Турист - Ольга Погожева

— Poppante…

Я вспыхнул, в ушах зашумело от прилившей крови. Несколько раз в мой первый день работы на кухне этим словом меня обзывал Папа Дидимо. Я тогда заинтересовался, и Примо услужливо перевел. Сволочи! Эти холеные, уверенные в себе… мужчины оценивали меня точно бессловесный скот! Poppante… сосунок.

— Захлопни пасть, — ровным голосом произнес я, и в комнате вдруг воцарилась абсолютная тишина. Этого ждали — что я сорвусь. Но явно оказались не готовы к тому, что заткнуть меня будет непросто. — Или выйди и докажи, что ты лучше меня. Сомневаюсь, что у тебя получится.

За спиной у меня раздалось невнятное сопение — Джино нервничал. Я же пытался сосредоточиться на том, чтобы мой голос оставался ровным.

— Вот видишь. Ты остался сидеть.

Голос всё-таки дрогнул; ярость рвалась наружу. В лице побелевшего от гнева мафиози я видел всех тех паразитов, на которых успел насмотреться вдоволь за свою жизнь. Зажравшиеся недолюди. Глисты, пожирающие организм общества. Вот только они не знают, что червь точит плод, но сам дохнет до того, как ему удается оттуда выбраться.

— И знаешь, почему? — пользуясь повисшей в комнате гробовой тишиной, продолжил я. — Потому что тебе нечего поставить против меня. Что у тебя есть? Только твой статус и твои деньги. И ты очень боишься их потерять. Ты зависим от них, ты без них ничто. Поэтому ты не решаешься поступать так, как считаешь правильным. Например, врезать мне. Потому что Змей не велел.

Тут я хватанул через край: сзади раздался громкий кашель, Вителли отчаянно пытался привлечь мое внимание. Тщетно. Я ненавидел эти рожи, полные самодовольства и осознания собственной безнаказанности, неприкасаемости, превосходства… Я их ненавидел.

— И пока ты ждешь команды своего босса… я могу говорить тебе всё, что угодно. Сделать с тобой всё, что угодно. Действовать так, как никогда не сможешь действовать ты. Потому что я, в отличие от тебя, свободен.

Повисшую после моей тирады тишину можно было резать на тонкие ломти. Несколько секунд ничто в комнате не менялось. Затем с шумом отодвинулись стулья. Мафиози молча покидали кабинет, словно разом вспомнили о важных и неотложных делах. Я слышал, как тяжело, точно раненый, дышит Джино, но ни говорить, ни двигаться ещё не мог. Я буквально чувствовал, как в приступе гнева от лица отхлынула вся кровь, и сейчас медленно успокаивался, хотя по-прежнему не мог разжать сведенные за спиной руки. Говорить я тоже не мог: я и так сказал больше, чем требовалось.

Я ошибся. Седой мужчина вышел последним, прикрыв за собой дверь. Бритоголовый в кресле неторопливо отложил газету.

— Подожди за дверью, Джино.

В голосе дона Медичи, как и в речи Вителли, слышался мелодичный акцент. Бархатный, как крылья бабочки, и острый, как прикрытый тканью стилет. Не знаю, что думал в тот момент Джино: на лбу у него пролегли глубокие складки, темные глазки беспокойно перебегали от босса ко мне. Бросив последний ободряющий взгляд, Вителли покинул комнату.

— Возьми стул и сядь, — велел Медичи, указывая на свободный участок у окна.

Позиция, выбранная им, позволяла видеть моё лицо, самому оставаясь в полутени. Поставив стул, я сел. Молчание затянулось. Я чувствовал взгляд, изучающий, пытливый, и решил нарушить ещё одно правило. Я посмотрел в глаза Змею.

Они оказались синего цвета. Холодные, словно все льды Арктики. Глаза безжалостного руководителя, жестокого, опытного, не знающего поражений. Я знал, что между Медичи и Джино десять лет разницы, но с таким же успехом мог бы дать ему от сорока до пятидесяти. Несколько морщин пересекали лоб, жесткие, сухие губы были крепко сжаты. Я ощутил легкий прохладный запах парфюма. Отводить глаза я не стал: это стало бы проявлением слабости. Кроме того, во мне проснулся слабый интерес. Змей не вызывал отрицательных эмоций. Я не хотел думать о нем плохо. Да и что я терял? Уже ничего…

— Чего ты ждешь? — неожиданно спросил Медичи.

Вопрос застал врасплох. Я растерянно пожал плечами.

— Ничего. Для меня и так уже сделали достаточно.

Находясь один на один с итальянцем, я понял, почему остальные предпочитали помалкивать. Люди, подобные Джанфранко, излучают уверенность, спокойствие, и вместе с тем заставляют вас чувствовать себя на краю пропасти. Я не боялся: человеческий суд меня не пугал, а к высшему я был готов. Но сейчас, чувствуя на себе взгляд дона Медичи, мне почему-то жадно, до боли захотелось жить.

— Мне рассказывали о тебе, — Медичи положил руки на подлокотники кресла, — Олег Грозный. Вителли поручился за тебя. Знаешь, чего он просил?

— Принять меня?

Медичи усмехнулся.

— Семья, Олег, это большой, хорошо отлаженный механизм. Каждая часть на своем месте, каждая выполняет свою работу, не мешая остальным. Ты не будешь полезен.

Я отвел глаза. Я всё-таки не ошибался. Такие, как Змей, оценивают стоимость человека по степени его полезности. Мне не оставалось ничего другого, кроме как сидеть и слушать. Что я мог сделать, если Медичи уже всё решил? Моя жизнь в это момент не стоила ничего.

— Меня убьют.

— Я бы так и поступил, — едва заметно кивнул дон, — ты слишком много видел. Свидетели мне не нужны.

— Но я мог бы быть вам полезен, — криво усмехнулся я. Странное дело, можно не бояться смерти, и в то же время пытаться протянуть время, ухватить последний шанс. Или, по крайней мере, насладиться последними моментами своей жизни. — Кроме того, я не стану свидетельствовать против вас или любого другого из вашего окружения.

— Предлагаешь поверить тебе на слово?

— Вы разбираетесь в людях, мистер Медичи, — я пожал плечами, — вы знаете обо мне всё, и можете сделать многое. Я только могу повторить. Я не враг вам или мистеру Вителли.

— Ты действительно мог бы быть полезным мне, — заметил Джанфранко. — Отличный боец, умный, уважающий традиции молодой человек. Джино будет расстроен; он готов отстаивать тебя вопреки здравому смыслу.

— Это плохо?

— Неправильно.

Я усмехнулся.

— В вашей власти принять то решение, которое вы посчитаете правильным.

В тот момент я был почти уверен, что меня всё-таки убьют, и, наверное, на какое-то мгновение испугался. Грубость спасала меня от того, чтобы показать свой страх. Но мне показалось, что сеньор Медичи всё понял. И решил быть снисходительным.

— Власть… — помедлив, проговорил он. — Люди готовы платить обожанием, если я дам им почувствовать себя защищенными.

— У нас это называют «молодец среди овец», сеньор Медичи, — хотелось перед смертью сказать как можно больше. — Легко получить обожание стада. Или стаи. Попробуйте завоевать уважение равного себе. Власть ведь не в деньгах, не в силе. Сила — это ещё не власть. Власть — в доверии. Нет доверия, нет власти. Максимум, можно воспользоваться силой или деньгами. Но если нет доверия… власти тоже нет. Хотя вы можете подумать, что я слишком молод, чтобы судить об этом.