Зачем убивать дворецкого? Лакомый кусочек (сборник) - Джорджетт Хейер

И поспешила уйти, по пути к своей плите оповестив всех слуг, что миледи бледна как смерть, аж сердце кровью обливается. Заодно миссис Моксон поделилась с прислугой своим сокровенным желанием высказать его превосходительству пару теплых слов.

– Пусть только сунет свой поросячий нос ко мне на кухню, вот так-то, мистер Финч, – невразумительно заключила она.

Наверху Фэй слабо улыбнулась сестре:

– Извини, я вела себя так нелепо. Кажется, нервы у меня совсем расшатались. Наверное, нужно либо менять обстановку, либо принимать тонизирующее или что-то еще.

– Конечно. Я то же самое говорила Артуру. Как фамилия твоего врача? Я его вызову.

– Доктор Реймонд, вот только не знаю…

– Значит, вызовем, – сказала Дайна. – Это нагонит страху на Артура. Кстати, Артур намерен отречься от Джеффри. С него станет выкинуть какое-нибудь коленце, лишь бы досадить ближнему.

Фэй приподнялась на локте.

– Дайна, я ужасно беспокоюсь из-за Джеффри. Тебе-то что, а я ему как-никак мачеха; я обязана защищать его от Артура. Если Артур выгонит сына из дому, создастся впечатление, что все это мои интриги.

– Не вмешивайся, – сказала Дайна. – Пусть себе выгоняет. Скоро примет обратно.

– Вот как раз и нет! – убежденно возразила Фэй. – Ты думаешь, что Артур шутит шуточки. Ничего подобного. Это ужасный человек. У него каменное сердце, Дайна! Он любит мучить людей, запугивать, отравлять им жизнь. И если скажет, что больше не пустит Джеффри на порог, – значит, так и будет. Поверь, я знаю, что говорю! Разве ты не слышала, как он заявлял, что принимает решения раз и навсегда? Так оно и есть. Для него превыше всего сила и железная воля. Ему легче умереть, чем взять свои слова обратно.

– Успокойся! – посоветовала Дайна. – Не горячись. Намекнуть этой Холлидей, чтобы она его утихомирила? Мне это не очень приятно, но похоже, она с ним прекрасно ладит.

Фэй недовольно скривилась:

– Лучше не надо. Я не доверяю таким женщинам. Пожалуй, поднимусь. Стивен не уехал?

– Нет, – лаконично ответила Дайна. – К сожалению.

Когда она спустилась, ее встретил Финч с известием, что звонит миссис Твининг, хочет поговорить либо с ее милостью, либо с мисс Фосетт.

Единственная дозволенная генералом отводная трубка находилась у него в кабинете, так что всем остальным домочадцам приходилось вести разговор из холла, самого открытого места в доме.

Дайна подошла к телефону.

– Алло? Мисс Фосетт слушает.

– Доброе утро, дорогая моя, – послышался спокойный голос миссис Твининг. – Я звоню просто из любопытства. Как перенесли вчерашний день?

– Измучились, – ответила Дайна.

– Я так и думала. У Артура в церкви было совершенно немолитвенное лицо. Он еще не отрекся от бедного Джеффри?

– Видимо, отречение в самом разгаре, – сказала Дайна, бросив взгляд на дверь кабинета, из-за которой слышались гневные раскаты генеральского голоса.

– Понятно, – задумчиво произнесла миссис Твининг после недолгой паузы. – Знаете, я, наверное, загляну, побеседую немного с Артуром.

– Полагаете, вам удастся повлиять на него? – с надеждой спросила Дайна. – Фэй не сможет, наверняка не сможет.

– Не знаю, – ответила миссис Твининг. – Кажется, я имею на Артура легкое – очень легкое – влияние. Скажите Фэй, что я приеду к ленчу. До встречи, дорогая моя.

Едва Дайна положила трубку, в холл из флигеля для слуг вошел Финч.

– Миссис Твининг приедет к ленчу, – сказала она ему. – А я, пожалуй, схожу за цветами для леди Биллингтон-Смит. Который час?

Дворецкий, отступив назад, взглянул на большие старинные часы.

– Ровно без четверти десять, мисс. Для точности скажу, что без шестнадцати, они, кажется, немного спешат.

– И нам бы следовало поспешить, – пробормотала под нос Дайна. – Скажите, а капитан Биллингтон-Смит не уехал?

– Нет, мисс. Капитан беседовал с сэром Артуром до двадцати минут десятого и, полагаю, поднялся к себе в комнату.

«Наверное, стоит проводить его», – подумала Дайна и неторопливо пошла в примыкавшую к кухне малую столовую.

Устроившись возле окна, она стала просматривать утреннюю газету и едва перешла от «Драматической сцены в зале суда», минуя «Мальчика, героически спасшего котенка», к «Четверым, погибшим в авиакатастрофе», как услышала громкий хлопок дверью и торопливые шаги по холлу, а затем вверх по лестнице.

«Джеффри, – подумала мисс Фосетт. – Чем теперь могут ему помочь его добрые феи? Ничем».

Большие часы тревожно тренькнули и вскоре четко пробили десять. Тут же послышался строгий голос генерала, желающего знать, почему Пикок еще не подал машину.

– Когда я говорю «ровно в десять», это означает ровно в десять, и чем скорее вы это уразумеете, тем лучше будет для вас! – прогремел он.

Тихого ответа дворецкого Дайна не расслышала, однако через полминуты Пикок, очевидно, подъехал, потому что очередные разглагольствования о пунктуальности донеслись до нее уже с порога. Ей подумалось, что этот громкий, сварливый голос, от которого некуда деться, мог бы истрепать и стальные канаты, а не только нервы ее пугливой сестры.

Наконец голос умолк, сменившись треском мотора и скрежетом поспешно переключаемых передач. Мисс Фосетт вышла из столовой и услышала, как Пикок на крыльце угрюмо сказал Финчу:

– Хоть место неплохое, я, как только получу деньги, подам прошение об уходе, и все тут.

Незадолго до половины одиннадцатого Френсис лениво спустился вниз. По глазам генеральского племянника ничего нельзя было понять, и Дайна, разглядывая его, не могла догадаться, добился ли он успеха в разговоре с сэром Артуром. Губы Френсиса кривились в неприятной улыбке. Заметив взгляд Дайны, он сказал с присущей ему развязностью:

– Какое там жалкое зрелище, моя лапочка! Поднимись полюбуйся. Мой несчастный кузен дожидается Лолы, сидя на половике под ее дверью! Будто доведенный до отчаяния хлюпик из дрянной мелодрамы. Мне даже жаль уезжать, компания наша становится очень забавной. Скажи Фэй за меня «до свидания», поблагодари за совершенно очаровательный уик-энд. Поцеловать тебя или не надо?

– Не надо, – решительно ответила мисс Фосетт. – До свидания. Смотри, чтобы тебя не задержали за превышение скорости. Артуру для полного счастья только этого не хватало.

Наверху Джеффри, не считаясь с тем, что могут о нем подумать, сидел в кресле на лестничной площадке, подпирая голову руками, и дожидался приглашения Лолы войти. Мисс де Сильва, подобно сэру Артуру, держалась некоторых твердых правил, одно из которых гласило, что до одиннадцати утра ее не должен беспокоить никто, кроме собственной служанки. Она уже передала Джеффри через Кончетту, что ни под каким видом не может допустить его к себе, поэтому бедняге оставалось только ждать, чем он и занимался под сочувственным взглядом Джоан Доусон, убирающей комнату капитана Биллингтон-Смита. Горничная была до глубины своей романтичной души тронута позой Джеффри, выражающей полнейшее уныние, и мысленно приговорила Джеффри к драматическому самоубийству. Свертывая простыни с наволочками, она уже молча репетировала показания, которые даст при расследовании. Мисс Джоан Доусон, «юная, стройная, в коричневом платье и узкополой шляпке — широкополая черная, которая нравится Теду, конечно, лучше, но свидетельницы всегда носят узкополые, – давала показания негромким ясным голосом…»

По задней лестнице поднялась старшая горничная, Пекхем, заблаговременно известив шорохом накрахмаленных юбок о своем приближении. Эта девица была особой исключительно благонравной – не ходила в кино, не встречалась с парнями, не выдумывала историй о своих господах. И знала свое место так хорошо, что бросила всего один, да и то совершенно бесстрастный взгляд на Джеффри, все еще подпирающего голову руками. Ее бодрый, суровый голос словно топором обрубил красочные мечты Джоан.

– Доусон, ты что, собираешься весь день возиться с одной комнатой? Бери простыни, неси в бельевую корзину; остальное я доделаю сама, спасибо.

Камилла Холлидей вышла из своей спальни в глубине дома и при виде Джеффри широко раскрыла глаза. Готовясь к походу в сторожку, она надела широкополую шляпу. Заломленный набок головной убор, несомненно, молодил ее. Выйдя на лестничную площадку, она спросила с легкой, чуть презрительной заботливостью:

– У вас неважный вид. Плохо себя чувствуете? Что-то случилось?

Джеффри поднял голову и с горечью рассмеялся:

– Нет, ничего! Только вся моя жизнь разбита!

– Господи! – сказала Камилла. – Даже так? Я, наверное, ничем не смогу помочь?

– Никто не сможет, – ответил Джеффри. – Да и не нужна мне помощь. Со мной по крайней мере остается мое перо. После всего, что я сегодня услышал, ноги моей не будет в этом доме, пусть даже отец станет умолять меня на коленях. Да если я увижу его еще раз, то за себя не ручаюсь!

– Ну что ж! – пожала плечами Камилла. – Раз я ничем не могу помочь, пойду.