Тревожная командировка - Сергей Устюгов

Мужик почесал в голове, — так, это. Это даже много будет. Если только Ваську приглашу… неси!

Тома сбегала в машину и принесла еще бутылку водки. Она поставила ее на стол. Мужичок быстро спрятал ее.

— А вы не смогли бы на улице побыть с Милой. На что мужик кивнул и вышел во двор стройки.

Мила сидела на лежанке и молчала. Она смотрела в пол и о чем-то думала.

Тома достала бумагу Серого и развернула ее. Села к столу и глубоко вздохнув, начала набирать номер. Пошел сначала долгий гудок после восьмерки, дальше она набрала код города и номер телефона. Прозвучал вызов.

После восьми гудков Тома сбросила номер и набрала снова. Так было указано в инструкции.

Второй раз вызов должен быть семь гудков. Прошло семь и Тома хотела положить трубку, как услышала женский голос.

— Алло!

— Здравствуйте! Вы наверно Шура Пятьдесят седьмая?

Получив утвердительный ответ на шифрованный вопрос, Тома продолжила.

— Я от Серого. Он просил узнать, — и Тома начала задавать вопросы.

Женщина ее перебила.

— Где Серый? Почему он сам не звонит?

— Он пока не может говорить, попросил меня.

— Спрашивайте.

Тома поняла — ее записывают. Пусть. Она постаралась изменить голос и продолжила спрашивать. После того как Тома закончила, в телефоне молчали. Потом Шура, а скорее всего это было она, сказала, — передайте Серому дословно, "ты можешь спокойно болтаться на скале в промежутке от трех до пяти утра".

Тома взяла ручку, которая лежала на кроссвордах и записала эту фразу, потом зачеркнула четыре последних слова, она поняла, что это была кодовая фраза для Серого.

— Хорошо. Я обязательно передам. А вы пожалуйста ответьте на вопросы, — сказала Тома.

В ответ она услышала странную фразу.

— Мягкий демпинг контроль переходит в заключительную фазу и стимулирует прецессию координат два пять, три четыре, и семьдесят восемь с четвертью…

Тома поплыла. Последние мысли ее были, — с напарника выкачали ее кодовую фразу. Но он не должен был знать ее…

Тома упала со стула на пол и потеряла сознание.

Я посидел на прохладных сидениях в зале, успокоился и вернулся к камерам хранения. Может быть, Тома напутала. И положила записку не в ту камеру. Я оглядел блоки камер. Их было три блока по девять ячеек. Три я проверил, если будут проверять все подряд, то кассир за окном забеспокоится.

Тогда я стал думать, как можно перепутать шестую, восьмую и десятую ячейки. Эти я проверил, значит нужно открыть, те, которые рядом. Я оглянулся на кассира, она наверно вязала что-то, изредка поглядывая в зал. В нем кроме меня никого не было.

Я начал проверять. Когда я набирал шифр на четвертой ячейке, кассир забеспокоилась. Я открыл и хотел захлопнуть, как увидел в глубине смятую бумажку. Я схватил ее и быстрым шагом поспешил из зала. Успел завернуть за угол и оказался на перроне. Тут же подлез под вагон грузового поезда, встал за колесами и увидел, как по перрону пробежал милиционер.

Я развернул бумажку и увидел неровную строчку. Был адрес, и еще слова: Серый быстрее, случилось нехорошее.

Что-то опустилось у меня в животе. Стало жарко. Я стал смотреть по сторонам. И глубоко дышать. Это же дыхание успокоило, и я еще раз перечитал бумажку. Почерк был скорее всего не Томы. А чей? Не Милы же?

Я выбрался с территории железнодорожного вокзала и пошел в город. Почти сразу же поймал частника и поехал по адресу. Вышел из машины, не доезжая. И когда подошел к дому увидел оранжевый Москвич. Он стоял между домами. Наша машина. Но стоит как-то непонятно. Боком. Хорошо в это время автомобилей немного, а то бы быстро что-нибудь сделали.

Я прошел мимо Москвича, мельком заглянул в него, вроде бы все нормально. Теперь дальше, к дому. Двухэтажки были типовые, такие, мне отец говорил, строили еще при Сталине. С высокими потолками, с комнатой, выдающейся вперед. С толстыми стенами. Двухподъездные, они олицетворяли собой целую эпоху.

Я двигался во дворе мимо лавочек, на которых сидели бабушки и зорко оглядывали каждого, кто проходил мимо. Я прикинул, что окна должны выходить, как во двор, так и на улицу. На окнах нужной квартиры были занавесочки, цветы в горшках. Все, как всегда. Ничего такого я не увидел.

Я снова вышел на улицу и хотел подойти к нашей машине. Я просто не знал, что делать. Запросто можно нарваться на засаду. Проверить же трудно. Хотя возможно. Если послать мальчишку в квартиру, чтобы он спросил что-нибудь.

Я сел на лавочку у соседнего дома и стал думать. Кто-то тронул меня за плечо. Я сильно вздрогнул. Не заметил, как ко мне подошел человек.

Передо мной стояла Мила. Она улыбалась. Я встал, и она кинулась мне на шею. Я стал успокаивать ее. Через слезы она стала рассказывать мне. Я ничего не понимал. Потом остановил ее и спросил, — где Тома? Что с ней?

Я отстранил от себя Милу внимательно посмотрел на нее. Она была в нормальном состоянии. Я удивленно глядел на Милу и молчал. А что я мог сказать? Она имела полное право на меня обижаться. Столько дней в детском состоянии. Я ожидал скандала, истерики, но не этого.

— Серый, спасибо тебе за возвращение в детство. И спасибо, за то, что вы с Томой заботились обо мне.

И это говорила капризная Мила. Неужели она так изменилась.

Дальше Мила коротко рассказала, как все произошло после моего отъезда. Тома то ли специально, то ли забыла, но она не дала таблетку Миле. И Мила вышла из детского состояния. Когда Тома говорила по телефону, Мила приходила в себя. Она не помнила разговор. Только когда Тома упала, Мила забеспокоилась и стала пытаться привести ее в сознание. Она с помощью сторожа донесла Тому до машины и погрузила ее. Тома стонала, — голова! Голова! Мила правильно поняла ее и дала ей таблетку от головы. И она ошиблась. Потом Мила села за руль, и они уехали от стройки.

Мила понимала, что в городе опасно и поэтому она поехала в сады. Там она поспрашивала и с помощью обаяния договорилась на аренду дачи на месяц. Тут же она отдала деньги. И положила Тому на кровать. Тома бормотала во сне, — надо предупредить Серого. Оставить записку в камере хранения на вокзале.

Что Мила и сделала, но правильно не поняла Тому, поэтому мне пришлось искать по другим ячейкам камеры.

Я почувствовал, что пора закругляться. Нужно Милу отправлять на дачу, которую она