Исцеление - Борис Мишарин

Соломин достал карту и расстелил ее на столе.

— Это Н-ская область, вот здесь, — он показал на красный кружок в лесном массиве, — находится один объект — ядерные ракеты стратегического назначения, а вот здесь другой объект — биологическая лаборатория. Это теперь твои объекты, Борис Алексеевич, поэтому и придается тебе целый отдел. Ими занимался полковник Ремезов, сообщишь Михаилу Сергеевичу, когда будешь готов, он направит Ремезова к тебе для передачи дел.

Кроме основных задач управления, у тебя еще и эти два секретных объекта, и Михайлов. Вопросы?

— В ходе разговора с Михайловым наверняка возникнет вопрос защиты объектов, потребуются подробности, в которые посвящен Ремезов. Его необязательно знакомить с Михайловым, но нас он сможет ввести в курс в любое время. Потом и меня провезет по объектам, представит лично. Ему целесообразно поехать с нами, — осторожно намекнул Степанов.

— Что ж, резонно, — немного подумав, ответил Соломин, — распорядись, Михаил Сергеевич.

Он отправил Степанова домой, понимая, что тот едет не в обычную командировку — вещей необходимо собрать больше, а до самолета оставалось немногим более 2-х часов.

Мария Степановна Загорская чувствовала себя, мягко говоря, не очень хорошо. Больное сердце давало о себе знать, а тут еще эти волнения. Муж кое-как уговорил ее лететь, и она поддалась только из-за того, что доставляла страдания и ему. Они вместе уже давно нигде не бывали: не посещали гостей, театров и концертов, не устраивали вечеринок по праздникам и юбилеям. Альтернативы нет, и она бы не простила себе в дальнейшем такую жизнь, приносящую страдания мужу, которого безумно любила. Иногда ей хотелось умереть, но сердце не зашкаливало за черту, мучая не болью, а прикованностью к дому и, в основном, постельному режиму. Любое упоминание о концерте или домашнем празднике доконало бы ее, и она летела в самолете с ранее незнакомой молодой женщиной к ней, в чужой город, не в силах подавить в себе стыд незваного гостя. Сердце реагировало на самолет и ее гипертрофированную стеснительность — она приняла вторую таблетку.

Вика наблюдала боком за этой красивой 45-летней женщиной, начавшей немного подкашливать и закрывающей рот платочком. Казалось, нос ее слегка посинел, а щеки спереди необычно порозовели, отдавая серостью изнутри. Но это не портило лица, может быть, придавая ему облик умной и чахнувшей в святости дворянки.

Вика хотела заговорить и не решалась, покашливание соседки останавливало ее. Загорская наверняка читала много книг, считала она, что еще делать одной дома, когда не выходишь в люди, и книжная тема, возможно, развлекла бы ее, помогла отвлечься от кашля.

— Вы любите читать книги? Я недавно прочла одну очень интересную. Абсалямов — «Белые цветы».

Загорская, убрав платочек, с интересом взглянула на Вику.

— Да, я читала ее в «Роман-газете», правда очень давно, лет 25 назад. Мне очень понравилось.

Она серьезно задумалась, забыв о своей болезни. Почему Михайлова спросила именно об этой книге? Молодежь вообще не читала Абсалямова, считала она, и не ожидала услышать такой вопрос сейчас. «Что это — намек на цветы или предстоящее выздоровление, а может просто понравившаяся книга? Совпадение? Вряд ли, скорее выздоровление и цветы. Что ж, я готова к этому, — рассуждала Загорская. — Таких врачей трудно отблагодарить полностью, но Абсалямов нашел решение, значит и мне его нужно найти, не повторяясь».

В книге доктор вылечил тяжело страдающую молодую девушку и потом многие годы находил под дверью белые цветы. Загорская еще не знала, как отблагодарить Михайлова, которого еще даже и не видела, но уже почему-то абсолютно поверила в свое исцеление.

— Говорят, чтобы полностью понять книгу, — продолжала Вика, — ее нужно прочесть трижды — в детстве, юности и зрелом возрасте. Читая заново, познаешь скрытые уголки мыслей автора.

Она взглянула в глаза Загорской, та почему-то смутилась и отвела взгляд.

— Да, я согласна с вами, Виктория Николаевна…

— Зовите меня просто Вика, — перебила она Загорскую.

— А меня Марина, — в ответ улыбнулась Загорская, она не любила, когда ее называли Машей, — муж говорил, что вы свободно владеете английским, лучше его профессоров.

— Нет, Марина, это не совсем так. Да, я говорю без акцента, но совсем не знаю этой страны, ее обычаев, нравов. Поэтому и решила подучиться, узнать побольше о странах, о народах.

У меня маленькая биография — школа, замужество, сейчас поступила в ВУЗ. Больше и сказать нечего. Марина, расскажите немного о себе, — попросила Вика.

Она передала ей чашечку минералки, предложенную стюардессой, взяла себе и, попивая, ждала ответа.

— Я преподавала французский в МГИМО, там и познакомилась с мужем. Врачи запретили мне рожать из-за сердца, хотя еще год назад чувствовала себя нормально, потом что-то не заладилось…

Она разволновалась и закашлялась, немного успокоившись, продолжала:

— Это сердечный кашель — кровь застаивается в легких… а хочется еще пожить…

— Простите меня, пожалуйста, Марина, я совсем не хотела волновать вас, — она взяла ее за руку, — немного осталось, самолет, кажется, пошел на снижение. Завтра, нет — сегодня вы уже забудете о болезни, вспоминая, как о дурном сне. И рожайте себе детей на здоровье. Может 45 и поздновато для первого ребенка, но Николай Петрович поможет вам — прилетите к нам рожать и родите, как в 20 лет без всяких проблем. А вы были во Франции, Марина? — сменила тему Вика.

Загорская кивнула и потянулась к сумочке.

— Надо выпить таблетку, врач обязательно просил выпить перед посадкой. Я звонила ему, спрашивала — смогу ли перенести полет и поняла, что он не уверен. Но решилась, надоело быть больной — любой исход был бы лучше для меня…

Она помолчала минуту, проглотив таблетку, и снова повернулась к Вике.

— Спасибо вам, вы добрая женщина и я уверена, что доживу до посадки, а ваш муж сделает из меня человека, — Загорская улыбнулась, — а Францию надо видеть. Вы еще посмотрите ее своими глазами, какие ваши годы…

Вика вспомнила поездку матери во Францию. Она, собственно, ничего и не видела там — журналисты не дали, атаковали со всех сторон, налетая, как стервятники. После этого она стала ненавидеть их — люди без чести и совести, лгут, фальсифицируют, извращают. Чужая жизнь — копейка, будь то простой человек или принцесса. Никто не пострадал за смерть Дианы, никого не привлекли к ответственности за вранье о Чечне. В последний день матери и Николаю пришлось отсиживаться в посольстве, а как хотелось посмотреть Париж… От мыслей отвлекла Загорская.

— Вы знаете, Вика, кто впервые посоветовал мне обратиться к вашему мужу — не поверите. Наш Патриарх, Алексий II. Я, конечно, не знала, как это сделать, он сам заговорил о Николае Петровиче, как о проблеме, которую нужно решать. Вашего мужа называют Николаем Чудотворцем, и паства спрашивает о нем у служителей Бога.

Вика удивилась.

— Я думала, что так зовут его только в нашем городе.

— Нет, милая Вика, его знает вся страна, а верующие так и зовут, — она улыбнулась, — Чудотворцем. Разные люди вкладывают в это слово свое понятие — кто духовное, а кто коренное. Я даже волнуюсь немного — как буду общаться с великим чудотворцем.

— И я волнуюсь, соскучилась уже.

Они обе рассмеялись. Загорская удивлялась Вике — как она умеет легко и просто снять напряжение. И никакого высокомерия!

Самолет долго катился по бетонке и, наконец, замер, заглушая моторы.

— А вот и Коля нас встречает! — радостно воскликнула Вика.

— Где? — заволновалась Загорская, поняв о ком идет речь, закашлялась, прикрывая рот платочком, на котором выступили алые пятна.

Вика тихонько шепнула охраннику, чтобы организовал быстрый выход.

— Успокойтесь, Марина, все нормально, Николай Петрович здесь и значит с вами ничего не случиться. Пойдемте на воздух.

Вика встала с кресла, жестом позвала второго охранника, и они аккуратно приподняли Загорскую.

— Но еще не объявили выход, — с трудом попыталась протестовать она, продолжая кашлять и вытирая кровь с посиневших губ.

— Ничего, нам можно, — успокоила ее Вика.

Подошедшая стюардесса пригласила их к выходу, желая здоровья и удачи. На воздухе ей стало легче, но Загорская настолько ослабла, что боялась спускаться по трапу, в голове билась мысль: «Только бы не упасть и не умереть сейчас». Охранники осторожно сводили ее вниз, с каждым шагом силы возвращались, кровавый кашель исчез, и она первый раз вздохнула полной грудью.

На бетонке Вика представила ее мужу.

— Я рада познакомиться с великим доктором, видимо правду говорят люди, что даже ваше присутствие приносит облегчение. Думала — помру, но сейчас ничего, кровь перестала бежать и одышка исчезла.

— А у нас воздух особенный, Мария Степановна, целебный, — в ответ улыбнулся Михайлов — не объяснять же ей, что он уже подправил ее болезнь. — Приедем домой, коньячка выпьем за ваше здоровье.