Агитбригада - А. Фонд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальше я так припустил по меже, что чуть ботинки не потерял.
И только вбежав в лес, я позволил себе чуть отдышаться.
А уж после этого ринулся на агитбригаду.
У забора двора, где располагалась агитбригада, я кликнул Еноха:
— Ну что там?
— Задержал, — полным гордости голосом сообщил мне Енох. — Он тебя не видел. И очень удивился, и испугался, когда моя ворона напала на него. Надо было видеть, как он отбивался и как матерился!
Енох захохотал:
— Там такие маты были, что малый петровский загиб — детский лепет!
— Ого, ты и это знаешь? — восхитился я и похвалил, — молодец, Енох. Чисто сработал! Хвалю!
— Да! Я — молодец! — приосанился Енох, — и сработал хорошо. А вот ты, Генка, — балбес.
— Почему это? — удивился я, — что книгу сжег? Думаешь, надо было себе оставить?
— Нет, что сжег — это правильно. От неё чернотой и кровью за версту смердит.
— А что тогда?
— А ты свой картуз на сундуке забыл, — вздохнул Енох.
У меня аж волосы на голове зашевелились.
Вот это я попал! Картуз был казённый. А на всей казённой одежде стоял штамп трудовой школы.
— Капец! — тихо сказал я помертвевшими губами. — Это провал.
— Да, Геннадий, это провал, — подкинул маслица в огонь Енох, — смею заметить — твой провал.
Я вздохнул. Ну, сейчас начнётся. Сейчас Лазарь прибежит на агитборигаду, начнёт качать права, искать книгу. Зубатов, обиженный моей сегодняшней выходкой, его поддержит. Гудков тоже поддержит. И понеслось!
Я опять вздохнул.
— Но, так как тебе повезло общаться со мной, — преисполненным важности голосом сказал Енох, — то я взял на себя смелость и отправил Масю, это куница, если ты забыл, и она утащила твой картуз оттуда. Полагаю, он уже где-нибудь во дворе. Сходи посмотри.
Сказать, что у меня гора с плеч свалилась — этого будет мало.
— Енох! — от радости я аж говорить не мог, — спасибо тебе. Ты — лучший!
— Да, я такой, — заважничал Енох, — поэтому наш договор мы должны с тобой пересмотреть.
Утром следующего дня я торопился, сейчас они хватятся меня, ведь нужно закончить упаковывать вещи, а меня нету. И алиби у меня нету, потом устану доказывать, где я был и искать оправдания. А ведь ещё книги забрать из дупла нужно и припрятать их так, чтобы никто не обнаружил. Я не удивлюсь, если тот же Зубатов не затеет обыск моего барахла прямо перед отправлением. Как-то они с Лазарем спелись, я смотрю.
Понукаемый этими мыслями, я проскочил всю дорогу до Ольховки за минимальное время. Кстати, что-то в последнее время я только и бегаю. Туда-сюда. Как заяц какой-то. Нужно с этим что-то делать.
В церковь я влетел, изрядно запыхавшись, хоть и не так, как в прошлый раз.
Там было пусто. Лишь одна древняя старушонка в плюшевом нафталиновом жакете хлопотала у иконостаса, очищая свечи от нагара.
— А где отец Демьян? — спросил я.
— Умер. Умер наш батюшка этой ночью, пусть ангелы заберут его душеньку прямо в рай, — прошамкала старушка и разразилась рыданиями.
Глава 32
В лаунж-джазовой прохладе кафешантана, где нынче подавали жасминовых устриц в крыжовнике, морского ежа под укропно-огуречным соусом и даже свиную ногу с чёрной смородиной, за столиком почти у самой сцены, восседали мы, то есть Гришка Караулов, Жорж Бобрович, Зёзик Голикман и я.
Агитбригада вернулась обратно в город Nближе к обеду, и, как и в прошлый раз, все разбежались, а Гришка позвал меня отметить благополучное возвращение в родные пенаты.
— Но мне же в школу! — попытался спрыгнуть я, правда слова мои звучали явно неубедительно даже для самого себя.
— Воскресенье, вечер, — насмешливо ухмыльнулся Гришка, — кому ты там, в той школе, нужен?
— Ага, будешь там клеить модели бумажных самолётиков и завидовать нам, — поддакнул Жорж, — а мы сейчас закажем жаренной кабанины в хвойно-ягодном соусе из можжевельника и брусники. А ты будешь кушать кашку с компотиком.
— Не-е-е, парни, я предпочитаю простые шкварки. Без можжевельника, — скривился Гришка. — И чтобы лука туда побольше.
— Тогда уж лучше жаренные свиные колбаски с чесноком, — не согласился Жрож.
— Посидишь с нами чисто символически, недолго, — успокоил меня Зёзик, хотя мы все прекрасно понимали и какие будут эти «чисто символические посиделки» и какое «недолго».
В общем, я торопливо сдался, пока они не передумали.
И вот сейчас мы все, в ожидании заказа, сидели у сцены и пялились на сисястых дамочек, настолько лихо отплясывающих фокстрот, что короткие, по нынешней моде, плиссэ, поминутно подпрыгивали, оголяя ляжки в фильдеперсовых чулках почти по самое немогу.
Парням принесли две бутылки «настоящего заграничного портвейна» (по выражению Зёзика), а мне пока зельтерской (боялся на голодный желудок пить спиртное).
Весёлая музыка оттеняла завуалированно трагическую обречённость в глазах почтенной публики, которая состояла из весьма разных прослоек — от «старой» буржуазии, косившей под мелких соцслужащих, до нэпманов, коммерсантов и совсем уж уголовников и пролетариев. Дамы были разодеты по последних «парижских» модах, обязательно с перьями на платьях и мушками на густо напудренных физиономиях. Мужчины же были по-разному: от строгих костюмов и полуфраков до русских косовороток и сапог с высокими голенищами. И вся эта публика ела, пила, пыхтела папиросками и заливалась хохотом. Гремела музыка. Народ гулял, как в последний раз. Так, как умеют гулять только на Руси.
Тем временем нам принесли заказ и спиртное, и мы налегли на угощение.
Примерно полчаса мы люто игнорировали все эти пляски и песни, усиленно поглощая деликатесы.
— У меня тост, — сыто откинувшись на подушки диванчика, объявил Гришка, — предлагаю выпить за нашу агитбригаду! Ведь только проводя суровую и беспощадную идеологическую войну против суеверий и религиозных предрассудков, мы можем себе позволить эту ногу кабана в можжевеловом соусе и чесночные колбаски! И даже медальоны из дикого оленя!
— За агитбригаду культстроителей коммунизма! — одобрительно поддержал его Зёзик. — За нас!
Все весело чокнулись и дружно выпили.
Я хоть и пил шампанское, но пили мы много, а я не отставал от товарищей.
Хмель ударил в голову. Теперь даже подзатасканные дамы из подтанцовки кафешантана воспринимались как вполне даже симпатичные и миловидные женщины.
В кафешантан вошла новая девица, в шелковом коротком платье с пайетками и с заниженной, по моде, талией. На руках у неё красовались длинные чёрные перчатки, волосы её были уложены крупными волнами, а на шее красовалась длинная нитка жемчуга. Глаза и губы дамы были столь густо и ярко накрашены, что, казалось, она сошла с экрана чёрно-белого кино.
Она присела за столик, официант поднёс ей стакан зельтерской и какой-то салат, в котором она принялась вяло ковыряться, поминутно обводя томным взглядом посетителей кафешантана.
— Гля, какая Афродита! — восхищённо присвистнул Зёзик, — вот я бы её щя…
Но что он её «щя», Зёзик так и не договорил, мечтательно умолк на полуслове, пожирая девицу плотоядным взглядом.
— Да она на тебя даже не посмотрит, — беззлобно поддел его прямолинейный Караулов. — Такая краля.
— Ага, не в коня корм, — поддакнул Жорж и со смаком откусил свиной колбаски.
А у меня взыграл хмель пополам с гормонами. Потому что ничем другим объяснить то, что я дальше отчебучил, нельзя.
— Мужики! — сказал я, икнув, — ставлю червонец, что она будет моя!
— Да ты совсем с ума сошел, Генка! — хохотнул Гришка! — во даёт!
— Ну, а пусть! — не поддержал его Жорж, — ставлю тоже червонец, Генка, что она тебя отбреет за пару минут!
— И я ставлю! — включился Зёзик. — Что отбреет!
— Не отбреет!
— А вот и посмотрим! — заспорили мужики.
— Да вы что! — попытался внять голосу их разума Гришка, — откуда у пацана из трудовой школы такие деньги? Чем он их вам отдавать потом будет?
— А нечего мазу бросать, если так! — проворчал Зёзик и отхлебнул пива, которым он запивал водку.
Сделали ставки.
Чуть покачиваясь, я направился к девице.
— Девушка! Уже час я сижу и придумываю повод с вами познакомиться! — с обаятельной улыбкой заявил я, подойдя к столику вплотную, — но можно я хотя бы закажу вам чего-нибудь выпить?
— Даже не знаю… — явно растерялась она, окинув брезгливым взглядом мой неприхотливый наряд воспитанника трудовой школы.
— Да это я со съемок только вернулся. Не успел переодеться. В кино я снимаюсь, — на голубом глазу соврал я, — сами же знаете, какой там плотный график. Ведь вы же тоже снимаетесь в кино?
— Н-нет, — растерялась она. Взгляд её мгновенно преобразился на заинтересованный.
— Ужасно! — покачал головой я, — живёте с такой красотой
