Россия молодая. Книга первая - Юрий Герман

— К тому, гере шхипер, чтобы ваши впечатления не шли вразрез с моими письмами. Многие из посещающих Московию, вернувшись в Швецию, рассказывают то, что от них желают слышать. В Швеции привыкли к победному бряцанию оружием. Судьба нам благоприятствовала. Победа под Брейтенфельдом возвела нас в степень великой державы. Мы господствуем над устьями всех рек в Германии, большая часть побережья Балтики принадлежит короне. Бремен и Верден, восточная и западная часть Померании, Троньем, Борнгольм, Скония принадлежат нам. Разумеется, трудно в такие времена думать о будущем. Нельзя медлить, гере шхипер, вот о чем я говорю.

— Медлить с чем? — спросил Уркварт.

— С экспедицией во славу короны. Город Архангельск должен быть выжжен до основания. Корабельные мастера должны быть повешены все до одного, дабы московиты не задумывались более о своем кораблестроении. Выход в Белое море принадлежит шведской короне. Я писал об этом дважды, и мне известно, что у меня есть сторонники там, в Стокгольме. Их немного, но они есть. Будущее Швеции зависит от наших действий здесь. Еще немного — и будет поздно. Выход на Балтику в наших руках, зачем же дразнить их воображение здешними водами? Степи — вот их стихия. Пусть скачут там на своих конях и стреляют из луков. Море подвластно шведам, и никому больше…

Уркварт подошел к столу, налил себе ликеру, пригубил, почмокал языком: ликер был хорош. Испанец неподвижно сидел в кресле, вытянув ноги к огню, полузакрыв глаза. Ему хотелось спать. Половины из того, что говорил Дес-Фонтейнес, он не понимал. Другая половина была ясна — прийти, ограбить, сжечь. Но это не так просто сделать.

— С каждым днем, гере премьер-лейтенант, вы становитесь все более решительным! — сказал Уркварт. — Экспедиция в Архангельск вызовет войну. Война с московитами дело не столь простое, как это может показаться…

— Или теперь, или никогда! — решительно сказал Дес-Фонтейнес. — Кто знает, что принесет нам следующий год? Мне известно, что они поминают Ям, Копорье, Орешек, Иван-город и поныне. Они не могут привыкнуть к тому, что у них нет Балтики.

Уркварт усмехнулся:

— Привыкнут!

Дес-Фонтейнес отвернулся от Уркварта. С ним было бессмысленно разговаривать. Он ничего не понимал, этот толстый самоуверенный офицер, с удовольствием облачившийся в платье негоцианта и забывший все ради своих барышей. С потемневшим лицом, сжав узкий рот, Дес-Фонтейнес молчал, глядя на огонь в камине. Потом спросил испанца:

— Русский государь проявлял интерес к верфям на Соловецких островах?

Дель Роблес зевнул, ответил со скукой в голосе:

— Целые дни он проводил на верфях.

— Что еще его интересовало?

— Многое, насколько я умел видеть, но более всего судостроение, гере премьер-лейтенант.

— Он часто говорил с рыбаками?

— Он проводил с ними целые дни на палубе яхты в Белом море. Они рассказывали ему и его молодым свитским о том, как следует плавать в здешних водах, и не только в здешних, но и в океане. В монастыре на Соловецких островах ему принесли старинную лоцию, написанную на дереве, на бересте…

Дес-Фонтейнес молча смотрел на испанца.

— Это плохо, это очень плохо! — наконец сказал он. — Царь Петр здесь набирает волонтеров для своего будущего флота. Чем больше здешних матросов будет на его кораблях, тем хуже для нас. Вам следовало бы, гере шхипер, рекомендовать Апраксину и другим царским приближенным набирать экипажи для будущих кораблей за границей. Чем больше наемников, тем спокойнее…

— Но наемники могут оказаться преданными московитам…

— Не часто! — в задумчивости ответил Дес-Фонтейнес. — Не часто, гере шхипер…

Проводив гостей, Дес-Фонтейнес долго смотрел на потухающие угли в камине. Лицо его ничего не выражало, кроме усталости. Потом он открыл «Хронику Эриков» и стал читать с середины:

…И заботились о лодьях и быстро бегущих судах.Много больших мешков с деньгамиБыло тогда развязано, и деньги розданы тем,Кто должен был расстаться со своим домомИ не знал, когда вернется обратно…

4. Негоцианты российские

Свечи оплывали.

По крыше дворца на Мосеевом острове надоедливо и однообразно стучал дождь.

Петр сидел на лавке откинувшись, прикрыв усталые глаза, казалось, дремал, но когда Ромодановский замолчал, крикнул нетерпеливо:

— Далее говори!

Федор Юрьевич оглядел бояр, примолкнувших по своим лавкам, взял у Виниуса оловянную кружку, хлебнул из нее. Царь сбросил тесный башмак, пожаловался:

— Душно что-то. И дождь льет непрестанно, а все душно.

Ромодановский опять заговорил. Петр слушал, томясь.

— Пожары на Москве да пожары. Нельзя более деревянные дома строить. Вот возвернемся — думать будем. Еще что?

— Поход потешный, что давеча с Гордоном на осень определен был… Как теперь? Готовиться?

— Близ Коломенского чтобы готовили… Далее что?

— Челобитная на полковника Снивина.

Петр промолчал. Федор Юрьевич стал говорить о полковнике, что-де замечен во многих скаредных и богомерзких поступках, мздоимствует бесстыдно, иноземцам во всем потакает, россиянам от него ни охнуть, ни вздохнуть.

Царь зевнул с судорогой.

— Кто пишет?

— Гости суконной сотни — Сердюков со товарищи…

— И пишут, и пишут! — потягиваясь на лавке, сказал Петр Алексеевич. — Недуг, ей-ей! Встал им иноземец поперек горла. Ладно, хватит нынче. У тебя тоже жалобы, Андрей Андреевич?

Виниус поклонился толстой шеей, лицо у него было бесстрастное, совершенно спокойное.

— Против иноземцев?

— Против, государь, так!

Петр топнул разутой ногой, волоча башмак, пошел к столу, на котором потрескивали свечи.

— Сговорились? Одно и то же с утра до ночи!

Виниус тоже крикнул:

— Ты вели прочесть, государь, а после ругайся!

И стал читать. Нарышкин, Зотов, Шеин дремали на лавке, клевали носами. Яким Воронин ножиком строгал палку; ножик был тупой, Яким то и дело со скрежетом точил его на железном гвозде.

— Да перестань ты! — вдруг гаркнул царь.

Воронин испуганно спрятал нож, на цыпочках вышел вон.

Виниус все читал. Петр недовольно морщился, но слушал внимательно. В челобитной поминалось фальшивое серебро, воровство, что чинилось иноземцами, скупка ворвани на пять лет вперед, обманы таможенных целовальников, татьба с жемчугом, смолою, пенькою и многими другими товарами, бесчинства в городе, как селятся иноземцы где захотят…

— Может, и не врут? — сказал Петр, словно бы раздумывая.

Виниус сделал на своем лице неопределенную мину: кто его знает, как бы говорил он, воля твоя, государь, тебе, небось, виднее.

Царь беспомощно, по-детски огляделся.

«В великое разорение пришли, — читал Виниус, — и подати тебе твои, великий государь, платить никак не можем, домы наши разрушены, и благолепию конец наступил, ибо тот аглицкий немец нами правит и делает чего похощет, властен над душою и животами нашими…»

— Нет, не врут! — решительно произнес Петр. — Кто пишет?

Лицо его стало злым.

Виниус твердой рукой поправил очки на толстом носу, поискал подпись.

— Гость Лыткин со товарищи, государь.

— Не врут, а как быть? — спросил Петр. — Что ж мне сих иноземцев, в толчки прогнать? Где твой Лыткин?

— Покуда на Соловки ходили — все ждал. Да не один ждал, много их тут. В ельничке обжились, харчишки себе на костре варили, народ степенный, богатей, видать…

— Зови!

Ромодановский крикнул в раскрытую настежь дверь:

— Лыткина там, гостя, со товарищи покличьте!

Петр ходил по столовому покою из конца в конец, туфель волочился за ним на ленте. Дьяк Зотов встал на колени, развязал ленту, бережно поставил цареву туфлю на лавку. Было слышно, как возле дворца испуганными голосами перекликались денщики:

— Где купцы с Вологды, с Холмогор, с Архангельска? Живыми ногами шевелись…

В двери тянуло сыростью, запахом реки, туманом…

Купцов было пятеро, все измаявшиеся ожиданием, похудевшие, грязные: сколько ночей спали в ельнике у дворца, боясь пропустить Петра Алексеевича. К такой жизни не скоро привыкнешь после перин да собольих одеял. Все пятеро поклонились в землю. Петр молча смотрел на них: они глядели не робко, злые глаза на опухших от комариных укусов лицах, злые зубы, — словно стая волков…

— Ну? — спросил Петр Алексеевич.

Лыткин вышел вперед, заговорил сурово:

— Пропадаем, великий государь…

Другие кивали, поддакивали, вздыхали. Сначала было непонятно, о чем речь, потом Лыткин осторожно спросил:

— Наслышаны мы, что замыслил ты, великий государь, строить корабли. Так ли?

Петр подался вперед, глаза у него блеснули, зажглись.