Языки современной поэзии - Людмила Зубова

Возможно, в образе закудрявливания представлен облик не только Аполлона, но и Пушкина. Вероятно, как отсылку к строке К нему не зарастет народная тропа из стихотворения Пушкина «Памятник» можно понимать слово демосу в конце стихотворения Левина. В последней строке первой строфы появляется прилагательное пушистого, которое, будучи созвучным имени Пушкина, восходит и к современному жаргонному фразеологизму белый и пушистый (‘хороший, правильный’). Пушистость связывается и с одуванчиками, поскольку Левин непосредственно перед этим упоминает стихи Ахматовой о поэзии (Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда, / как желтый одуванчик у забора, / как лопухи и лебеда[489]).

Имя Зевса, которым заканчивается стихотворение, предваряется во второй строфе упоминанием тучегонителя, словами В гонимых тучах он нашел приют, что отсылает и к строкам Лермонтова о тучках (Кто же вас гонит?…[490]).

Левин заканчивает стихотворение, соотнося имя Аполлон с именем Орфея, соперника Аполлона. Строка Орфей, необязательный к прочтенью соответствует названию сборника стихов Левина «Орфей необязательный».

Одной из наиболее перспективных задач науки, актуальных для «протосимметрической цивилизации» XXI века, М. Эпштейн считает «открытие параллельных, зеркальных вселенных, где правое и левое меняются местами, и время течет в обратном направлении» (Эпштейн, 2004: 144). Именно эту картину можно наблюдать на языковом уровне в поэтике стихотворения «Аполлон союзный», где части слов меняются местами.

В стихотворении «Идет борьба Бобра с Козлом…» Левин изображает обмен именами и, соответственно, свойствами между агрессором и его жертвой:

Идет борьба Бобра с Козлом,извечная игра.Козло зовёт себя Бобром,Козлом зовёт Бобра.Но и Бобро не отстаёт:себя зовет Боброми песни смелые поет,и машет топором.Козло сажается сидеть,бебекать и вздыхать.Бобро приходит поглядетьи лапкой помахать.Но тут хватается Боброи садится сидеть.Злорадное бежит Козлона это поглядетьи вот давай дразнить Бобро:«Теперя ты — Козло!»А тут оно его — в мурло!А то его — в ребро!А то его в ответ грызет,а то — копытом бьет.А то тихонько подползети ка-ак его убьет!А то возьмет и не умрет,и ну его топить!А то его — на огороди ну рогами бить!А то — как треснет топороми рубит до утра.Вот так идет борьба с Козломизвечного Бобра[491].

Это стихотворение основано не только на очевидной фонетической деформации слов в сочетании добро[492] и зло и на вполне прозрачной жаргонной инвективе козел, но и на грамматической неопределенности субъекта и объекта в оптимистической сентенции добро побеждает зло — поскольку именительный и винительный падежи в этом предложении омонимичны. В этом случае противоречивая грамматическая структура как будто концентрирует в себе этический конфликт, который и обыгрывается Левиным.

Автокомментарий к этому тексту таков:

Лет, наверное, двадцать тому решил я завязать со стишками на политические темы. Как говорится, переел этого супчика. И представьте себе, лет семнадцать-восемнадцать держался. Нет, ну иногда выскакивали отдельные текстики — типа сатирические. Но такие не слишком злобные.

А с конца 2002 года почему-то снова пробило меня на политику. Почти подряд написались «Песня про властную вертикаль», «Повылезло уродов», «Страна Тупых» и др. <…> Текст про Бобро и Козло был первым в этом ряду (писался с декабря 2002 по декабрь 2003).

Что это? Почему опять?

У меня две версии на сей счет. Одна очевидная: жизнь, и особенно, как сейчас принято выражаться, медийное пространство стали быстро меняться в довольно-таки знакомую сторону. Поначалу (в 2002) в это еще не очень верилось, но копоти в воздухе накопилось уже изрядно — гораздо выше ПДК, — отчего и пошла вся эта, э-э-э, сатира.

Другая версия — авторефлексивная, скептическая по отношению к себе как представителю интеллигенции. Создающаяся в стране ситуация не столько реально похожа на поздний совок (она на самом деле другая), сколько мы ее такой хотим видеть. И не потому, что хотим, а потому, что она возвращает нам привычное с юности чувство правоты, позицию морального превосходства. А это с экзистенциальной точки зрения поважнее будет, чем истинное положение вещей. Такой вот психоанализ.

(В некоторых людях подобное ощущение, кажется, настолько сильно, что выливается просто-таки в комические формы. Видимо, предыдущие годы сильно подорвали их веру в свое великое назначение — и вот она вернулась!)

На самом деле, мне кажется, что в той или иной степени верны обе версии, но в какой пропорции, мне судить трудно.

Мотив невнятности при различении добра и зла, при различении субъекта и объекта агрессии предваряется первой же строкой, в которой соседство фонетически подобных слов борьба бобра напоминает скороговорку (а скороговорками всегда провоцируются оговорки).

Существенно, что имена персонажей здесь представлены в среднем роде. Конечно, это определяется родом производящих существительных добро и зло, но, как показал Я. И. Гин, средний род при олицетворении обычно преодолевается маскулинизацией персонажей (согласовательными аномалиями типа Горе залез, предпочтением согласования с глаголами настоящего времени, в которых род не обозначается, перефразированием и др. способами) (Гин, 2006: 91–128). У Левина наблюдается противоположная направленность грамматического преобразования: давая имена персонажам, он максимально усиливает напряжение между обезличивающим средним родом и олицетворением, потому что персонажи, при всей их выразительной активности в поединке, остаются аллегориями этических антиномий. Напряжение, подчеркивающее абстракцию, создается устранением мужского рода словарных слов: козел, бобер превращаются в козло, бобро (в этом случае, конечно, есть и словообразовательная контаминация, и структурная аналогия со словами типа хамло). В строке Козло зовёт себя Бобром мужской и средний род второго существительного нейтрализованы в творительном падеже.

В стихах Левина возникает множество персонажей из языка, из потока речи, из литературных текстов, песенок, анекдотов и т. д. Эти существа живут своей жизнью: Резвяся и Играя, кудаблин-тудаблин, голый попояс, великий Вдверкулез, Оттудово чудовищное, человека образная, ижина, сучёт, Комарамуха и мн. др.:

Левин словно бы делает из языка мультфильм, подобный битловской «Yellow Submarine» с ее детски-сюрреалистическими существами.

Так, например, из сочетания выпал снег возникает субъект нег и предикат выполз.

Выполз нег на зелен луг.Тихо лёг.Полежал один денёки утёк.

Вскоре новый выполз негна лужок.Он понежился почтимесяцок.

А потом совсем большойвыполз нег,выполз в поле, выполз в город и в лес,повалился, закружился, упал,заискрился, заскрипел, завалили лежал себе, лежал да лежал,понемногу тяжелел, оседал,понемногу пропадал, уходил,понемногу совершенно ушёл.

И последний выполз нег —тихо лёг,полежал всего денёки утёк[493].

Действия этого существа основаны на этимологии слов: нег в этом живописном изображении нежится. В соответствии с двойственной мотивацией имени, производного и от сочетания выпал снег, и от слова нега, этот персонаж утекает — тоже в двух смыслах: и убегает, и тает как реальный снег.

Сращение, выполняющее номинативную функцию, и, как его следствие, переразложение элементов сочетания становятся центральным лингвистическим сюжетом следующего стихотворения:

ШЕСТВИЕ, или ПЕРЕЧИСЛЕНИЕ МАЛЬЧИКОВ,ИДУЩИХ НА УРОКНАЧАЛЬНОЙ ВОЕННОЙ ПОДГОТОВКИ,В ПОРЯДКЕ ВОЗРАСТАНИЯ И ПРОХОЖДЕНИЯ

Много мальчиков сегодняв школу весело шагаютпо дорожке друг за дружки,каждый чем-то молодец.

Вот шагает мальчик с папкой,видно, дудущий[494] художник,но ходить умеет толькопапку за руку держа.

А за с папкой — мальчик с кубком,футболист, надежда школы,бьёт двумями он ногами,обе правые ноги.

А за с кубком — мальчик в шапке,потому что этот мальчикголову чесал всё времяи досрочно облысел.

А за в шапке — мальчик с ручкой,он умеет этой штучкойи немножко глуповатый,видно, дудущий поэт.

А за с ручкой — мальчик с ранцем,он в окошки любит прыгать,а с четвертого этажадаже может затяжным.

А за с ранцем — мальчик с рыбкой,в голове буль-буль карасик,из ушей вода сочится,затрудняя понимать.

А за с рыбкой — мальчик с птичкой,только птичка улетела,и теперь он птичку ищетночью, днём и в выходной.

И последним, за без птички,в школу весело шагаетих товарищ подполковник,тоже чем-то молодец.

Он учитель подготовки,раньше был такой же школьник,а потом от подготовкистал советский офицер[495].

Стихотворение показывает тот механизм, в соответствии с которым предложно-падежное сочетание оказывается способным застывать, превращаясь в слово. В лингвистике это называется лексикализацией словосочетаний. Результатом этого процесса являются, например, слова заграница, подмышка, подкорка, фармацевтический неологизм длянос.