Главный врач - Тихон Пантюшенко

- У меня повестка. Вызывают к следователю.

- Какая повестка? К какому следователю?

- Обыкновенная повестка, какими вызывают к следователю, - начала злиться Наталья.

- Да вы что, милаша?

- Что еще за милаша, Инна Кузьминична? Соблюдайте, пожалуйста, хотя бы элементарное уважение к человеку.

- Я к вам с сочувствием, Наталья Николаевна, а вы обижаетесь.

- Да знаете же, знаете все. Зачем вам нужно ломать эту комедию?

Норейко сбросила личину. Глазки-пуговки зажглись откровенным торжеством:

- Да, знаю. Если хотите, давно знала, что вы этим кончите. За чужой счет счастье свое не строят.

- Что значит - за чужой счет?

- Не прикидывайтесь невинной овечкой. Не успела опериться, как ей, видите ли, уже захотелось стать главным врачом. Тут же начала строить козни другим. Правду говорят: не рой яму другому - сам в нее попадешь. Теперь, миленькая, не смоешь с себя дерьма до самой старости.

- До чего же вы злобное существо! Кто так исковеркал ваш характер? Может, с вашей помощью и настрочили эту мерзкую жалобу? - наобум спросила Наталья, даже не подозревая, насколько она права.

- Вон! Вон из моего кабинета! - в ярости закричала Норейко. Демонстративно подошла к окну, распахнула его настежь и закончила. - Чтоб духу твоего тут не было!

Зачем Наталья вступила с нею в разговор? Не раз давала себе слово сдерживаться, зная, что в ответ последуют оскорбительные нападки.

Когда Наталья подошла к знакомому зданию с машинами и мотоциклами у подъезда, у нее вдруг пересохло в горле. Первый раз... Вот и дверь кабинета, который назван в повестке. Постучала. Услышала бодрый голос: "Да". Несмело открыла дверь. За столом сидел молодой человек в штатском. Подумала, что ошиблась: она ожидала увидеть офицера милиции.

- Вы к кому? - спросил молодой человек.

- Я по повестке, - протянула бумагу Наталья.

- Садитесь.

- Ничего.

- Садитесь, говорю, - пробежав глазами повестку, повторил молодой человек посуровевшим голосом. - Разговор у нас будет долгий.

Села. Какое-то неприятное ощущение появилось под ложечкой. Начало даже поташнивать. Молодой человек, сцепив пальцы рук и положив их перед собою на стол, в упор рассматривал Наталью. По-видимому, это был один из приемов, который, по мнению следователя, должен парализовать волю подследственного, заставить развязать язык, рассказать все, как было.

- Ну, - начал он, - будем говорить правду или наводить тень на плетень?

- О чем я должна говорить? - справилась с комком в горле Наталья.

- О том, как вы способствовали смерти Антона Терехова, после чего неизлечимо заболела его жена и осиротела их маленькая дочь Оксана.

"Ему, наверное, дали установку, - подумала Наталья, - и он готов из кожи лезть, чтобы только угодить начальству, заработать положительную характеристику для очередного повышения в звании". Вдруг вспомнила о капитане Червякове.

- Скажите, пожалуйста, а капитан Червяков у вас работает?

- У нас. А что? Вы его родственница?

- Нет, какая там родственница. Просто, приезжал он к нам в больницу, ответила Наталья. Рассказывать, зачем приезжал, не стала. Еще подумает, что его хотят разжалобить. Но все же спросила:

- Он сейчас на работе?

- Гражданка Титова, вы что? Приехали сюда узнать последние новости? Я пригласил вас не для этого. У нас разговор другой.

Мучительно стыдно было отвечать на нелепые вопросы следователя. Но пришлось, скрепя сердце, отвечать, отводить от себя клевету.

- Вот заключение комиссии, - ткнул пальцем в какую-то бумагу следователь. - В нем говорится, что виновница гибели Терехова - Титова Наталья Николаевна. Так что придется отвечать.

- Ну что ж, придется так придется.

- Вот вам бумага. Опишите все, как было.

Наталья взяла лист бумага, пересела за маленький столик, стоявший у окна, начала писать.

- В конце, там, где написано об ответственности за ложные показания, поставьте подпись.

- Поставила, - закончив писать, сказала Наталья.

Следователь взял исписанный Натальей лист, внимательно его прочитал и, бледнея, почти шепотом спросил:

- Вы что, собрались издеваться надо мною?

Как ни крепилась Наталья, но сдержать себя не смогла:

- Нет, товарищ следователь, если кто и решил издеваться, то не я, а вы.

Следователь, казалось, готов был испепелить ее взглядом. В объяснении было, видно, совсем не то, чего он ожидал. Она написала и о первом приказе, которого нет в материалах заведенного дела, и о своей объяснительной записке, которую она в тот раз представила главврачу и которой опять-таки не оказалось под рукой.

- Я думаю, - немного пришел в себя следователь, - что мы еще встретимся. Надеюсь получить санкцию прокурора на ваше водворение в КПЗ. Может быть, тогда вы одумаетесь и не будете нести той околесицы, какой нагородили в своем объяснении. А пока вот - подпишите обязательство о невыезде за пределы Поречья.

- Я что, уже преступница?

- Пока нет. Это решит суд.

- Значит, вам заранее известно, что меня будут судить? Любопытно: из каких же источников?

До этого следователь еще хорохорился, стремился психологически сломить Наталью, выбить почву у нее из-под ног. Но тут, кажется, смутился. Оказался в положении фехтовальщика, у которого выбили шпагу из рук. Еще бы: подследственная явно намекает, что он поет с чужого голоса.

- Подпишите обязательство, - только и сказал.

Наталья не знала, как отнестись к требованию о невыезде. Интуитивно чувствовала, что тут следователь превышает свои полномочия, опять берет ее на испуг. Но отказаться поставить подпись не решалась. На проходной спросила у дежурного:

- Скажите, пожалуйста, где сейчас капитан Червяков?

- Сан Саныч? - улыбнулся дежурный. - Он в данный момент любуется красотами черноморского побережья.

- В отпуске, что ли?

- Так точно, девушка. У самого синего моря. Неделя, как уехал.

- Спасибо, - поблагодарила Наталья. Значит, ждать еще целых три недели. Рассказать обо всем Алесю? Нет, только не это. Во-первых, он ничем не поможет. Во-вторых, теперь он заинтересованное лицо. Начнут козырять еще и этим. Мол, пустили в ход знакомство, использование должностных лиц. Да чего же все это нелепо!

Возвращалась домой с тяжелым, невыносимым чувством.

Уже в самом Поречье встретила Пашучиху. Хотела пройти мимо, да не тут-то было. Ухватила Наталью за рукав:

- Здравствуй, касатка, здравствуй, моя птушечка.

- Здравствуйте, Анисья Антиповна. Что-нибудь случилось?

- Случилось, касатка: вернулся мой младшенький.

- Вот и хорошо.

- Да оно как сказать. Для кого хорошо, а для кого и не очень.

Посмотрела Наталья на Пашучиху. Старая уже женщина. Ан нет, злоба из нее так и прет. Нет, лучше не связываться. Повернулась Наталья и пошла дальше, не отвечая на явно прозвучавшую угрозу.

Мать была вся в слезах. Ходила из угла в угол и, заламывая руки, тихонько причитала, почти беззвучно: "Да что же это такое? Да разве ж так можно?.."

- Что случилось, мама? - остановилась в дверях Наталья.

Остановилась, будто застигнутая врасплох, и Марья Саввишна. Смотрела на дочь, словно не верила, что это она, а не кто-то другой. Потом снова залилась слезами, подбежала и, обхватив ее голову, снова начала причитать:

- Чуяло мое сердце, что этим кончится...

- Да ты скажи толком: в чем дело?

- Беда, ох какая беда... - не переставала всхлипывать Марья Саввишна. Как только ты уехала в район, заявилась Пашучиха. Такая приветливая, такая радостная. "Никак в лотерею выиграла?" - спрашиваю. "Выиграла, касатка, выиграла. Дождалась-таки своего счастья". - "И сколько же привалило?" - "Не сосчитать, - отвечает. - Такое счастье на деньги не переводится". Загадки какие-то. Ладно, не вытерпит, сама скажет. А она губки так поджала и говорит: "Такая радость, такая радость, что и не передать. Мой младшенький вернулся". - "Ну что ж, Анисья Антиповна, - говорю ей, - рада за тебя". "Да - тебе-то, - отвечает, - вроде бы и не резон радоваться". "Это почему же?" - спрашиваю. "Уж больно сердит мой младшенький на вас. За Миколку. За его, значит, брательника. Неужто забыла, как твоя касатка упекла его за решетку?" "Иди, Анисья, не мути воду", - сказала ей, взяла за руку и веду к дверям. А она как вызверится: "Ну, вот мой младшенький вам теперь покажет. Отольются вам мои слезки!"

- Не волнуйся, мама, - попыталась успокоить Марью Саввишну Наталья... Все собаки брешут, да не все кусают.

- Ох, доченька, не знаешь ты этих людей. Чует мое сердце, натворят они бед. Уедем отсюда.

- Мама, ты что, испугалась их?

- Не за себя волнуюсь - за тебя.

Тут-то и послышались тяжелые шаги на крыльце. Без стука отворилась дверь. На пороге встал молодой мужчина с коротко остриженной головой, небритый, с небрежно расстегнутым воротом грязноватой рубашки.

- Со свиданьицем вас, - оскалил зубы мужчина. - Не узнаете?

- Змитро? - упавшим голосом произнесла Марья Саввишна.