Самый неправдоподобный роман. Книга вторая - Юлия Коротина

— Чарли! — Позвал Дэн сына.

Но тот даже не обернулся, будто и не видел его. В чем дело? И почему, если сын приехал только сегодня, то даже не зашел в дом? Мотоцикл проехал, как будто его и не было, а Уайтхорн — старший стоял во дворе своего особняка в полном недоумении, сомневаясь в том, что видел. Все произошло так быстро, что на пару мгновений Дэн забыл о том, что собирался сделать.

А Чарльз Роберт Уайтхорн бешено гнал свой мотоцикл по заполненным автомобилями улицам города, стремясь уехать как можно дальше от всего, что чувствовал. Просто удивительно, как он не разбился, как на его пути не встретился ни один дорожный патруль. Хотя если бы это случилось, ему было бы все равно. Напротив, у него сейчас было огромное желание надебоширить, с грохотом разбить что-нибудь, нарушить этот размеренный ход жизни так же жестоко и грубо, как разрушили его жизнь. С ним поступили несправедливо, и он будет теперь поступать несправедливо. Почему отец и мать имеют право делать ему больно, а он — нет?

Когда мотоцикл прибыл к загородному дому, Чарли так резко затормозил, что завизжали тормозные колодки, а сам он едва не вылетел из седла. Он снял шлем, расправил пальцами непослушные волосы, осмотрелся по сторонам. Здесь по-прежнему было царственное спокойствие, от которого просто дух захватывало. Почему здесь ничего не изменилось? Почему этот великолепный дом, утопающий в цветах, не обрушился, похоронив под своими обломками его нерушимое счастье? Ведь его сердце разбито вдребезги, и осколки уже не склеить. Почему волны океана по-прежнему величественно бьются об утес, в то время как душа его плачет кровавыми слезами? Почему здесь так же хорошо, как в объятиях Джулии, а он, точно безумный, мечется от горя, оглушенный болью? Это ненормально, этого не должно быть, потому что это неестественно. Раз уж на то пошло, он сам готов здесь все сокрушить — лишь бы не испытывать эту безумную, невыносимую боль.

Неожиданно осознав, что он все еще сидит на мотоцикле, Уайтхорн слез с него, и тут у него зазвонил телефон. Можно было даже не смотреть на дисплей, чтобы понять, что звонит отец. Наверное, Дэн все-таки видел, как он уезжал на мотоцикле. Ну, точно!.. Нашел время для звонка! Тоже мне, заботливый папаша!

— Да, слушаю! — Ответил он.

Голос его был сухим, резким, отталкивающим.

— Чарли, привет! — Поздоровался отец.

Надо же, какой радостный у него голос, как будто ничего и не произошло!

— Привет, пап, — спокойно отозвался парень.

И как он может так спокойно говорить с отцом, когда руки у него так и чешутся от души ему врезать?!! Самое странное, что сотовая связь сработала здесь именно на этом звонке отца. К чему бы это?

— Ты сейчас где? В Лос-Анджелесе? — Осторожно спросил Дэн, будто на расстоянии чувствуя, как нужно сейчас разговаривать с сыном.

— Если знаешь, то почему ты спрашиваешь? — Дерзко ответил Уайтхорн — младший.

— Ты давно приехал? Почему не зашел домой?

— Это, что, допрос?

— Прости, нет, конечно, — обескуражено ответил Дэн, не понимая настроения сына и его причин. — Я ведь не ожидал твоего приезда так быстро. Что-нибудь случилось?

— Нет.

— Почему ты не предупредил, что приедешь? Я бы встретил тебя.

— Не предупредил. И что теперь? В угол поставишь? Я уже не маленький, пап! У меня своя жизнь. Пора бы тебе привыкнуть к тому, что я стал принимать свои решения, не зависящие от твоей воли.

В голосе сына было столько сарказма и жгучего яда, что Дэн опешил. Что с ним такое случилось? Почему он такой чужой, колючий, озлобленный? И почему Чарли ведет себя сейчас так, будто в чем-то, произошедшим с ним, виноват только один человек — его отец.

— Ты когда придешь домой? — Спросил Дэн, уже заранее зная ответ.

— Я не знаю. Как только — так сразу. Мне нужно побыть одному.

Дэн вдруг внезапно понял, почему у сына такое дурное настроение. Он поругался с Джулией. Как же он сразу не догадался! Теперь все ясно. Чарльзу просто нужно время, чтобы прийти в себя, остыть, а уже потом поговорить с Джулией, помириться. Ведь милые бранятся — только тешатся.

— Хорошо. Ты только не пропадай надолго. Приедешь — поговорим.

Странно, почему голос у отца звучит так, будто он заранее знает ответы на все вопросы. Но Чарльз не хотел ломать над этим голову — по крайней мере, сейчас. Потом; все потом.

— Ладно, буркнул Уайтхорн — младший. — Пока, и дал отбой прежде, чем отец успел с ним попрощаться.

А в этом доме было так тихо и спокойно, что, казалось, мир остановился и замер в ожидании чего-то невероятного и сногсшибательного. Будто здесь остановилось время, будто он внезапно очутился в другом измерении, где знал, что ничего подобного из того, что произошло с ним, здесь не случится. Это, конечно, было временное спасение. Рано или поздно Чарльзу придется принять случившееся, выйти из своей спасительной норы и посмотреть людям в глаза. Но как? Чарльз не представлял, как он будет смотреть всем в глаза после случившегося. В принципе, ему было все равно, что кто-то там подумает о его отношениях с Джулией. Он до сих пор любит ее до безумия и готов любого растерзать, кто так или иначе причинит ей боль. Чарльз знал, что не сможет свободно общаться с отцом, как это было раньше. Дэн ведь наверняка знает, что Джулия — его дочь. Почему не сказал об этом своему сыну? Разве это тайна, скрытая за семью печатями? Тогда почему об этом знает Жаклин — человек, не имеющий к этому никакого отношения? У Чарльза просто в голове не укладывалось, откуда мать могла узнать тайну отца. Не мог же Дэн сам ей об этом сказать, если он столько лет молчал. Со стороны все это выглядело так, как если бы она это выдумала, чтобы прекратить его отношения с Джулией. Но он ей верил. Она не могла быть такой жестокой со своим единственным сыном — просто не имела на это право. Чарльз полагал, что знает мать, и считал, что она далеко не жестокий человек, а потому не могла выдумать такую чудовищную ложь. В этой ситуации есть только два варианта — или правда, или ложь. Мать не могла его обмануть, а значит, это правда, которую намеренно скрыл от него отец. Выходит, что Дэн Уайтхорн вовсе не такой идеал, каким хочет казаться. Всю свою жизнь он кого-нибудь обманывал — Джессику, мать Джулии, когда решил для всех умереть после "знаменитой" на всю семью Уайтхорн авиакатастрофы; он лгал его матери, когда женился на ней, любя другую женщину; он скрыл правду от своего сына, тем самым разрушив его жизнь, его любовь и его счастье.

Чарльз Роберт не знал, куда деться от этого. Подобные мысли терзали его сознание, точно когти хищной птицы, и раздирали в кровь душу. В мгновение ока разрушился мир, в котором он жил долгое время — мир, в котором он родился и вырос. Идеалы, стоявшие на его пьедестале, рухнули, точно великий Колосс Родосский. Отец и мать оказались первыми его врагами. Отец стал предателем, каких свет не видывал, а мать Чарльз возненавидел всего лишь потому, что она сняла шоры с его глаз, заставив увидеть правду такой, какая она есть. Осталась лишь Джулия — его богиня, его мадонна, его жизнь, его счастье, его любовь и его… сестра. Боже, ведь ничего на свете не изменилось: она по-прежнему была, есть и будет его сестрой. Ему предстоит жить в этом аду всю оставшуюся жизнь. Неужели и Джулии тоже? Неужели кто-нибудь осмелится причинить ей боль, рассказав мучительную, невыносимую правду? Неужели она тоже будет стыдиться посмотреть людям в глаза, потому что любила своего брата? Нет!!! Лучше пусть его сердце разрывается на части от боли и тоски. Пусть лучше он навсегда лишится возможности смотреть в великолепные небесно-голубые глаза, чем ей будет больно. Но пусть никто и никогда в мире не осмелится сказать ей правду; в противном случае он убьет любого — даже своего отца. Пусть лучше она думает, что Чарльз ее разлюбил — лишь бы правда никогда не дошла до ее ушей. Сам он не сможет ей этого сказать — никогда! Но ведь Джулия сразу догадается, что он что-то от нее скрывает, и это что-то касается их обоих. Безусловно, она начнет спрашивать, а он не сможет ей ответить; более того, он не сможет смотреть ей в глаза.