Стихотворения и поэмы - Павел Антокольский

249. НЕ ЛЮБЛЮ

Не люблю тех, которые ждут благостыни,И особенно тех, что дождаться смогли.Я люблю бедуинов на страже пустыни,Моряков, что сжигали свои корабли.

И актеров, забывших про главный свой выход,И поэтов, не знающих, как рифмовать.Но себя не люблю окончательно. Вы хотьНе судите за искренность, — что там скрывать!

Я люблю после ночи хмельной и метельнойПовторить молчаливый, без имени, тост.И еще я люблю бесполезный, бесцельныйАвгустовский подарок — падение звезд.

250. ЭТО НЕ КОНЕЦ

Ты кончил. Тебе хорошо,Что утро, что некуда выше.Тот призрак, что звал ты душой,Из комнаты медленно вышел.

Ты кончился. Завтра опятьРядиться в лицо человека.А там… хоть столетье проспать,Пылиться, как библиотека

На мертвых семи языках.Стать черепом в медной оправеИль кубком в горячих руках,В гостях у чужих биографий…

Ты, может быть, плачешь навзрыд,Но сам спохватился сейчас же,Из пепла природы разрытИ поднят — весь в глине и саже,

Весь в язвах — обломок души,Кусок истлевающей ткани.Гуляй, сумасшествуй, спеши:Весь мир в твоем бедном стакане.

Тот призрак, что звал ты душой,Та мелочь домашнего быта,Та сказка о жизни чужойПрибита к стене и забыта.

251. РЕБЕНОК МОЙ ОСЕНЬ

Ребенок мой осень, ты плачешь?То пляшет мой ткацкий станок.Я тку твое серое платье,И город свернулся у ног.

Ребенок седой и горбатый,Твоя мне мерещится мощь —По крышам и стеклам АрбатаС налета ударивший дождь.

Мой ранний, мой слабый ребенок,Твой плач вырастает впотьмах.Но сколько их, непогребенныхДетей моих, в сонных домах!

Теперь мне осталось одно лишьСедое, как дождь, ремесло.Но ты ведь не враг. Ты позволишь,Чтоб это мученье росло,

Чтоб наше прощанье окрепло,Кренясь на великом ветру,Пока я соленого пеплаИ пены со рта не сотру.

252. ГОРОДСКАЯ НЕУДАЧА

На тротуарах скользко. ТениБесшумно расшибают лбы.Стеблями вянущих растенийВисят фонарные столбы.

Мотор скрипучий, снег скрипучийИ скрипка нищего слепца —В одном ключе. И вдруг как вспучитВиденье мертвого лица:

Лоб изойдет безбровой гладью,И нос провалится в дыру.Поэт, на эту прелесть глядя,Подумает: «И я умру…»

Он скажет скрипке: «Кончись тихо!»Он скажет нищему: «Прости!»Он скажет женщине: «Шутиха,Отчальте с моего пути!»

И станет эта площадь местом,Чтобы комедию играть.И станет эта мука текстом,Внесенным начерно в тетрадь.

И всё пройдет. И тень поэтаВ руках истлевших донесетТетрадь исчерканную этуВплоть до несбыточных высот.

А там, перешибая споры,Его оставив без гроша,Придется для другого впоруЕго бездомная душа…

Но как он был в рассказе точен,Как верил сам себе, чудак!……………………………И всё не так или не очень,А может быть, совсем не так…

253. ЛИШЬ БЫ ЖИТЬ!

Не буди ее, пасмурный сон мой,Не тревожь ее, лучший мой друг,Но разбейся на сонмы и сонмыБесконечно далеких разлук.

Ты за нею потянешься следомБезголовою хитрой змеей,Будешь неотразим и неведом,Обернешься огнем и землей.

И замечешься в дыме и сажеПосле стольких бессонниц труда —Дальше, дальше, — и вот если дажеНе проснется она и тогда,

Если в той непомерной минутеНе отыщется силы такой,Чтобы давнюю память вернуть ей,Растопить ее сладкий покой, —

Вот тогда и зови на расправу,К пированью лихого стола,Навсегда тебе данное правоРвать одежды и жечь их дотла!

Никакую, ничью и не нашу,Всё равно украдешь ты ее,Ты заваришь веселую кашуИ отпразднуешь горе свое!

Лишь бы жить, если жив ты и молод, —До последнего пульса тоски,Лишь бы время, как каменный молот,Вам двоим грохотало в виски!

254. ВРЕМЕНА

Времена!Над разбуженными головами,Истлевая в ушах, раскаленных от бега,Вы — как птица, которую бьют на лету,И от брега до брегаШумный мир наливается вами,Заливает свою пустоту.

Вот пришли времена непомерных пиров,Нагруженные всяким добром,Отягченные рухлядью мертвых миров,Божьих храмов и княжьих хором.И как будто бы ритму идущих временДобровольно покорствует грудь,И пожарищем музыки мир окаймлен,И не смеет никто отдохнуть.

И знамена — как бурные зори,А весна — это просто весна.Но романтиков вечное горе —Как смертельный прыжок плясунаИ как голубь над кровлей ковчега.И от брега до брега,От окна до окнаВ черных кубках сверканье вина.И любимая ваша бледна и нежна.Настежь окна, и в окнах виднаИ другая подруга — луна.И еще далеко до ночлега.

255. КАК ЖИЛ?

— Как жил? — Я не́ жил. — Что узнал? — Забыл.Я только помню, как тебя любил.Так взвейся вихрем это восклицанье!Разлейся в марте, ржавая вода,Рассмейся, жизнь, над словом «никогда».Всё остальное остается втайне.

Циркачка в черно-золотом трико,Лети сквозь мир так дико, так легко,Так высоко, с таким весельем дерзким,Так издевательски не по-людски,Что самообладанием тоскиТебе делиться в самом деле не с кем!

256. ВРЕМЕННЫЙ ИТОГ

Хорошо! Сговоримся. Посмотрим,Что осталось на свете. Пойми:Ни надменным, ни добрым, ни бодрымНе хочу я ходить меж людьми.

Чем гордиться? Чего мне ломаться?И о чем еще стоит гадать?Дело кончено. Времени масса.Жизнь идет. Вообще — благодать!

Я хотел, чтобы всё человечье,Чем я жил эти несколько лет,Было твердо оплаченной вещью,Было жизнью… А этого нет.

Я мечтал, чтоб с ничтожным и хилымРаз в году пировала гроза,Словно сам Громовержец с Эсхилом, —Но и этого тоже нельзя.

Спать без просыпу? Музыку слушать?Бушевать, чтобы вынести час?Нет!.. Как можно смирнее и суше,Красноречью — у камня учась.

КОНЕЦ ВЕКА

257. РУССКИЙ ИСТОРИК

Русский историк, не знавший страха,Выстоял вахту, вышел на приступ.Он воскрешал из тлена и прахаВсех пугачевцев и декабристов.Ржавые пятна с реляций вытер,Темное дело в архивах поднял,Чтобы восстал бунтующий Питер,Вросший в гранит и всосанный в отмель.

Он приказал: «Раскрывайся настежь,Юность былая, ярость былая!Что ты темнишь и глаза мне застишь,Обло, озорно, стозевно, лаяй?»Он рассказал о самосгораньеРусских юношей в пламени зарев:Свадьбу справляли с гибелью раннейГордый Печорин, дерзкий Базаров.

А между тем подспудное делоШло, как бывало, немо и грозно,Не истлевало и не хладело,Не застывало казенной бронзой.Так, не ища дешевых ответовВ лепете многотиражных книжек,Русский историк, горя отведав,Правое поднял, лживое выжег.

Эта работа шла понемногуВ библиотеках и в чистом поле,С жизнью об руку, с временем в ногу,В песнях застольных и в стонах боли.Эта работа сегодня длится,Нет ей конца и в двадцатом веке.Подняты к звездам юные лица.В дальнюю даль зарублены вехи.

258. НЕ НАУКА