Обман - Валерио Эванджелисти

Мишель опустил занавеску и оглядел гостиную, из которой заранее вынесли всю мебель. Симеони и Якоб Бассантен, рыжий шотландец, которого пригласил Джон Ди, вооружившись огромными кистями с зеленой краской, заканчивали рисовать на полу круг в виде змеи, кусающей собственный хвост. По краям, на равном расстоянии друг от друга, они начертали три имени, составляющие перевернутый равнобедренный треугольник: IAΩ, SABAOTH и, в нижнем углу, ABRASAX. Внутри круга красовалась надпись HATHOR.

Поеживаясь в легкой, как у Мишеля, тунике, у края круга, как раз под лампой, стояла Жюмель. Ее черные глаза смотрели спокойно, но ей было явно не по себе, и она не замечала капель воска, капавших с лампы прямо перед ее носом.

Мишель подошел к жене и нежно погладил ее по темным волосам, свободно падавшим на плечи.

— Ну, как ты, любимая?

— Все хорошо. Я только немного боюсь за детей и с радостью осталась бы с ними.

— Вот увидишь, все пройдет очень быстро, да и Эмманюэль за ними присмотрит.

— Ладно-ладно, но меня тревожат две вещи. Во-первых, стихотворение. Я учила его два дня, но сейчас не помню ни строчки.

— Так всегда бывает, когда учишь наизусть. Вот увидишь, в нужный момент все вспомнится само собой.

— И во-вторых, самый деликатный момент, — На ее лице появилась хитрая гримаска, — Я так поняла, что мы должны все проделать триста шестьдесят пять раз. Я-то справлюсь, а вот ты…

Мишель улыбнулся.

— Нет, ты перепутала: триста шестьдесят пять раз, но не в одну ночь. Этот раз — всего лишь первый. Главное — потом не забыть всякий раз призывать духов, охраняющих каждое небо.

— Понятно. Как подумаю, что надо совершить это триста шестьдесят раз подряд…

— Да нет, не подряд! Самое главное — каждый раз призывать по одному духу. А промежутки мы определяем сами, лишь бы не очень длинные.

Жюмель рассмеялась.

— Да здравствуют фибиониты, которые нашли способ сделать тебя хоть чуть предприимчивее! А то сначала ночные бдения, потом возня с подагрой… Я уже начинаю бояться, что ты так и будешь пренебрегать своими обязанностями и моими радостями. А ведь радость должна быть на двоих.

Смущенный Мишель огляделся, не услышал ли кто. По счастью, его товарищи были заняты другим. Они уже дорисовали круг, очерченный змеей. Симеони положил кисть и подошел к Фернелю, внимательно следившему за тем, что происходит на улице. Они о чем-то переговорили, и Симеони сделал знак Мишелю:

— Идите посмотрите, появился Ульрих.

Взволнованный Мишель еще раз провел рукой по волосам жены и подбежал к окну. Спящий в лунном свете город выглядел призрачным, и над ним громоздилась темная тень замка Эмпери.

Толпа нищих окончательно запрудила улицы. Стоя неподвижно, насколько им позволяли вихляющиеся тела, они глядели на дом. В центре толпы, опираясь на палку, благодушно улыбался Ульрих. Однако физиономия Пентадиуса, стоящего рядом со стариком, скрестив руки, полностью опровергала это показное благодушие. Глаза его сверкали ненавистью, рот кривился, и вся асимметричная фигура дышала злобной радостью. Должно быть, враги Мишеля были очень уверены в себе.

— Не знаю, что может произойти, но лучше бы начать сразу, — озабоченно пробормотал Фернель.

— Думаете, они нападут? — спросил Мишель, подумав, как непрочны двери и окна.

— Это трудно, — отозвался Фернель. — Видите, как медленно они двигаются? Их время растянуто в сравнении с нашим, сообразно более объемной небесной сфере.

Рыжий шотландец, прищурив глаза под морщинистыми веками, подошел к ним.

— Готово, — объявил он на ломаном французском, — Можно начинать.

Прежде чем кто-нибудь успел ему ответить, в комнате раздался тихий, вкрадчивый голос. Каждое слово было пронизано чувством.

— Я жду вас, дети мои. — Говорил, несомненно, Ульрих, но было непонятно, к кому он обращался. — В «Церкви» есть еще место для таких, как вы, и вы знаете, что я не держу на вас зла. Я только не хочу, чтобы разглашали мои тайны. Мишель очень сильно провинился, но дружеское объятие может еще все исправить.

Мишель не смог удержаться и вздрогнул. Тот, кто говорил с ним сейчас, был для него больше чем учитель, он был как отец. Но — прочь все инстинкты и чувства: путь уже намечен.

Ульрих, казалось, прочел его мысли.

— Откажись от сопротивления, Мишель. Зачем тебе это? Ведь я сам нарек тебя главой своей «Церкви», и до моей смерти осталось всего три года. Потом командование иллюминатами возьмешь на себя ты.

Фернель очень волновался, и привычная дрожь в руках стала почти конвульсивной.

— Не слушайте его, Мишель, давайте начинать, пока он не попытался напасть. Мы сможем противостоять, но не знаем, как долго сможем продержаться. Он черпает энергию в Абразаксе, а это означает, что его сила аккумулируется медленно, но практически безлимитно.

Словно в ответ на его слова дом начал тихонько вибрировать, поскрипывая стенами. Мишель, очнувшись, подошел к Жюмель.

— Ты не хочешь еще подумать, сын мой?

— Ступай в пекло!

Голос затих.

Мишель взял жену за руку.

— Ты решилась, любимая?

Она с улыбкой наклонила голову набок:

— А ты что, сомневаешься?

— Нет. Пойдем, — И он увлек ее в центр круга, очерченного змеей.

Симеони и Бассантен со смиренным видом расположились между кругом и окном, Фернель остался с супругами и положил дрожащую руку на их сплетенные пальцы.

— В акте, который вы готовы совершить, нет ничего непристойного. И мужчина, и женщина суть существа несовершенные. Они достигают совершенства, только исполнив древнее чудо единения и соединив свою пульсацию с пульсацией Вселенной: напряжение, усилие, разрядка, расслабление. — Он почувствовал, что его не поняли, и пояснил, не отдавая себе отчета, что высказался еще более туманно: — Простой акт включает в себя формулу всего. Верх подобен низу, микрокосмос подобен макрокосмосу. Церковь запрещает эту доктрину, ибо боится, что она таит в себе истину, отличную от церковной. Но она ошибается: трепет двух соединяющихся тел — это трепет звезд. Ульрих тоже отвергает эту идею, и отвергает сознательно: его космос базируется на ненависти, а ваш — на любви.

Жюмель ошеломленно глядела на Мишеля:

— Что он такое говорит?

В этот момент стены дома завибрировали сильнее. Скрыв улыбку, вызванную репликой Жюмель, Фернель присоединился к тем, кто был вне круга.

— Торопитесь! — приказал он. — Скоро Ульрих обретет всю свою силу.

Мишель с нежностью посмотрел на жену.

— Настало время стихотворения, — сказал он. — Не раздумывай, читай, как читается.

Она кивнула. Ей понадобилось несколько мгновений, потом стихи вылились на одном дыхании.

Ты — это я, а я — это ты.Там, где ты, там и я.Я везде.Если ты захочешь, ты будешь, как я,А если будешь как я, обретешь и себя.

Мишель тоже кивнул и продекламировал:

Ты — это я, а я — это ты.Там, где ты, там и я.Я везде.Если ты захочешь, ты будешь как я,А если будешь как я, обретешь и себя.

С улицы донесся неистовый вой, и ясно раздался голос Ульриха, который кричал:

— Хочешь войны, Мишель? Ты ее получишь! Ты мне больше не сын! С этой минуты можешь считать себя мертвым и в одном мире, и в другом!

Стены дома заходили ходуном, и на этот раз сверху посыпалась штукатурка и щепки потолочных балок. Круглая люстра на потолке неистово закачалась. Порыв ветра рванул занавеску, и стали видны зеленые глаза нищих, подобравшихся уже к самым стенам. Несколько тупых физиономий с животным любопытством заглянули в окно.

— Начинайте! — крикнул Фернель, — Начинайте быстрее, иначе будет поздно!

Потрясенный Мишель решительно скинул тунику и выбросил ее за круг. Жюмель без всякой робости поступила так же. Он взглянул на нее и ослабевшим голосом произнес древнюю формулу фибионитов:

— Соединись со мной, во имя Абразакса, и я приведу тебя пред лицо Господа!

Ответ не был предусмотрен обрядом, но Жюмель легонько кивнула головой. Смущенный Мишель слишком хорошо понял, что означает этот кивок. Но его сковали холод, волнение, страх и необычность ситуации. Помимо воли он быстро взглянул на низ живота и обмер от унижения.

Оглушительный грохот донесся из коридора, эхом отдаваясь по всему дому. Люстра раскачивалась все более опасно. Костлявые руки хватались за занавеску, словно стремясь ее сорвать. Фернель, Симеони и Бассантен в волнении застыли на месте: строгий обряд запрещал им двигаться и реагировать.

Жюмель тепло улыбнулась Мишелю, так, словно в комнате они были вдвоем. Она медленно провела руками но бедрам, потом по животу, приподняла груди, стиснув их пальцами, и протянула мужу тугие, сразу набухшие соски.

С Мишеля будто спали чары, и он ощутил внизу живота сладостную тяжесть: мужская сила наконец пробудилась. Он приник к жене и, отзываясь на улыбку, стал ласкать ее волосы, ее грудь, пока эрекция не достигла полноты. Тогда он нежно завел руку ей под спину, укладывая в центре круга на слово HATHOR. Потом устроился рядом, переплетя ноги с ее ногами. Пальцы ее тем временем бережно помогали ему проникнуть в лоно.