Защитник Драконьего гнезда. Том второй - Айя Субботина

Когда ее достаточно, шаман обходит земляной круг и немного выливает в заранее подготовленные углубления, расположенные по его краям. Остатки крови протягивает Амелии.

— Выпей, дитя.

Девочка морщится, но, на удивление, выполняет приказ без намека на каприз.

— А теперь самое главное, - говорю, подходя к Изабелле. - Надеюсь, духи ответят.

Замечаю, как у жены подрагивают руки, как, сама того не замечай, кусает губы.

Беру ее за руку, крепко сжимаю. От меня больше тоже нет толка. Дальше все зависит от искусства Г’рах Тара.

Шаман обходит четыре костра, сложенные чуть дальше от круга. Но огня нет, только тонкие струйки дыма, что в отсутствии ветра вертикально устремляются в чистое небо.

Г’рах Тар скидывает куртку и остается в одной набедренной повязке. Его сухое тело испещрено ритуальными шрамами и рисунками. Я знаю, что эти рисунки меняются в зависимости от обряда. Понятия не имею об их сущности, но что-то в них есть такое, что позволяет шаману дополнительно концентрироваться, взывая к силе предков.

Шаман усаживается на землю и закрывает глаза.

Какое-то время ничего не происходит. Амелия снова оборачивается на нас, но я показываю, чтобы тоже села. Один обряд никогда не походит на другой, духи могут отозваться быстро, а могут упрямиться всю ночь.

Надеюсь, нам повезет.

Окончательно темнеет.

Дым от костров сгущается, закручивается спиралями и собирается вокруг земляного круга, но внутрь не проникает ни капли.

Г’рах Тар начинает раскачиваться из стороны в сторону, а из его горла доносится едва различимое пение. Впрочем, на обычное пение это совсем не похоже, скорее, на вой раненого зверя, что чувствует приближение собственной кончины.

И вдруг этому вою вторит другой, далекий.

Изабелла вздрагивает, оглядывается в темноту.

— Так и должно быть, - успокаиваю ее я. – Это не волк?

— А кто?

Еще один вой, в другой стороне.

— Он называет их духами – те, кто когда-то владел магической силой и не смог уйти после смерти.

— Они опасны?

— Только вне круга и только если попытаешься встать у них на пути. По крайней мере, так говорил Г’рах Тар.

— Ты веришь ему?

— Да. Иначе бы мы сейчас здесь не были.

Еще один вой. И еще. Протяжные надрывные завывания тянутся со всех сторон, приближаются.

Амелия, все это время стоящая в кругу, вдруг пошатывается, ее ведет немного в сторону, а затем ее ноги подгибаются – и девочка оседает на землю.

Изабелла бросается к ней, но я перехватываю ее.

— Нет! – бросаю резкое. – Она выпила мою кровь. Кровь дракона. Для нее это не так опасно, как для обычного человека, но не бесследно. Изабелла, - Встряхиваю жену и разворачиваю ее к себе, - доверься мне.

Она хочет что-то сказать, открывает и закрывает рот, но ни звука не срывается с ее губ. Бледнее обычного, она вся дрожит, а в глазах, наполненных ужасом, мечутся отблески догорающих факелов.

Я должен выглядеть сильным, должен говорить убедительно, потому что ей это нужно. Потому что сам не уверен вообще ни в чем. Потому что этот обряд – он впервые.

Завывания совсем рядом. Кажется, стоит обернуться – и вот он, выходец из могилы, неупокоенная душа, что сотни лет вынуждена скрываться в горах, одержимая голодом и ненавистью ко всему живому. Так говорил Г’рах Тар. Добро и смирение не дают силу. Они слишком ненадежны, слишком размыты. Такую душу легко развеет даже легкий порыв ветра. Ненависть и злоба – вот сосредоточение мощи. Ненависть сподвигает человека свернуть горы, выжечь леса и поля, обратить целые народы в пресмыкающихся безвольных рабов. Ненависть способна изменить мир при жизни и способна направить силу после смерти.

— Не шевелись, - едва различимым шепотом, на самое ухо Изабелле. – Пошевелимся – нас увидят.

Теперь вся поляна затянута белесым дымом, дышать так тяжело, будто в глотку напихали тлеющих опилок.

Г’рах Тар почти исчез из поля видимости. Там, где он сидел, теперь видны лишь неясные очертания дергающейся тени. И именно к этой тени собираются другие – черные, холодные, источающие страх и отчаяние. Я бы никогда не пошел на подобное, если бы собственными глазами не видел все то, что случилось с замком безумца Фарвурда. Если бы не сны Изабеллы.

Оглушающий вопль буквально всколыхивает дымящуюся тьму – и поляна вмиг очищается от дыма.

Изабелла с глухим стоном рвется в моих руках. Но я специально разворачиваю ее так и прижимаю к себе так сильно, чтобы она ничего не видела.

Тени кружатся вокруг земляного пятна, припадают к нему, принюхиваются, выпускают полупрозрачные щупальца, которыми исследуют невидимую преграду, внутри которой калачиком свернулась маленькая девочка – лакомая добыча.

Г’рах Тара бьет сильнейшая судорога. Все еще тело будто рвется на части. Руки и ноги живут собственной жизнью, намереваясь оторваться от ненавистного им тела. На губах шамана появляется белая пена, но из горла продолжают доносится хриплые отрывистые не то крики, не то стоны. И каждый крик, каждый стон заставляет тени пригибаться все ниже, заставляет их съеживаться.

Громче крик. Еще громче.

Пена на подбородке шамана приобретает алый оттенок.

Еще громче.

Вопль, от которого хочется закрыться и о котором не хочется помнить, потому что так не может и не должен кричать человек.

Тишина.

Дымная завеса вокруг поляны перестает двигаться, замирает.

Чувствую, как бешено бьется сердце Изабеллы, как катятся по ее щекам слезы. Чувствую, как пульсируют собственные виски, как сильно упала температура. Вижу, с каким нежеланием вырывается изо рта холодное дыхание.

Вздох – и тени, сжавшиеся до размера кулака, бросаются на добычу. Их больше ничто не сдерживает.

Темнота.

Глава тридцать шестая: Изабелла

Глава тридцать шестая: Изабелла

Это даже