Цепея неморалис - Александр Лонс

— А если решение было принято не накануне, а за минуту до преступления? Или такой вариант — убийца сделал это случайно, не желая подобного исхода. Он тоже не будет считать себя преступником.

— Так он тогда и не преступник, вообще-то.

— Вообще-то преступник. Преступление по неосторожности никто пока не отменял. Статья полегче, наказание поменьше, но преступление остается преступлением. Если только убийца оказался невменяем и не был в состоянии контролировать себя, тогда да, обвинение снимается. Таких в институте Сербского за раз вычисляют. Много всяких нюансов. Наконец, любой человек может просто заблуждаться и свято верить в свою собственную ложь. Короче, ты сначала сформулируй правильный вопрос, вот и поговорим.

— Но откровенное вранье ты определять умеешь?

— Без проблем, — подтвердила ведьма.

— А замаскированного отморозка, способного на убийство, психопата распознать сможешь? Того, кто только усилием воли притворяется обычным нормальным человеком.

— Да, конечно. Это вообще самое легкое. Если что, вот так пальчиком укажу, — и Арина изобразила, как именно укажет, — а теперь давай-ка обсудим, сколько и чего ты будешь мне должен за всю эту работу.

22. Петербургские тайны

Пользоваться пребыванием в Питере надо было как можно полнее, постараться опросить всех, кого успею. Еще раньше, практически сразу, как только решил всерьез заняться этим делом, я составил примерный список людей, близких погибшим. Причем близких не в смысле родственников и друзей, но также и соседей, сослуживцев и деловых партнеров. При теперешнем развитии интернета задача не выглядела какой-то невозможной, но в результате список оказался пугающе большим. Дело выглядело не столько трудным, сколько долгим, но надо же было с чего начинать. Хотелось лично во всем убедиться. Поговорить с людьми, хорошо знавшими наших авторов, посмотреть им в глаза, прочувствовать обстановку, если получится — найти причину. Пусть не всех удастся охватить, только некоторых (ну, не поеду же в Камерун) но все равно, пусть будет. Большинство жило в Москве, чуть меньше — в Петербурге, остальные — кто где.

Договариваясь о встречах, я почти не врал — объяснял всем, что писатель и пишу книгу о молодых людях погибших по вине современного общества. В качестве доказательства серьезности намерений, демонстрировал свой писательский билет. Люди как-то сразу раскрывались и впадали в откровенность, что удивило. Это лет двадцать-тридцать назад писатели были уважаемыми людьми в нашей стране, а сегодня пишущего человека относят к неудачникам и лузерам, ни о каком статусе даже речи быть не может. Честно признаюсь, такие разговоры доставались довольно-таки тяжело, и хватало меня ненадолго.

Родители художницы жили где-то на Рижском проспекте, в двух шагах от устьев Фонтанки и Екатерингофки.

— Это Рижский проспект, семьдесят четвертый дом, — объяснила мне по телефону мама художницы. — Метро «Нарвская», автобус тридцать пятый или шестьдесят шестой, до остановки «Улица Степана Разина». Если поедете на автобусе, то выйдите прямо рядом с домом, не заблудитесь. Там позвоните, и я объясню, как дальше пройти.

С автобусом связываться я не стал, решил прогуляться. Вышел из метро, и минут за тридцать дошел.

Фасад старого кирпичного дома неопределенного вида. Никаких украшений, никакой внешней отделки, только посеревший от времени силикатный кирпич. Видимо, строили еще в начале тридцатых годов. Выходящие прямо на проспект парадные наглухо забраны стальными листами, вход исключительно со двора.

Обошел дом, позвонил с домофона и назвал себя. Мне открыли, и я поднялся на нужный этаж. Моложавая женщина на вид лет сорока- сорока пяти, невысокая, явно раньше тщательно ухаживавшая за собой, но последнее время махнувшая рукой на внешность. Простое черное платье без украшений. На ногах тапочки. Никакой видимой косметики. Волосы собраны сзади простым зажимом.

— Обувь можете не снимать, протрите только, — кивнула женщина на коврик у двери. — Проходите.

Отличная двухсторонняя трехкомнатная квартира с балконом во двор. Явно недавно сделан хороший и качественный евроремонт, причем очень недешевый. Но вид помещений казался совсем нежилым — всюду какие-то картонные коробки, плохо расставленная мебель, пустые стены…

— Мы продаем ее, эту квартиру, и переезжаем, поэтому тут все так… — усталым голосом сказала женщина, правильно растолковав мой недоуменный взгляд. — Сидим на чемоданах. Так что вы хотели узнать?

Мы прошли в кухню и сели за простой круглый столик на центральной ножке. Мне не предложили ни кофе, ни чаю. Понималось так, что беседа надолго не затянется. Пришлось объяснить, чем интересуюсь. Еще раз. Предварительной договоренности по телефону оказалось мало, и почему-то потребовались развернутые, более аргументированные и веские доводы.

— Она рисовала, да, — подтвердила женщина каким-то глухим и неэмоциональным голосом. — Она вообще была очень разносторонней личностью. Занималась неоготической архитектурой, у нее и дипломная работа была по неоготике Санкт-Петербурга. Увлекалась дизайном маскарадной одежды, одна фирма даже заключила договор и изготовила линию костюмов по ее эскизам. И всегда, в любую свободную минуту рисовала. У нее с собой был такой карманный альбомчик. А потом, когда она уже уехала в Москву мы даже не имели новостей об этом ее увлечении, пока она не выиграла приз на том конкурсе комиксов и не получила грант на обучение в Швеции. Но тут…

Женщина чуть было не заплакала, но невероятным усилием воли сдержала себя.

— Продать ее рисунки? — вопреки эмоциям продолжала она, — кто вам сказал, что могли выбросить? Нет, что вы! Вероятно, устроим выставку, издадим памятный альбом. Да, у нее были очень страшные рисунки, ужасные даже, я вообще не могу на них смотреть. Однако муж настоял, чтобы мы показали все. Он их оцифровал, открыл специальный сайт, и теперь они всегда доступны для просмотра. Там все, что у нас было из ее работ. Запишите адрес сайта… Если захотите использовать в качестве иллюстраций, то условия договора согласуем. Вот моя визитка.

Больше разговаривать было не о чем. Записав адрес сайта с рисунками Инны, я поблагодарил и ушел. По ходу разговора заметил, что женщина ни разу не назвала дочь по имени. Только местоимения. Для меня труднее всего наблюдать чужое горе, особенно когда нечего сказать и нечем поддержать. Эмпатия, чтоб ее... Но, несмотря ни на что, деловая хватка не изменяла этой маленькой сильной женщине, недавно перенесшей тяжелейшую утрату.