Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Первой явилась Елизавета, причем пришла одна, без няни Эшли. Я похвалил ее: в простом коричневом костюмчике она напоминала юного менестреля, ее великолепные, зачесанные назад волосы скрывались под шапочкой. Жизнерадостный семилетний ребенок. Она захватила с собой перо и папку с бумагами. Следом пришла Мария, извинившись за легкое опоздание. Пухлого и розовощекого Эдуарда, облаченного в синий бархатный наряд, сопровождала няня. Ему уже шел четвертый год.

— Итак, прошу вас, присаживайтесь, — оживленно предложил я, испытывая необычайный прилив гордости при виде своих отпрысков. — Мне нужно узнать ваше мнение о тех играх, что мы собираемся устроить в канун Рождества.

Мария и Елизавета выглядели разочарованным. Неужели они ожидали, что я буду советоваться с ними о парламентских делах?

— Я больше не играю в игры, — еле слышно вымолвила Мария.

— А вот и нет, — возразила Елизавета. — Вы любите играть в карты и заключать пари.

Пари? Мария стала азартным игроком? А я даже не догадывался.

— Только она вечно проигрывает, — продолжила Елизавета, — и берет у меня в долг.

— Больше ничего не одолжу у вас, — бросив хмурый взгляд на сестру, проворчала Мария. — Вот только верну деньги…

— До Рождества уж точно не вернете, иначе вам пришлось бы удерживаться от игр все праздники, а ведь к нам со всего королевства съехалось множество азартных игроков. Наверняка вы не способны на такую жертву, — весело предсказала Елизавета.

Мария пожала плечами, не удостоив ее ответом.

— Так значит, вы любите рисковать? — поддразнил я старшую дочь. — Кто бы мог подумать, глядя на ваши унылые наряды. Мария, ради меня и Рождества Христова, откажитесь хотя бы на праздники от фиолетовых и черных платьев. В них вы похожи на старую деву.

Мария обиженно поджала губы, а Елизавета стрельнула глазами в мою сторону. Я не догадывался, как болезненно Мария переживала свое незамужнее положение, она очень боялась, что никогда не выйдет замуж. Ей уже исполнилось двадцать четыре года, ее считали незаконнорожденной. Никто из протестантских или католических принцев других государств не захочет жениться на ней, пока Екатерину Арагонскую не признают вновь моей супругой. Вероятно, мне следует устроить брак дочери с одним из английских пэров. Да, надо позаботиться о ней.

— Я закажу для вас алое платье, — пообещал я. — Сегодня с вас снимет мерки швея, и за ночь она успеет его сшить… Да, в канун Рождества вы будете в алом наряде.

Она скривила губы. Честно говоря, по-моему, Мария не умела улыбаться. Она не была дурнушкой, но ее манера держаться отпугивала кавалеров. Я вздохнул. Матушка ее обладала большей соблазнительностью и женственностью, по крайней мере в двадцать четыре года. В кого же превратится Мария годам к пятидесяти?

— А какие игры, отец, вы предлагаете для дворцовых праздников? — радостно спросила Елизавета.

— Настольные игры, скажем игра в кости, привлекут далеко не всех гостей. И для остальных — для тех, кто хочет порезвиться, — нам придется подыскать иные забавы.

Делая вид, что перебираю в уме развлечения, я оценивал младшую дочь. Не красавица. Умна. Но настолько, чтобы скрывать это. В ней есть притягательная сила. Она пробуждает интерес. Так же как… ее мать. Те же проницательные, оценивающие глаза. Легкие проворные пальцы.

— Игры для всех желающих, — продолжил я, — без денег. В них может играть большое число людей, кто угодно — дамы и кавалеры, мальчики и девочки, которые просто хотят повеселиться и похвастаться своими лучшими нарядами. Нравится ли вам игра в жмурки?

— Ах, ну конечно, — сказала девочка. — А еще мне нравится «Пчелка». Никому не хочется быть ужаленным или пойманным и узнанным, как в жмурках.

— И мне! И мне! — воскликнул Эдуард, захлопав в ладоши.

— Сможет ли он играть? — спросил я.

— Играть может кто угодно, — заверила она меня. — Даже немощный старичок вроде сэра Энтони Броуна. Или Брэндона.

Брэндон? Старичок? Ему уже за пятьдесят. М-да, староват.

— Или мой дядюшка Норфолк. И даже… — прыснула она от смеха, — моя двоюродная бабушка, герцогиня Норфолк!

— Эта старая карга? — усмехнувшись, бросила Мария. — Хотелось бы поглядеть, как она прижмет к стенке своего бывшего муженька. Да она поколотит его, как два года назад его полюбовницу!

— Нет, скорей уж он прижмет ее, и она опять умоется кровью.

Откуда, интересно, они разузнали о Норфолке и его любовном треугольнике?

— Нам нужны и другие игры, — церемонно произнес я. — Как вы относитесь к «Туфле по кругу»?[25]

Эту игру я запомнил с первого своего Рождества.

— Детская забава! — со смехом воскликнула Елизавета.

— В Рождество мы все дети.

— Послушные и воспитанные дети, — ворчливо добавила она. — Такие не показывают, что их расстроил проигрыш; им позволено играть допоздна, они могут веселиться целую ночь вместе со взрослыми, и никто не станет ругать их за то, что они без конца тащат в рот пирожные и сласти. И эти дети никогда, никогда не дерутся… зачем же драться, когда все дозволено?

Она говорила, точно старушка, предающаяся сладким воспоминаниям.

— Я люблю детей, — с тоской сказала Мария и ласково взъерошила волосы Эдуарда.

Он сердито оттолкнул ее руку.

Послышался осторожный стук в дверь. В комнату со смущенным видом вошел секретарь Тайного совета Питри.

— Прибыл лорд Западных островов, — сообщил он, — и его свита вызывает… э-э… некоторое беспокойство.

Я устало поднялся из-за стола. И вдруг почувствовал покалывание, легкий жар в левом бедре. Нет, только не это! Не надо больше ножных болячек! Язва исцелилась, ее больше нет! Она появилась от колдовского зелья, но его действие давно закончилось…

Да. Мне показалось. Я вздохнул от облегчения. Словно теплый медовый ливень пролился на сердце. На самом деле, я не готов опять терпеть эту муку.

— Я вынужден покинуть вас, — сказал я детям. — Вы же понимаете, что у меня еще полно дел. И примите мою благодарность за ваши советы.

Мария кивнула, поджав губы: такой вид обычно принимала Екатерина, когда ей что-то не нравилось, особенно в последние годы. А Елизавете уже давно не терпелось убежать из кабинета. Как и мне самому в юности. Пожалуй, больше всего подкупало меня в Уолси то… что он, став моим доверенным лицом, отсиживал за меня на любых занудных заседаниях.

XXXIV

Святки начались с торжественной полуночной службы, проведенной для моих приближенных в дворцовой церкви. Такого ослепительного великолепия, такой точности в каждой мелочи обряда, в каждом жесте священника наверняка не видели даже в Ватикане. Глядя, как поднимается к своду, синему с позолотой, дымок ладана, я торжествующе подумал о тщетных попытках тех, кто пытался приписать мне крайние реформаторские идеи. Можно отказаться от папской власти, но сохранить приверженность традициям. Немало авантюристов объявляли меня протестантом того или иного рода, согласно их собственным предпочтениям. Какая глупость! Впрочем, я сам клеймил позором разные сборища единомышленников, не позволяя им использовать меня.

Рождественские праздники удались на славу. Придуманные нами забавы и игры привлекли внимание и порадовали гостей. Екатерина пребывала в полном восторге, видимо забыв о недавней потере.

Много лет я не танцевал на придворных балах. Со времен Черной Нэн… Но настала пора вспомнить былое искусство, ведь я восстановил многие другие навыки. Итак, я буду танцевать на балу в Девятую святочную ночь, именно на это время мы назначили первый большой карнавал с участием множества иноземных музыкантов. На досуге я репетировал в своих покоях, оживляя в памяти старые и осваивая новые танцы.

О! Как же мне не хватало танцев в эти ужасные унылые годы, я тосковал по любимому занятию настолько сильно, что запрещал себе думать о них. Казалось, с танцами покончено навсегда.

И вот чудо! Все вернулось вновь, с первым же изящным поворотом в гальярде. Ее называют «возмутительной пляской», но молодежи она нравится…

Моя нога вела себя сносно, хотя последние две недели порой я чувствовал зловещее покалывание. Что оно означало? Возможно, ничего страшного. Я предпочел не обращать на это внимания.

Из Большого зала вынесли всю мебель, подготовив его к балу, и уже заняли свои места все мои лучшие музыканты с духовыми деревянными инструментами — рекодерами, крумхорнами и гобоями, и струнными — виолами, лютнями и арфами. Я велел начинать с простых и известных всем мелодий, чтобы каждый мог присоединиться к танцующим, а потом постепенно перейти к более затейливым новым пляскам. Сам я решил воздержаться от участия до сальтареллы, исполняемой ближе к концу бала. Мой выход изумит общество, как когда-то, в дни далекой молодости…