Гарантирую жизнь - Василий Головачев

Деду Глеба по материнской линии Евстигнею Палычу исполнилось восемьдесят семь лет, но это был еще крепкий старик с роскошной гривой седых волос и красноватым лицом, продубленным ветрами, морозами и невзгодами. Жену он похоронил еще двадцать лет назад и с тех пор жил один, не прибегая к помощи многочисленной родни, сыновей и дочерей, вел немудреное хозяйство и приглядывал за пасекой, снабжая медом всех родственников. Глеб любил старика за доброту, широту души, неизменный юморок и готовность помочь в любую минуту любому человеку. Дед выпивал, готовил свои собственные наливки, но Глеб никогда в жизни не видел его пьяным. Евстигней Палыч знал меру.

На приезд внука с правнучкой он не надеялся, как потом признался сам, и очень обрадовался, когда увидел входящую в дом Акулину, в которой души не чаял.

– Надолго приехал? – спросил старик после объятий, охов и приговорок, не зная, куда посадить дорогих гостей. – Баньку истопить?

– Баню топи, – кивнул Тарасов, с удовольствием ступая босыми ногами по домотканым половикам; в доме было прохладно, несмотря на духоту снаружи, пахло травами, смолой, еще чем-то неуловимо знакомым и родным, и хотелось броситься на диван, лечь и просто смотреть в потолок из как бы светящихся изнутри сосновых планок.

– Уеду я, возможно, уже завтра, – добавил Глеб, подходя к старенькому холодильнику и доставая оттуда бутыль варенца. Налил в кружку, пригубил, почмокал губами.

Старик, не сводя с него умильно-радостных глаз, не выдержал:

– Ну, как?

– Отменный пурген, – похвалил Глеб и выдул полную кружку.

Дед на всю округу славился не только как пасечник, но и как мастер по приготовлению всяческих настоев, отваров и напитков из вареного меда.

– Пап, я схожу к Насте? – спросила Акулина, имея в виду соседскую девочку, с которой подружилась еще три года назад.

– Если она дома, – сказал Тарасов, глянув на Евстигнея Палыча.

– Дома, дома, непоседа, – проворчал старик, – уже сто раз спрашивала, когда Кулинка-пружинка приедет.

– Иди, – разрешил Тарасов, – только от дома далеко не отходите, скоро ужинать будем.

Акулина умчалась.

– Выросла, – кивнул на дверь старик, светясь от радости, потом засуетился. – Что это я стою как пень? Пойду накрывать на стол да баню топить. А ты отдыхай покуда, поваляйся на своем любимом лежаке.

– Погоди, – остановил его Глеб. – Давай рассказывай подробнее, что тут у вас творится. Я проезжал мимо Мотовилихиной избы, никого не видел. Не уехали ваши «быки»?

– Они в жару из хаты носа не кажут, – помрачнел Евстигней Палыч. – Рожи наели – решетом не прикроешь! Может, и зря я тебе жалился в письме, не справишься ты с ними, уж больно здоровы, поганцы! К ним недавно участковый приезжал из Ветлуги, так они с ним пошушукались, он и отстал, больше не появляется. А народ боится, фермеры платить дань начали, я от Кольки Степашина узнал.

– Понятно, – сказал Глеб. – Ладно, не переживай, разберемся. О своем житье-бытье расскажи. Как живешь? Не болеешь? Маманя приезжала к тебе?

– Две недели побыла в июле и уехала. Да как я живу? Как и все. Если бы не мед, давно б коньки отбросил, а так вот еще клыпаю. Коли б ты знал, сколько чиновничьего и прочего надзирающего люда липнет к меду – ужас! – Старик махнул рукой, пригорюнился. – Только справок для его реализации надо получить десятка два, а еще и других бумаг целую прорву.

– Садись, посиди со мной минутку.

Глеб выглянул в окно, увидел две головенки в кустах на соседском подворье, улыбнулся, подумав, что Акулине здесь будет хорошо. Налил себе и деду варенца, сел на диван, раскинув руки.

– Как хорошо все-таки, господи! Взять и переехать к тебе в деревню, что ли? Примешь?

– Не шуткуй, – усмехнулся Евстигней Палыч. – Ты человек городской, испорченный цивилизацией, не выдержишь в деревне долго.

– Это почему же? Корни-то у меня деревенские. Кстати, ты в церковь ходишь?

– Хожу, а что?

– Сходим завтра утром вместе?

– Зачем? Ты же в бога не веруешь.

– Да как тебе сказать? Вера-то, она в душе должна быть, не обязательно ее напоказ выставлять. Тем более что любовь к богу нередко разрастается до ненависти к людям. Мне надо будет свечку поставить… за спасение человека…

– А я что ж, пойдем, коли надо. О каком человеке речь?

– О самом дорогом. – Глеб решил не рассказывать старику о происшествии с дочерью и перевел разговор на другую тему. – Ты о своих медовых проблемах начал, рассказывай дальше.

– Что-то раньше ты пасекой не интересовался.

– Пасека меня и сейчас мало привлекает, я пчел боюсь, но все же интересно узнать околомедовые хитрости. Я не понял, о каком чиновничьем люде ты говорил. Какое отношение он имеет к твоему меду?

– Самое что ни на есть прямое. Весной, к примеру, я, как и каждый пчеловод, должен принять ветврача для осмотра пасеки. Нужно его привезти, увезти, угостить, само собой, причем в удобное для него время, дать меду…

– Ну, хорошо, ветврач – святое дело. Кто еще?

– Потом, прежде чем поставить ульи на поле, я еду к главному агроному нашей агрофирмы, предлагаю свои услуги по опылению для увеличения урожайности. Агроном, понятное дело, ломается. Обещаю меду. Начинает сдаваться. «Только как на это директор посмотрит?» Обещаю угостить и директора…

– Оглоеды!

– Во-во, начинаешь соображать. Дальше гружу пчел и везу на выбранный участок. На каждом посту окрик инспектора: «Стой! Что везешь? Кажи ветеринарное разрешение на пересечение границы района!» После этого начинают проверять документы на прицеп. А прицеп у меня особый, самодельный, на десять ульев, регистрации не подлежит. «Где регистрация, старый хрен?!» Что я ему скажу? Опять выручает банка меда. И таких кочевок у меня знаешь сколько за сезон набирается? Десять-двенадцать! А в поле? Рэкетиры на пасеку заезжают, как на склад! Эй, дед, водку, мед, баксы!» Не будешь же воевать? Димитрий, помнишь хромого в конце улицы? – попробовал пугануть их ружьишком, да и получил в ответ пулю в живот, еле оклемался.

– А в милицию не заявляли? – покрутил головой Тарасов.

– Милиция сама не хуже тех рэкетиров. И на рынке то же самое – плати, а то не продашь ничего! За торговое место – плати, за спецанализы меда – плати, за камеру хранения – плати… Э, да что там говорить! – Евстигней Палыч снова махнул рукой. – Вот и остается из каждой фляги половина. Как же тут меду не дорожать, коли пчеловодов повывели почти всех? Пасек все меньше и меньше, а любителей халявного меда все больше. У нас в районе лет десять назад их было под полторы тысячи, а ныне и полсотни не наберется.

Старик допил варенец, поднялся и засеменил в сени.

– Потом еще погутарим, займусь делами. Хорошо, что вы сегодня приехали, утром уже не застали бы, я на пасеку собрался. За харчами приехал да за кое-каким инструментом.