По соседству с герцогом - Селеста Брэдли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот раз Дейдре рассмеялась, тихим хлюпающим смешком, который мог бы сойти за рыдание.
Так или иначе, но черт бы побрал Баскина!
Глава 42
Баскин небрежным, разве что слегка напряженным шагом подошел к знакомой двери на Примроуз-Сквер. В первый раз за время, показавшееся ему вечностью, серые небеса, что преследовали его, пропустили луч золотистого света. Его возлюбленная оставила своего мужа!
Его новый друг - этот парень точно говорил Баскину свое имя, он был уверен в этом, но сам никак не мог вспомнить его - пришел в комнаты поэта прошлой ночью, где тот зализывал раны и плакал от беспокойства за свою Дейдре, и сообщил, что она съехала из Брук-Хауса, с картонками и всем прочим!
Это знание успокоило боль и вылечило горе, в конечном счете, дав Баскину возможность рано проснуться этим утром и добраться сюда, где она нашла убежище от этого монстра, за которого вышла замуж.
Теперь он стучал дверным молотком, отчаянно желая увидеть ее, нетерпеливо мечтая спланировать их будущее, умирая от желания прикоснуться к ее руке с правами, которые никто в мире не сможет оспорить!
Баскин насмешливо кивнул рассерженному дворецкому, который отворил дверь.
- Доброе утро. Я здесь, чтобы увидеть мисс… э-э, леди Брукхейвен.
Вместо того, чтобы открыть дверь шире и позволить ему войти, этот тип стал еще угрюмее.
- Ее сиятельство Не Принимает.
Баскин нахмурился.
- О, ради всего святого, ты даже не доложил ей, что это я!
Дверь начала закрываться.
- Ее сиятельство Не Принимает.
Что- то щелкнуло внутри Баскина, что-то долго подавляемое, слишком долго сдерживаемое, очень часто не удававшееся и с готовностью высмеиваемое. С рычанием он обеими руками толкнул дверь, отбросив назад слугу с угрюмым лицом. Прошагав мимо споткнувшегося дворецкого, Баскин вошел в дом.
- Дейдре! Дейдре !
После его крика, она появилась на вершине лестницы.
- Мистер Баскин! Вы… вы должны уйти.
Девушка нервно оглянулась. Почему? Сейчас никто не мог остановить их любовь. Молодой человек начал подниматься по ступеням, но не успел сделать и шага, как она отпрянула, ее глаза расшились… от страха?
- Дейдре? Что случилось, моя дорогая?
Вторая девушка, Софи, появилась позади Дейдре и положила руку ей на плечо, затем бросила свирепый взгляд на него.
- Убирайся, Баскин.
Ему никогда не нравилась худая Софи. Ее некрасивость была оскорблением для золотистой красоты Дейдре. Вдобавок она была ужасно надменна для настолько незнатной и непривлекательной особы. Баскин ненавидел то, как она смотрела на него, точно так же на него смотрел отец, словно он слишком глуп даже для того, чтобы самостоятельно сделать вдох.
Он проигнорировал рыжеволосую девушку, обратив внимание на свою золотую богиню. Баскин улыбнулся ей.
- Дейдре, что не так? Тебе больше не нужно бояться Чудовища. Теперь мы можем быть вместе!
Дейдре уставилась на него так, словно никогда не знала его.
- Мистер Баскин, вы не помните, что произошло вчера?
Поэт застенчиво прикоснулся к синякам на своем лице.
- Он свалил меня с ног, дорогая. В следующий раз я лучше проявлю себя, клянусь в этом.
Софи фыркнула.
- Она имеет в виду тот момент, когда ты грубо напал на нее, кретин.
Баскин заморгал.
- Нет, нет, это было волшебство, наш первый поцелуй…
- Волшебство? - Софи взяла Дейдре за руку и потянула вверх кружевной рукав. - Ты находишь это волшебным, мерзавец?
Баскин отпрянул от почерневших синяков, которые он увидел там - прямо там, где он держал ее в своих руках - где его ладони прикасалась к ней - оскорбляли ее…
- Нет! - Это слово было как вдох, как крик, как мольба. Он поднялся на две ступеньки, отчаянно желая заставить ее понять. - Я бы никогда… я никогда не смогу причинить тебе боль ! Я люблю тебя, Дейдре! Ты мой ангел, мой спаситель, мой свет в темноте…
- Ты насильник, - прорычала Софи. - Не возвращайся сюда, или я сама пошлю за представителями власти!
Баскин смотрел только на свою любовь.
- Ди…
Девушка содрогнулась от этого имени.
- Не называйте меня так, - произнесла она, ее голос был низким и твердым. - Баскин, вы неправильно поняли каждое… - Она остановилась и сглотнула. - Все . Я не ваша любовь. Я не ваш свет. Я леди Брукхейвен и останусь ею до тех пор, пока мой муж ходит по земле. Я не хочу, чтобы вы возвращались, вы понимаете меня? - Она пристально смотрела на поэта, в ее потрясающих глазах не было ни света, ни юмора. - Никогда .
Сердце Баскина сжалось в груди, оставив только огромную пустоту, которая угрожала его дыханию. Он умоляюще смотрел на Дейдре, но ее взгляд не смягчался. Побежденный, сломленный и опустошенный, он, оцепенев, спустился вниз по лестнице, туда, где стоял дворецкий, и парадная дверь все еще была открыта. Когда молодой человек проходил мимо слуги, тот мстительно захихикал, потирая у себя на лбу метку от двери.
Снова оказавшись на дневном свете, хотя он и казался ему самой черной, самой бездушной ночью, Баскин пошатываясь побрел по тротуару, когда дверь громко захлопнулась позади него.
Синяки. Ненависть. Что он наделал? Как он мог совершить такое? Его глаза жгло, и он вытер их, затем вздрогнул, когда кулак соприкоснулся с больной скулой.
Синяки. Поэт заморгал. Его синяки, оставленные этим животным Брукхейвеном. Его синяки…
Он цеплялся за эту мысль, за надежду, пока она не сделалась правдой в его отчаявшемся сознании. По какой-то причине, из страха за его безопасность, вероятно, - о, прекрасная, храбрая любимая! - Дейдре решила прогнать его прочь. Конечно же, она не хочет, чтобы Брукхейвен убил его!
Баскин запрокинул голову назад и рассмеялся вслух от нахлынувшего на него облегчения. Затем он вспомнил о своей миссии, своем настоящем и праведном предназначении на этой земле. Он был защитником, избранным Дейдре. Он должен навсегда освободить ее от жестокой власти Брукхейвена!
Ночь отступила, унылость рассеялась. Жизнь снова обрела смысл.
Этим вечером за ужином Колдер сидел напротив своей дочери за молчаливым столом и изо всех сил пытался не воспринимать на свой счет то, что девочка появилась неряшливой и оборванной, ее волосы представляли собой спутанную массу, а на носу красовалась специально нанесенная полоса сажи.
И она беспрестанно стучала по ножкам своего стула во время еды.
Маркиз не делал замечаний, потому что не имел ни малейшего понятия о том, что сказать сейчас ребенку после того, как он прогнал еще одну мать.
Наконец Мэгги с грохотом бросила вилку на свою нетронутую тарелку и уставилась на него.