Каисса - Виталий Алексеевич Чижков

его бежевая льняная рубашка с коротким рукавом приобрела неприглядный вид, покрывшись пятнами крови из носа товарища, разводами от пролитой бехеровки и графитными мазками сигаретного пепла.

– В смысле – «заглянуть за „Обительскими“»? – переспросил Саныч.

– Я к тому, что нас, скорее всего, сегодня отпустят. Нужно добраться до Обители, она примерно в трех часах отсюда. И найти там Клару и Матвея. Их надо спасать.

– Зачем нам это делать?

– Я вам поверил, что вы прибыли из будущего. Теперь верю, что Клара – моя будущая супруга и вторая половинка. Так почему мы должны оставлять такого родного нам человека в руках этих типов, которые ничтоже сумняшеся берут на таран полицию?

– Я смотрю, тебе понравилась девчонка? – хитро улыбаясь, спросил Саныч.

– Ну… она интересная, да. Хотя постарше меня. Ей, наверное, за тридцать.

– У нас с Клэр разница в девять лет. Еще один балл в пользу версии с будущей госпожой Девонской.

– Вообще прикольно. Парни моего возраста иногда фантазируют, представляют, какой будет их будущая жена. А мне вот довелось точно узнать – какой. У меня смешанные чувства.

Платон замолчал и попробовал посмаковать, что там за чувства у него такие. Было как-то томительно. Болезненно. Захватывающе. Горько. Это одновременно заряжало его на полную, вдохновляло, дарило какую-то смелость и дерзость. Но в то же время оно высасывало его силы без остатка и вгоняло в слабость и траурную грусть. Волнами, будто в Платоне заряжался сломанный аккумулятор.

Парень перебирал картотеку чувств, которые испытал за жизнь. Картотека была совсем небольшой – не такую богатую палитру эмоций, оказывается, переживает вундеркинд, круглыми сутками не отрывающий взгляд от монитора.

Но нужное отыскалось.

В восемнадцать Платон влюбился в одногруппницу. Он тогда уже оканчивал университет. В группе все были на несколько лет старше. И одна из девушек, Инга, заставляла его сердце и дыхание замирать. Он трепетал, когда просто подходил к ней, вдыхал аромат ее духов, рассматривал украдкой. Писал стихи, романтическую мишуру – в стол. Редкой удачей было поговорить с Ингой – переброситься парой-тройкой дежурных фраз по учебе. Но и этого хватило Платону, чтобы построить воздушные замки, в которых они стояли у алтаря. А уж когда им дали один вариант лабораторной на двоих и они сидели наедине после занятий и работали, Платон вдруг осознал, что она – его девушка. На следующий день он увидел, как парень с соседнего потока забирает Ингу на своем автомобиле, как они целуются и он грязно лапает ее за практически обещанный, принадлежащий Платону зад. Ту ночь и следующую юный Девонский не спал. Ворочался до утра. Даже температурил.

Вот! Именно такие чувства он испытал, когда обительские увезли Клару с собой. Один в один!

– Слушай, Платон, ни одна девушка не должна лишать тебя рационализма и логики. Ну куда мы поедем? Такое чувство, что ты влюбился в тень и теперь готов бросаться на баррикады. Попробуй… разнообразить свое общение с женщинами, что ли. Влюбленность губит, знаешь ли.

– Вы сами же говорите, как вам хорошо с вашей Клэр там, в шестьдесят пятом!

– Это другое.

– Да и потом: разве вам не хочется приключений? Сама судьба бросает вам – не только мне – вызов.

– Не хочется. Зачем?

– Вы там говорили что-то про свободу, про пирамиду Маслоу. Почему не забраться повыше? Свобода – это, прежде всего, смелость!

– Да, я согласен. Свобода – это умение называть вещи своими именами, не оглядываясь на чужое мнение. Не бояться сказать, что ты, например, слушаешь определенную музыку, если ты и вправду наслаждаешься ею. Или не стыдиться того, что ты русский. Несмотря на то что спортсмены твоей страны выступают под нейтральным флагом, а неолибералы с извращенной парадигмой с пеленок навязали тебе чувство вины за то, что, по сути, делают они сами. Нужно уметь, глядя в глаза, сказать, что ты не поддерживаешь, например, ЛГБТ, феминисток, бог знает кого еще, если ты им не сочувствуешь и считаешь, что они разрушают общество, а высмеиваемые многими «скрепы», наоборот, делают его здоровым.

– Вот! Вы меня насквозь видите! И вы меня этому должны научить, потому что я… боюсь.

– Я и сам не научился. Тем более то, что ты предлагаешь, – это не смелость, а безрассудство. – Саныч начал загибать пальцы: – Начнем с того, что мы даже не доедем до Обители: у нас из-за катавасии с чипами даже транспорта нет. О! Начать даже раньше надо – нас вообще могут не выпустить отсюда! Еще: что мы вдвоем сделаем против вооруженных отморозков, которыми кишит община? И если мы попадем – а тебя, кстати, даже не пропустят на КПП из-за сбоев в чипе, – как мы найдем там внутри Клару?

– Саныч, ну это же просто религиозная община. Типа монастыря. А не Алькатрас!

– Карпову вообще там самое место. Ты же видел, что он творил в баре? Настоящее чудовище! Зачем такого спасать?

– Он может нас отправить в будущее через портал. Вы же сами предлагали.

– Платон, порталов не существует, – мягким и добрым голосом произнес Саныч. – Это все выдумка. Демоны – схоластический манифест, не более. Ты же ученый, тебе ли верить в такое?

Платон хмыкнул. Было ощущение, что теперь уже неопрятный «гость из будущего», с головными болями и безумными фантазиями, принимает его за поплывшего шизофреника. Поддерживает его рассуждения, но при этом отзеркаливает логику, осторожно переубеждает, говорит подчеркнуто медленно и дружелюбно.

Между тем Саныч продолжил смотреть в глаза и загибать пальцы.

– В-седьмых, допустим, в качестве бреда, что мы их все же спасем, – вкрадчиво говорил он, – пойдет ли с тобой Клара? Вдруг ей в Обители хорошо? И она там в безопасности. С чего ты вообще взял, что ей кто-то угрожает? А если пойдет – куда ей идти? Ее же в Германию депортируют сразу.

– Может быть, я с ней в Германию поеду? Может, стоит?

– Угомонись, Девонский. Ты же невыездной, у тебя секретка. Бюро тебя не выпустит. Если свяжешься с ней – с иностранной гражданкой, между прочим, – то тебя попрут с работы. При этом выезд из страны все равно останется запрещен.

– Скажите, Саныч, вы счастливый человек?

– При чем тут это?

– Вы – это я в будущем. И я не хочу такого будущего!

Саныч застыл, лицо его то бледнело, то краснело, буквально переливалось на глазах. Челюсть отвисла. Он ловил ртом воздух, как карпы в аквариуме супермаркета. Потом шмыгнул носом и отвернулся. «Не был бы ты молодым-неопытным мною, в морду бы получил», «Молоко на губах не обсохло», «Поживи с мое», «Яйца курицу не учат», «Неужели я