Историк - Элизабет Костова

— Профессор Шандор, заведующий кафедрой истории Будапештского университета и наш крупнейший медиевист, — сказала она, представляя мне белого пуделя, и я поспешил представиться в ответ.

Руку мне сжали словно стальные тиски, и профессор Шандор изъявил восторг по поводу моего участия в конференции. Я задумался, не он ли — друг таинственной тетушки. К моему удивлению, профессор говорил по-английски медленно, но отчетливо и правильно.

— Это большая честь для нас, — сказал он, — и мы все с радостным нетерпением ожидаем вашего доклада.

Я, всеми силами стараясь не встречаться глазами с Элен, выразил соответствующий восторг по поводу чести быть приглашенным на конференцию.

— Превосходно, — басом прогудел профессор Шандор. — Мы питаем большое уважение к университетам вашей страны. Да здравствует мир и дружба между нашими странами!

Он приветствовал меня поднятием бокала с пахучей жидкостью, которую я учуял при входе, и я поспешно ответил тем же: бокал каким-то чудом возник у меня в руке.

— А теперь, если мы можем как-либо осчастливить ваше пребывание в Будапеште, вам следует только сказать.

Блеск темных глаз, разительно выделявшихся на старческом лице под пышной седой гривой, вдруг напомнил мне глаза Элен, и я почувствовал, что профессор Шандор мне нравится.

— Благодарю вас, профессор, — искренне ответил я, и он похлопал меня по плечу своей тяжелой лапой.

— Пожалуйста, проходите, ешьте, пейте и будем беседовать…

Однако, проговорив это, он немедленно скрылся в толпе, спеша к иным обязанностям, а я обнаружил, что меня успела окружить кучка любопытных ученых — местных и приглашенных. Кое-кто из них на вид казался еще моложе меня. Они столпились вокруг нас с Элен, и постепенно я стал различать в гомоне голосов французские и немецкие фразы и незнакомый язык, который решил считать русским. Компания была живая — очаровательная компания, по правде сказать, так что постепенно я оправился от первой застенчивости. Элен представляла меня с отчужденным изяществом, удивительно точно соответствовавшим обстановке, без запинки рассказывала о нашей совместной работе, излагала содержание статьи, которая вот-вот появится в американском журнале. Вокруг нас мелькали любопытные лица, звучали вопросы на венгерском. Элен чуть разрумянилась, обмениваясь рукопожатиями и даже целуя в щеку кое-кого из старых знакомых. Ее явно помнили — да разве можно было ее забыть? Я заметил в комнате и других женщин, в большинстве пожилых, и несколько — еще моложе Элен, но она затмевала всех. Высокий рост, живые манеры, прямая осанка, широкие плечи, красивая лепка головы под тяжелыми волнами волос и выражение живой иронии на лице… я с трудом оторвал взгляд, повернувшись к одному из сотрудников факультета: подававшаяся здесь огненная вода успела разойтись по жилам.

— Такие собрания здесь обычны? — Я сам толком не знал, что имею в виду, но надо же было что-то сказать, чтобы изгнать из головы образ Элон.

— Да, — с гордостью ответил мой собеседник; им оказался невысокий человек лет шестидесяти в сером пиджаке с серым галстуком. — В нашем университете часто проводятся международные форумы, особенно теперь.

Я собирался спросить, что понимается под «особенно теперь», но рядом снова материализовался профессор Шандор. С ним подошел красивый мужчина, стремившийся познакомиться со мной.

— Это профессор Гежа Йожеф, — представил его декан. —

Он просил меня представить его вам.

Элен мгновенно повернулась к нам, и меня поразило выражение недовольства — или даже отвращения? — скользнувшее по ее лицу. Она поспешно протолкалась поближе, с явным намерением вмешаться.

— Как поживаешь, Гежа?

Рукопожатие их показалось мне официальным, если не холодным, а сам я даже не успел поздороваться.

— Как приятно снова видеть тебя, Елена, — произнес, слегка кланяясь, профессор Йожеф.

В его тоне мне послышался какой-то намек, может быть, тень насмешки или иного чувства. Я задумался, только ли ради меня они ведут разговор по-английски.

— И мне приятно, — равнодушно отозвалась Элен. — Позволь представить моего американского коллегу…

— Мы уже знакомы. — Обращенная ко мне улыбка словно осветила его тонкое лицо.

Он был повыше меня ростом, с густыми каштановыми волосами и уверенной осанкой человека, наслаждающегося своей жизненной силой, — я легко представлял его в седле, объезжающим овец, пасущихся на широкой равнине. Ладонь у него оказалась теплой, и, пожимая мне руку, он другой рукой дружески хлопнул меня по плечу. Я не мог понять, чем вызвана неприязнь к нему Элен, но ошибиться в ее чувствах было невозможно.

— Так завтра мы будем иметь честь услышать ваш доклад? — продолжал он. — Чудесно. Однако… — он чуть замялся, — я не слишком хорошо говорю по-английски. Возможно, вы предпочли бы французский? Или немецкий?

— Ваш английский несомненно лучше моего французского и немецкого, — возразил я.

— Вы так добры… — Его улыбка цвела как целый луг цветов. — Как я понял, ваша область — эпоха оттоманского владычества в Карпатах?

Быстро же здесь расходятся слухи, подумалось мне. Совсем как дома.

— О да, — признался я, — хотя я больше рассчитываю пополнить свои знания на вашем факультете, чем удивить вас.

— Вы слишком скромны, — любезно проговорил он. — Впрочем, я сам интересуюсь этим предметом и был бы рад обсудить его с вами.

— У профессора Йожефа чрезвычайно широкий круг интересов, — вмешалась Элен.

От ее тона кипяток покрылся бы корочкой льда. Я снова удивился, однако напомнил себе, что в любом ученом сообществе имеются свои подводные течения и, вероятно, Будапешт не исключение. Мне хотелось как-то смягчить ее резкость, но я не успел придумать подходящей реплики, как Элен решительно повернулась ко мне:

— Профессор, у нас назначена еще одна встреча.

Я не сразу сообразил, к кому она обращается, однако она так же решительно взяла меня под руку.

— О, я вижу, у вас напряженный график… — Профессор Йожеф всем существом выражал сожаление. — Возможно, случай поговорить о турецком владычестве выпадет позже? Я был бы рад показать вам город, профессор, или пригласить на обед…

— Время профессора до конца конференции полностью расписано, — сообщила Элен, даровав ему теплое рукопожатие и ледяной взгляд.

— Я рад, что ты вернулась домой, — повторил Гежа, взяв ладонь Элен, и, склонившись, поцеловал ей руку.

Она выдернула ладонь, но по лицу ее пробежала странная тень. Мне показалось, что она искренне растрогана его движением, и очаровательный венгерский историк впервые показался мне неприятным. Элен между тем уже вела меня к профессору Шандору, которому мы принесли свои извинения и заверили, что с нетерпением ждем завтрашних выступлений. — И мы со всем удовольствием ожидаем вашего выступления. Он обеими руками стиснул мою ладонь. «Удивительно душевный народ — венгры», — подумал я с чувством, которое лишь отчасти объяснялось алкоголем в крови. Пока мне удавалось не думать о предстоящем испытании, я пребывал в полном довольстве. Элен снова взяла меня под руку и, направляясь к выходу, окинула зал быстрым взглядом.

— Что все это значит? — Вечерняя прохлада освежила меня, и я чувствовал себя совершенно счастливым. — Твои соотечественники поразительно сердечные люди, но мне показалось, что ты готова откусить голову профессору Йожефу.

— Так и есть, — коротко отозвалась она. — Он невыносим.

— Зато готов многое вынести от тебя, — заметил я. — За что ты с ним так обошлась? Я думал, он твой старый друг.

— О, он очень мил, если тебе нравятся гиены и стервятники. Настоящий вампир… — Она осеклась. — Я не хотела сказать…

— Я ничего такого и не подумал, — успокоил я Элен. — Клыки у него не больше нормы.

— И ты тоже невыносим! — Элен гневно выдернула у меня руку.

Я с сожалением покосился на нее, но решил отшутиться:

— Я не против ходить с тобой под руку, но стоит ли так расхаживать на виду у всего университета?

Она отступила на шаг, и глаза у нее потемнели. Я не мог понять, что с ней творится.

— Не беспокойся. Этнографов там не было.

— Но у тебя много знакомых среди историков, а сплетников всюду хватает, — настаивал я.

— Только не здесь, — насмешливо фыркнула Элен. — Наш девиз — сотрудничество. Ни сплетен, ни интриг — исключительно товарищеская критика. Завтра увидишь: настоящая маленькая утопия.

— Элен, — простонал я, — ты можешь хоть иногда говорить серьезно? Я ведь беспокоюсь о твоей репутации — политической репутации. Как-никак, рано или поздно тебе придется сюда вернуться.

— Придется? — Элен снова взяла меня под руку, и мы пошли дальше. Я не пытался отстраниться: не многое в мире было для меня сейчас дороже, чем прикосновение рукава ее черного жакета к моему локтю. — Все равно, дело того стоило. Я просто добивалась, чтобы Гежа оскалил зубы. Показал клыки, я хочу сказать.