Странно, он никогда не был в этой части города. Тесин говорил, что живет за судовой пристанью на канале, соединенном с рекой Прегель, но дорога туда шла вдоль многочисленных складов и магазинов, а потому казалась неинтересной. Кончились пакгаузы, и начались сады. Каналов было несколько, семейство Тесинов жило на третьем в аккуратном, несколько чопорном доме. Дверь открыла насупленная служанка неопределенных лет и, как только он заикнулся о пасторе Тесине, провела его в гостиную.
Вот, значит, где прошли детство и юность Кристиана Тесина. Дом был понемецки чист, пристоен и неуютен, в гостиной преобладали коричневые тона. Странным казалось, что мягкая улыбка пастора родилась среди этих начищенных до блеска предметов обихода, где шандалы, дверные ручки, подносы, ложки и кофейники пускали днем приличных солнечных зайчиков, а вечером холодно отражали свет свечей, где каждая вещь знала свое место и уже сто лет не посягала на чужую территорию, где строгие гравюры изображали сцены ада и вызывали к покаянию, где... Дверь отворилась бесшумно, и в комнату вошел мужчина в старомодном кафтане и тесном парике. Глаза его зорко уставились на Никиту. Конечно, пастор был похож на отца, и не столько чертами лица, сколько манерой говорить, плотно складывать руки на коленях и удивленно шалашиком выстраивать брови.
- Прошу садиться. Мне сказали, что вы имеете что-то сообщить о моем сыне Кристиане. Я слушаю вас.
- К сожалению, я ничего не могу добавить нового к тому, что вам уже известно,- почтительно сказал Никита.- Я просто хотел заверить вас, что сделаю все возможное, чтобы помочь вашему сыну. Несмотря на разницу в возрасте, мы очень сблизились с ним.
- Это, простите, было в армии?
- Да, в русской армии. Пастор Тесин пользовался там большим уважением. Он весьма достойный человек, и я думаю, арест его не более чем недоразумение.
- О, князь, вся наша жизнь полна недоразумений, но некоторые из них кончаются весьма плачевно. Я попытался получить аудиенцию у фельдмаршала Фермора, но мне было отказано.
- Я постараюсь добиться встречи с фельдмаршалом. Я уверен, он поможет.
Господин Тесин искоса глянул на собеседника и изрек философски:
- Если фельдмаршал Фермер до сих пор ничего не сделал для своего духовника, значит, он или им недоволен, или есть люди, которые сильнее самого фельдмаршала.
В разговоре возникла неопределенная пауза, и как раз в этот момент в комнату вплыла полная, высокая дама в темно-сером платье под горло и белоснежном чепце. Несколько одутловатое лицо ее было украшено россыпью родимых пятен и пятнышек, они прилепились и к нежным мешочкам под глазами, а одна крупная родинка села прямо на мочку уха. Наверное, в молодости она была красавица и от тех времен сохранила очень прямую спину, уверенный взгляд и навыки в общении, которые в России называли светскими.
- Моя супруга,- представил хозяин вошедшую- Фрау Тесин, князь знавал Кристиана и был к нему расположен.
- Почему - был? Я и сейчас его очень люблю,- заметил Никита.
- Помогите моему сыну, умоляю вас. Это было так ужасно! Мы ничего не знаем о его судьбе. Где он? Что его ждет? Он такой...
Вошедшая служанка не дала хозяйке кончить фразу, она склонилась к самому уху госпожи и принялась что-то шептать, выразительно показывая на дверь.
- Простите...- с озабоченным лицом фрау Тесин встала и быстро вышла из комнаты.
Служанка бросилась за ней. Господин Тесин удивленно посмотрел вслед ушедшим женщинам и вернулся к разговору.
- А не тот ли вы князь, что вместе с моим сыном участвовал в Цорндорфском сражении?
- Именно я.
- Значит, ваша фамилия Оленев?
- Совершенно правильно.
- Глупая Магда назвала совсем другую фамилию. Ее можно простить. Русские имена так трудны в произношении. Я очень рад видеть вас в добром здравии. Ведь мой сын считал вас погибшим.
- Вот те на,- улыбнулся Никита.- Теперь я понимаю, почему он не искал меня в Кенигсберге.
В глубине дома раздался вдруг пронзительный крик, видимо детский, потом повторился опять, но уже тише, захлопали двери, словно там играли в прятки, однако лицо хозяина говорило, что звуки эти рождены не невинной игрой. Он покраснел, насупился, ему явно было неудобно перед гостем за беспорядок в его владениях.
- Ах, оставьте меня! - крикнули под самой дверью, и в гостиную протолкнулась женская худощавая фигурка. Войдя в комнату, она не сделала ни шага вперед, а привалилась к дверному косяку. Юное это создание было настолько похоже на Мелитрису, что Никита сразу отвел взгляд, боясь очередного наваждения.
Не только в призрачном освещении свечей, но и в дневной яви он всюду видел Мелитрису. Она угадывалась им во всех худощавых жительницах Кенигсберга (иногда обернется - ма-ать честная!), в резных ангелах над церковной кафедрой, в каменных девах дворцовых фризов, ее профиль лепили тени на шероховатостях стен, стволы ив клонились к воде с Мелитрисиным изяществом, а выставленные в окне аптеки очки, они лежали на черной бархатной подушечке, помогли столь ярко дорисовать ее образ, что Никита решил немедленно купить окуляры, словно некий портрет, и только пришедшая вдруг мысль, что он не только глун, но и смешон, отвратила его от странной покупки.