Заговорщица - Мишель Зевако

Вдруг Пардальян почувствовал, что наткнулся на столб, и вздрогнул, как человек, который в последнюю предсмертную минуту вдруг обнаружил путь к спасению. Он успел слабеющими руками зацепиться за этот столб — видимо, какую-то опору, вбитую в речное дно — и нечеловеческим усилием подтянулся вверх и полез по столбу; наконец его голова оказалась над водой. Он раскрыл глаза, рассчитывая увидеть берег, солдат, стену трактира и окно, откуда выпрыгнул. Но ничего этого он не увидел! Из воды поднимались другие столбы и сваи, образуя подобие строительных лесов, а наверху был деревянный потолок…

Пардальян понял, что случилось невероятное. Беспорядочно борясь с течением, он наткнулся на подводную ловушку Фаусты. Над ним темнел пол комнаты смерти, в котором был люк для сбрасывания трупов. Он огляделся и увидел в воде металлическую сеть — ту самую железную вершу, где недавно едва не погиб!

Пардальян опять полез по столбу вверх, уселся на перекладине, образованной пересечением балок, и только тут окончательно осознал, что спасен! Или почти спасен…

С берега его увидеть не могли, но он слышал крики преследователей. Конечно, вернуться на середину реки он не мог. Он подождал, пока все стихнет, усмехнулся и прошептал:

— Похоже, я опять выпутался… хотел бы я видеть физиономию герцога де Гиза, а также выражение лица госпожи Фаусты! Надолго запомню я ее благодарность!

Вспомнив о принцессе, Пардальян вновь помрачнел. Гиз несомненно оставит солдат и в самом Ситэ, и на берегу реки. Кто знает, может, преследователям придет в голову мысль поискать и здесь, под полом дворца Фаусты? Надо что-то делать… и Пардальян стал решительно карабкаться по сваям, подбираясь поближе к железной сети…

Он обнаружил, что проем, через который в реку уплывали трупы, открыт. Не раздумывая, Пардальян нырнул внутрь металлической верши. По переплетениям железных прутьев он забрался наверх и приподнял крышку люка. Затем, подтянувшись на руках, он оказался в той самой комнате, что служила во дворце Фаусты местом казней.

Первым делом Пардальян осторожно закрыл люк. Потом огляделся и прислушался — в доме было темно и тихо. Он снял промокший камзол, выжал его и постарался по возможности привести в порядок остальную одежду.

Прошло несколько часов. Костюм шевалье почти высох, он оделся и почувствовал, что умирает с голоду. Утром он позавтракал в гостинице «У ворожеи», но с тех пор во рту у него не было ни крошки.

Наступила ночь. Но в таинственном дворце так и не прозвучало ни звука, ни шороха. Пардальян решил, что в доме не осталось никого из слуг. Видимо, нынче днем они бежали, предав свою госпожу.

Шевалье знал, что у него есть два пути. Первый — спуститься обратно в реку и под покровом темноты добраться до берега. Второй — просто-напросто выйти из дворца Фаусты через дверь. Если он на кого-нибудь наткнется, то силой заставит проводить его к выходу…

Он подождал еще два или три часа. Голод стал просто невыносимым. В мечтах ему рисовался стол в гостинице «У ворожеи», заставленный дичью и паштетами, огонь в очаге, разожженный милой Югеттой, бутылка доброго вина… При этой мысли шевалье счастливо улыбнулся.

Гиз, Фауста, Моревер, погоня и прочие неприятности немедленно вылетели у него из головы. Ему грезился только обильный обед… Впрочем, мы никогда и не скрывали от читателя, что шевалье де Пардальян отличался отменным аппетитом.

Он на цыпочках пересек жуткую комнату, открыл дверь и осторожно вышел в коридор.

— Сейчас встречу кого-нибудь, приставлю клинок к горлу и скажу: «Друг мой, я тут у вас заблудился. Будь любезен, проводи меня к выходу и получи вот этот экю, а если откажешься — проткну насквозь!» Конечно, любой выберет экю…

Он шагал довольно долго в полной темноте, пока не заметил впереди слабый свет. Он подошел поближе и понял, что свет просачивается между тяжелыми бархатными портьерами, закрывавшими вход в просторный зал, освещенный несколькими светильниками.

Шевалье тотчас же узнал это помещение… Огромный зал с колоннами, украшенный статуями и золотыми канделябрами… тронный зал Фаусты!

«Тронный зал… а королевы что-то не видно… « — иронически подумал Пардальян.

Как ни странно, ему стало немного жаль женщину, приказавшую убить его… и это в благодарность за то, что шевалье де Пардальян спас ей жизнь! Жан был уверен, что облава в Ситэ — дело рук Фаусты. Кто же еще мог предупредить Гиза?

Пардальян собирался уже покинуть тронный зал и поискать выход, но вдруг застыл на месте… Ему показалось, что он слышит шум шагов. Шевалье юркнул за портьеру и увидел, как в зал вошла — точнее, величественно вплыла — фигура в белом одеянии, напоминавшая призрак.

— Фауста! — прошептал Пардальян.

Действительно, в тронном зале появилась хозяйка дворца — по обыкновению спокойная и бесстрастная. За ней шел мужчина, с ног до головы закутанный в плащ с капюшоном. Когда незнакомец откинул капюшон, Пардальян вздрогнул:

— Герцог де Гиз!

Фауста расположилась в кресле и указала Гизу на соседний стул.

«Вот она, — подумал шевалье, — вот женщина, что не раз пыталась уничтожить меня… например, сегодня! А с ней мужчина, пустивший по моим следам свору ищеек… весь Ситэ перевернул, чтобы найти одного человека! Сейчас их никто не защитит, здесь они в моей власти… Они меня не ждут, так что мне ничего не стоит всадить кинжал и в Фаусту, и в Гиза… оба и вскрикнуть не успеют… Отомстить им — мое право!»

И рука Пардальяна потянулась к кинжалу, но внезапно шевалье заколебался:

— Конечно, право я имею… но это трусость и подлость! Нет, не так я должен мстить! Гиз умрет — я дал себе клятву! Но пусть знает — Пардальян не из тех, кто украдкой всаживает нож в спину. Подожду… а пока — послушаю!

И шевалье весь обратился в слух, забыв, как рискованно для него оставаться во дворце Фаусты.

Через несколько минут после того, как Фауста распрощалась на пороге своего дома с шевалье де Пардальяном, к ней явился слуга, посланный с запиской к герцогу де Гизу. Он доложил, что герцог принял надлежащие меры и все мосты перекрыты, так что Пардальян заперт на острове Ситэ.

Фауста обрадованно вздохнула, ей сразу стало легче, ненадолго она забыла и горечь поражения, и досаду унижений. Но едва гордая итальянка закрылась у себя в кабинете, где никто не мог увидеть и услышать ее, как обида и злоба вновь охватили душу Фаусты. Лицо красавицы исказилось, черные глаза лихорадочно заблестели, страшные проклятья слетели с ее губ.

Не раздеваясь, она кинулась на постель и зубами впилась в кружево подушки; ее нервные длинные пальцы теребили и мяли покрывало. Она боролась с приступом отчаяния, она едва сдерживалась, чтобы не рычать, словно попавшая в ловушку пантера. Она бормотала что-то неразборчивое, упоминая то Сикста, то Ровенни, то Виолетту, то Пардальяна.