Девушка в тюрбане - Стефано Бенни

По этой дороге они и вышли к морю.

Ничто в окружающем пейзаже не предвещало песчаной прибрежной полосы, которая внезапно открылась перед ними с опушки леса. А дальше сверкала голубоватая спокойная гладь бухты, ее можно было бы принять за озеро, если бы не безгранично широкая линия горизонта.

— Как видите, это граница моего именья.

Бернхард через силу слушал своего спутника — он был ошеломлен, море оказалось так близко, а он-то думал, что вокруг замка далеко-далеко простирается земля. Старик рассмеялся, заметив его изумление.

— Моя страна, как и ваша, невелика, до границ ее рукой подать.

Гость и хозяин несколько задержались у моря, и солнце уже стояло в зените, когда они отправились в обратный путь. Долго шагали молча.

— Вы давно не выезжали из своего именья? — полюбопытствовал купец.

— Никогда не выезжал, мессер Бернхард, даже в юности. Я родился в этом замке и ни одного дня не ночевал под чужой крышей.

Голландцу это показалось невероятным, вопросы так и просились на язык, но он промолчал, памятуя категорический ответ датчанина.

В передней замка их ждала дочь Херфёльге; подобно отцу, она вела себя с гостем непринужденно, что удивляло Бернхарда, ожидавшего большей сдержанности от юной и неопытной девушки, к тому же столь хорошо воспитанной. Она без малейшего смущенья подошла к Бернхарду и сняла с его плеч запыленный плащ.

— Входите, мессер, — пригласил его из залы господин Херфёльге, держа в руках графин молодого вина. — Прошу вас, садитесь, отдыхайте, скоро будем обедать.

Так спокойно прошел и первый и второй день, никто не напоминал о картине, привезенной ван Рейком, а сам купец охотно подчинился благожелательной воле хозяина и, когда дела вновь призвали старика в поле, опять присоединился к нему и благодаря радушию, каким его окружили, как будто бы уже привязался к здешним местам. То недолгое время, что он проводил в одиночестве, не тяготило его, он с удовольствием гулял в парке и вокруг замка и сам отыскал дорогу к морю, которая так поразила его прошлым утром.

Пройдя этот путь без провожатого, он почувствовал, что ему здесь очень хорошо, и, покидая пустынный морской берег, испытал желание еще раз вернуться сюда, но в тот вечер предстояло показать картину господину Херфёльге, а после заключения сделки задерживаться повода не будет. Он прогостил три дня, а ощущение было такое, словно он давным-давно знает имение, его молчаливых обитателей и необыкновенного хозяина. Впрочем, ему нужно было еще заехать в столицу, продать то немногое, что привез из своей схевенингенской лавки, а затем вернуться домой.

Он почувствовал укол совести при мысли, что не отправил ни строчки Мириам, но тут же успокоил себя: дома наверняка все в порядке. Три дня в замке пролетели так стремительно, что недосуг было думать ни о чем, по крайней мере так казалось честному Бернхарду.

Он глубоко вздохнул и замедлил шаг — к чему спешить. Подойдя к въездному мосту, купец направился не в замок, а свернул направо, в парк.

Девушка сидела на деревянной скамье, прислонившись к вязу, и ван Рейк заметил ее, только когда поравнялся с ней.

— Это вы, мессер? — нимало не смутившись, сказала она и повернулась к нему. Бернхард поначалу растерялся, но взял себя в руки и вежливо ответил. Юная дочь Херфёльге держалась непринужденно, в ней редкостным образом сочетались полудетская непосредственность и трезвое отношение к окружающему миру.

Ван Рейк тоже присел на скамью, поглядывая с опаской на большого белого пса, растянувшегося у ее ног, того самого норвежского бухунда, которого видел в первый день затаившимся на лужайке у рва.

— Он не тронет, у него только вид грозный, а на самом деле он добряк. — И босой ступней она ласково погладила пса по загривку, он подполз ближе, подставляя голову. — Отец сказал, что жена ваша скоро станет матерью и с нетерпением ждет вашего возвращения.

— Мириам — женщина разумная, и здоровье у нее крепкое, она не боится родов, и потом, к тому времени я наверняка буду дома.

— Сколько у вас детей?

— Это первенец, но, как я уже говорил, жена у меня терпеливая и привыкла к моим поездкам. — (Надо сказать, что в этом случае память подвела славного Бернхарда!) — У нас по-настоящему преданные слуги, жена за ними как за каменной стеной, и она это знает.

— Сегодня вечером отец будет смотреть картину, которую вы привезли, — заметила девушка и снова погладила пса.

— А я ведь до сих пор не знаю вашего имени, сударыня.

— Ариадна.

Бернхард удивился.

— Это имя, по-моему, не слишком распространено в Дании.

— Да, вы правы, но это имя моей матери, а она получила его в честь бабушки, гречанки, или, может быть, я путаю, в честь прабабушки. Оно издавна принято в нашем роду, и отец выбрал его для меня.

По боковой аллее приближалась домоправительница, разговор тотчас направился в другое русло, она пришла выслушать распоряжения хозяйки касательно обеда. Оказалось, надо было кое-что обсудить в кладовой, обе женщины попрощались с Бернхардом и покинули парк. Пес бросился за ними.

Ужинали в этот вечер раньше обычного, и, не задерживаясь за столом, гость и хозяин удалились в библиотеку. Впервые Бернхард был здесь в столь поздний час, и золотистый свет свечей в просторной комнате вселил в него уверенность.

— Что ж, мессер, нам остается только посмотреть ваш драгоценный груз, — сказал старик, и купцу инстинктивно захотелось оттянуть этот миг, но всякое промедление выглядело бы противоестественно. Он испросил разрешения подняться к себе в комнату за картиной, по-прежнему, как и в первый день, обернутой черной тканью.

Вернувшись в библиотеку, он увидел мольберт, поставленный в хорошо освещенном месте, выбор его говорил о глубоком проникновении в тайны света и тени, присущем знатоку живописи. Купца охватили умиление и доверчивый трепет, словно он был отцом, вручающим лекарю единственного сына.

Маленькое полотно выглядело сиротливо на большом мольберте, господин Херфёльге поднялся с кресла, подошел ближе и долго смотрел. Сколько раз ван Рейк представлял себе эту сцену! Но все слова, что он собирался сказать, застряли в горле; ни один из двоих не нарушил молчания. Некоторое время они стояли рядом, почти плечом к плечу; Бернхард заметил, что черная ткань, снятая с картины, зацепилась за край мольберта и повисла, но не решился ее тронуть, пока хозяин не отошел и не сел в кресло.

— Идите сюда, мессер, — произнес наконец старик, указывая на стул подле себя, — и расскажите, откуда это полотно. Я ничего еще не слышал от вас о художнике, даже имени его не знаю.

В этот вечер они беседовали долго, спустилась ночь, свечи потускнели, картина погрузилась в тень. Бернхард лег, когда час был уже совсем поздний, все в доме спали, картина осталась в библиотеке, снова завернутая в ткань. Предстояло только договориться о цене.

Расставаясь ночью, хозяин и гость решили вернуться к этой теме через день: господину Херфёльге нужно время, чтобы еще раз снова, не спеша, рассмотреть картину при дневном свете. После этого Бернхард ван Рейк сможет отправиться в столицу, тем более что по средам мастер Эр, здешний кузнец, обычно ездит в город на повозке и охотно подвезет гостя, а также поможет ему устроиться в гостинице на тот короткий срок, что он еще пробудет в Дании.

Этот день тянулся для Бернхарда бесконечно; с тоской и беспокойством он вел счет тягучим, томительным часам. Дверь библиотеки была закрыта, хозяин не появлялся, даже обедал ван Рейк в обществе женщин. Ариадна не упоминала о минувшем вечере и никак не объясняла отсутствие отца.

— Я слышала, мессер, завтра вы едете с мастером Эром в столицу? Это правда? — спросила Ариадна, пока домоправительница разрезала большую жареную утку, которую слуга водрузил посреди стола.

— Да, и надеюсь, путешествие окажется не слишком продолжительным. За эти дни я отвык от переездов, и, признаюсь, мне немного жаль покидать ваш дом.

— Так оставайтесь еще! — спокойно предложила девушка, но домоправительница, хотя и почтительно промолчала, не удержалась от едва заметного досадливого жеста.

Снова непринужденность Ариадны смутила голландца, хотя отъезд и тяготил его своим бесполезным неудобством: цель путешествия, можно сказать, достигнута, картина в надежных руках, а остальной товар... Разве так уж обязательно продавать все именно в Дании, неужто в Голландии мало покупателей? Дни, предназначенные для торговли в Копенгагене, приятнее было бы провести в тиши лесов, на берегу моря, граничащего с поместьем Херфёльге.

К счастью, мессер Бернхард обладал достаточно трезвым умом и понимал, что все это воздушные замки — к предложению девушки он отнесся с должным сомнением и ответил вежливым отказом.

Вечером хозяин щедро, не скупясь, расплатился за «бесценное сокровище», как он вслед за купцом назвал картину.