Графиня Шатобриан - Генрих Лаубе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Меня удивляет, что ваше величество может быть в таком хорошем настроении духа, зная, что Франция находится в опасности и дорога в Италию занята победоносным неприятелем.
– Foi de gentilhomme, все находят, что я слишком самонадеян, и ты, кажется, разделяешь общее мнение. Может быть, вы правы, но это свойство всего более поддерживает меня. Ручаюсь тебе, что этот Бурбон – да накажет его Господь за измену – оставит Францию, прежде чем я нанесу один удар меча или даже, быть может, прежде чем они увидят мою особу. Однако я не должен высказывать моих предположений относительно будущего, это своего рода вызов судьбе, и она может наказать меня за это. Перекрести меня трижды, Мартин, чтобы мои легкомысленные слова не навлекли на меня несчастия. Ты не веришь этим вещам, Бюде, и тебя недаром считают еретиком!
– До сих пор счастье благоприятствовало вам, мой дорогой король, и вы умеете пользоваться им; дай Бог, чтобы так было и впредь. Но мне кажется, что все-таки нужно принять некоторые предосторожности, чтобы предупредить несчастие.
– Само собой разумеется! Затяни покрепче левый башмак, Мартин! Но счастье также отворачивается от людей, которые постоянно думают о несчастье.
– Неужели вы не сделаете каких-либо распоряжений относительно того, кто будет управлять государством в ваше отсутствие?
– Этот вопрос, по-видимому, очень интересует тебя! Я знаю, кого ты имеешь в виду, и не осуждаю тебя за это. Из всех добродетелей ты выше всего ценишь честность, и потому я поставил тебя во главе народного образования. Не воображаешь ли ты, что из тебя выйдет хороший правитель государства при твоей безусловной честности? Что касается меня лично, то любовь точно так же вредит мне, как тебе вредила бы твоя честность. Ну, а женщины еще хуже. Кто может заранее сказать о них что-либо определенное? Есть ли что причудливее женщин и погоды?
– Разве между женщинами не встречаются вполне определенные личности?
– Ты думаешь! Впрочем, относительно этого пункта я считаю себя лучшим судьей, потому что гораздо опытнее тебя. Пусть сам Бог правит Францией в мое отсутствие; это будет наилучшее. До свидания, Бюде…
Франциска, испуганная падением одного из противников, быстро пробежала все комнаты, как будто спасаясь от чьих-то преследований, бросилась в лес через двор и сад и в изнеможении опустилась на землю под дубом. Химена последовала за нею. Сознавая, насколько неуместны будут всякие утешения, она остановилась в нескольких шагах от несчастной женщины, которую можно было различить в тени по белому платью. Они вероятно долго оставались бы, таким образом, в темном лесу, фантастически освещенном лунным светом, если бы их не испугало стадо диких серн, пасшихся на лугу около замка, которые, почуяв присутствие людей, бросились в чащу с громким топотом. Франциска, внезапно пробужденная из своего мучительного раздумья, вскочила с места и с испугом смотрела на мелькавшие около нее темные фигуры. Она была в таком возбужденном состоянии, что в первую минуту нисколько не удивилась неожиданному появлению Химены и молча поблагодарила ее пожатием руки.
Возвращаясь в замок, Франциска рассказала своей спутнице о поединке и просила ее пойти вместе с Бернаром в ее спальню и узнать, не остался ли на месте раненным или убитым один из противников.
– У меня не хватит на это мужества, – добавила она, входя в прихожую.
Химена ответила, что пойдет одна, потому что, по ее мнению, не следует посвящать Бернара в такую важную тайну, несмотря на его испытанную преданность дому Фуа.
Помещение Франциски было так удобно расположено, что слуги ничего не знали о случившемся. Это был совершенно отдельный флигель на дальнем конце замка, который примыкал к главному зданию только со стороны галереи. Выходная дверь и лестница разделяли этот флигель на две неравные части: направо жила Химена и прислуга, а налево были комнаты графини Шатобриан. Первая комната при входе служила передней, и в ней неотлучно находился Бернар. Химена, увидя из окна высокую фигуру короля, проходившего по двору, поспешно послала старого слугу под каким-то предлогом в свою комнату, так как употребляла все усилия, чтобы скрыть от него отношение короля к Франциске. Таким образом, Бернар, видя уходившего прелата, не подозревал, что кто-нибудь мог войти в его отсутствие.
Химена взяла подсвечник и твердым шагом дошла до последней комнаты, где происходил поединок. Тут она остановилась и стала прислушиваться, но ничего не было слышно. Наконец она собралась с мужеством и открыла дверь, хотя сердце ее усиленно билось, потому что она ожидала увидеть мертвого или раненого. Холодный пот выступил на ее лбу от скрипа двери, но она все-таки вошла, не выпуская свечи из рук. В комнате царила мертвая тишина; не слышно было, ни вздоха, ни храпения и не видно ни одной души. Стол и стул лежали опрокинутые, дверь в прихожую, примыкавшую к галерее, была открыта. Химена едва слышным шагом вошла в нее, но и тут было пусто. Если бы она продолжала свои поиски, то сделала бы открытие, которое поразило бы ее ужасом и заставило обратиться в бегство.
Она поспешно вернулась к графине и сообщила ей свое предположение, что поединок, вероятно, ничем не кончился, так как она никого не нашла на месте происшествия. Затем она пошла к Бернару и спросила, все ли благополучно. Ей хотелось узнать, не видал ли Бернар короля или графа Шатобриана, которые могли выйти в ее отсутствие. Но слуга ответил спокойным голосом, что «все по-старому».
«Значит они оба прошли в галерею через потаенную дверь!» – подумала Химена.
В это время двор неожиданно осветился светом факелов; два пажа шли впереди, медленно поднимаясь на лестницу, за ними следовала богато одетая дама. Это была Маргарита, герцогиня Алансонская.
Трудно передать все те ощущения, которые должна была испытать графиня Шатобриан во время получасовой беседы с сестрой короля, чтобы перейти от тревожного состояния к полному успокоению. Благодаря этому она беспрекословно согласилась присутствовать при торжественной церемонии выезда короля из Фонтенбло.
Маргарита с первых же слов сумела дать иное направление мыслям Франциски и поддержать ее тайное желание помириться с королем. Под влиянием чувства всепрощающей любви Франциска спрашивала себя, был ли у нее какой-либо основательный повод для гнева против короля. Сцена в павильоне была объяснена ей адмиралом Бонниве, который мог намеренно оклеветать перед нею короля, чтобы поссорить их в решительную минуту. Неужели Маргарита, всегда строго осуждавшая брата за его мимолетные увлечения, стала бы так снисходительно относиться к нему в данном случае? Она вероятно знала это дело до малейших подробностей, так как стояла вне придворных партий и пользовалась безусловным доверием короля. Он сам послал свою сестру просить у нее прощения и если бы действительно чувствовал себя виноватым, то вероятно счел бы нужным оправдаться в том, что было главной причиной их ссоры. Маргарита говорила равнодушным тоном о приезде Дианы ко двору; все извинения короля сводились к тому, что он нарушил свой обет и самовольно явился к Франциске раньше назначенного срока.