КУДЕЯР - Артамонов Иванович

По окончании молитвы царь сел в своё кресло.

На амвон[132] вышел архидиакон и стал провозглашать царю многолетие. Затем митрополит поздравил царя:

— Божьей милостью радуйся и здравствуй, православный царь Иван всея Руси самодержец, на многие лета!

Макарий, а вслед за ним архиепископы, епископы и весь собор поклонились царю. Началась литургия[133].

Но вот обряд венчания на царство завершён. Царь встал со своего места и направился к выходу из церкви Успения Богородицы. В церковных дверях стоял, широко улыбаясь, брат Юрий, а сзади с золотой мисой в руках — конюший Михаил Васильевич Глинский. Юрий обернулся к Глинскому, наполнил пригоршни золотыми деньгами и стал осыпать ими государя, но неловко — одна монетка больно ударила по глазу.

После соборного полумрака снег показался ослепительно белым, а по нему словно поток крови струился алый бархат. Царь подивился тому, что по дороге в собор не заметил алости бархата, от которой сейчас было больно глазам. То, о чём мечтал он с юных лет, свершилось- он стал боговенчанным царём и ныне по чину равен латинскому императору, а короли Дании, Англии, Франции, Польши, Швеции и иных земель-ниже его. Возвысился не только он сам, но и Русская земля, её стольный град. Отныне Москва будет именоваться царствующим градом. Многое хочется сделать на благо отечества, но прежде нужно принять ещё один венец — брачный. При воспоминании о юнице Анастасии по телу прошла тёплая волна. Мила, ой как мила ему дочь Романа Юрьевича Захарьина! Но теперь недолго уж ждать — пройдёт чуть больше двух седмиц и митрополит Макарий объявит их мужем и женой.

Зима 1547 года оказалась для москвичей богатой на новости. В январе государь Иван Васильевич венчался на царство, а ныне, в починки[134],-соединяется брачными узами с боярской дочерью Анастасией. Каждому охота поглазеть на царскую свадьбу, да разве что увидишь из-за толпы зевак? К тому же и день нынче трудовой: починки — летним заботам начало! Рачительные хозяева, помолясь всей семьёй, с зарёй выходят в сараи. Вот и Афоня не поспешил с утра в Кремль, а занялся хозяйственными делами. Молодёжь же в день царской свадьбы дома не удержать. Якимке только что шестнадцать исполнилось, совсем уж мужик, обличьем на отца похожий — худощавый, мускулистый, работящий, к любому делу способный. Вместе с соседскими дружками с утра убежал в Кремль. Афоня с Ульяной противиться не стали — вечером расскажет, что удалось увидеть да услышать. Четырнадцатилетний Ерошка тоже просился в Кремле, но его не пустили. Приёмыш Ванятка — однолеток Ерошкин — прошлый год сильно вытянулся и таким пригожим стал, что девицы табуном за ним ходят. А он к Афоне льнёт, всякую работу норовит перехватить. Афоня с Ульяной, глядя на него, не нарадуются.

По случаю починок хозяйка принялась готовить семейную соломату[135]. Приехала соломата на двор — расчинай починки! Потому Афоня с Ивашкой занялись осмотром и починкой летней сбруи. День выдался погожим, солнечным. Из-под застрехи скатилась первая капля, за ней другая, третья. Вскоре в снегу образовалось крошечное озерцо, которое вздрагивало и громко вскрикивало, когда в него падала очередная капля.

— В народе бают, Ванятка, что нынешней ночью лихой домовой заезжает лошадей.

— Можно ли предотвратить козни домового?

— В народе от каждой напасти знают средства. От козней домового спастись можно так; привяжи к шее Гнедка кнут и онучи[136] — домовой подумает, что на лошади сидит сам хозяин, и не осмелится её тронуть.

— А бурёнку нашу домовой не обидит?

— Для неё опасность в другом: нынешним днём по сёлам пробегает заморённая коровья смерть.

— А какая она?

— Вид у неё дюже неприглядный — старуха с граблями вместо рук. Сама она в сёла не заходит, обязательно просится к мужикам в сани, чтобы они довезли её до какой-нибудь избы. Ну а как окажется в селении — обязательно переморит всех коров.

— И от коровьей смерти есть спасение?

— Тут одно только помогает — опахиванье. Как опашут селение — коровья смерть скрывается по лесам и болотам до тех пор, пока скотина не выйдет на солнце обогреть бока. Тогда она, чахлая и заморённая, бегает по сёлам и, если не сможет пробраться в хлевы, скрывается далеко в степи. Потому в ту пору надлежит обязательно запирать хлевы, а ещё лучше повесить в них старую обувку, смазанную дёгтем, — он отпугивает коровью смерть.

— Скорей бы уж лето настало! — мечтательно произнёс Ивашка.

— По теплу соскучился?

— Летом хорошо, привольно, всякие травы цветут — лепота.

— В заволжском скиту мой друг обретается — отец Андриан. Так он звал побывать у него, уж больно там места пригожие — речка, рыбой обильная, леса, грибами и ягодами полные, да и зверушек всяких видимо-невидимо. Так, может, мы с тобой отправимся летом к отцу Андриану?

— Хорошо было бы, отец, побывать в том скиту! — загорелся Ивашка.

— Может, и побываем там, до лета-то ещё дожить нужно. Все дела мы с тобой переделали, пошли в избу соломату есть.

Вечером воротился из города Якимка, рассказал о царской свадьбе. Да только многое ли узришь издалека? А приблизиться к свадебному поезду не было никакой возможности — людей скопилось видимо-невидимо, не протолкнёшься.

А в это время в великокняжеском дворце гости сели за праздничный стол. Вместо убившегося незадолго до свадьбы Василия Михайловича Тучкова дружкой был назначен боярин и воевода Михаил Яковлевич Морозов. Свахой государь просил быть жену окольничего Фёдора Михайловича Нагого. После обязательной поездки по монастырям, коня царя принял конюший Михаил Васильевич Глинский, он в течение ночи кружил с саблей наголо вокруг подклети, где спали новобрачные. Постель для молодых стелили недавно приблизившиеся к государю Алексей Адашев вместе со своим братом Данилом. У постели были Юрий Васильевич Глинский, его жена Ксения и жена Михаила Васильевича Глинского Аксинья.

Наутро с великим князем в мыльне мылись: боярин Юрий Васильевич Глинский, казначей Фёдор Иванович Сукин, спальники и мовники — князь Иван Фёдорович Мстиславский, князь Юрий Шемякин, брат невесты Никита Романович Захарьин да Алексей Адашев.

ГЛАВА 8

Прошёл месяц, как Кудеяр увидел Катеринку — дочь боярина Микеши Чупрунова. Не спится ему, не лежится, о судьбе незадачливой гребтиться[137]. Полюбил он всем сердцем Ольку, души в ней не чаял — сгибла она, а ныне боярышня Катеринка на уме. Да разве возможно такое, чтобы боярская дочь разбойника полюбила? Друзья заметили перемену в Кудеяре. Как-то подсел к нему Олекса, крепко обнял, в глаза заглянул.

— Чего мрачный ходишь?

Кудеяр не стал от дружка таиться.

— Помнишь, были мы у боярина Микеши Чупрунова, так я дочку его, Катеринку, забыть не могу.

— Эка, куда хватил!

Филя весело засмеялся.

— Почему бы и не полюбить Катеринке Кудеяра? Али мало я вам сказок сказывал про добрых молодцев, достававших себе боярских да царских дочерей?

— Так то всё сказки, Филя!

— Сказка — ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок! Кто я? Скоморох, почти что никто, а, поди ж ты, приглянулся боярской дочери, вот и сладилось дело.

— Знала бы она, что ты скоморох, так не поволокла бы тебя в пуховые перины. Ты ведь явился к ней в красном кафтане да в сафьяновых сапожках, сказался гонцом великокняжеским, вот она и лишилась головы. Да к тому же твоя боярышня так мила собой, так хороша, что самому великому князю поглянулась, и он приказал везти её в Москву на смотрины!

Друзья расхохотались.

— Не будем о том спорить, — миролюбиво ответил Филя, — только я так скажу: ты, Кудеяр, и без красного кафтана понравишься любой девице. Когда казали нам Катеринку, померещилось мне, будто, несмотря на отцовские запрещения, глянула она на нас тайком и, увидев тебя, зарделась, как маков цвет. Так что ты голову не вешай, глядишь, Катеринка-то тебе и достанется.

«А и вправду, почему бы мне не попытать счастья?»

— Беспокоюсь я, вдруг великий князь её невестой выбрал.

— Чего понапрасну тревожиться? Пойдём к боярину Чупрунову в гости, там всё и проведаем.

— Так он и ждёт нас!

— А мы с гуслями к нему пожалуем, ещё как обрадуется нашему приходу!

В полдень перед воротами боярского поместья остановились слепой старик с поводырём, стали под перезвон гуслей славить старину-матушку. Послушать странников сбежалась боярская челядь, а воротник Никодим, стоявший опершись на дубину, аж прослезился от умиления.

— Говорят, в этих хоромах боярин Микеша Чупрунов жительствует? — спросил Никодима Филя.

— Он самый.

— Славный теремок построил себе боярин, — похвалил Филя, цепко обегая глазами окна боярского дома.