Последний романтик - Элизабет Гилберт

Даже через пятнадцать лет Дейв Рекфорд не может вспоминать об этом без слез.

«Он обнял меня по-настоящему крепко и долго не отпускал. Это было от всей души. Раньше меня никогда не обнимали так, по-мужски, и это словно вылечило что-то во мне – одиночество, обиду. Он сказал, что я могу идти, если хочу, и пожелал мне удачи. Еще он сказал, что я могу в любой момент вернуться и пожить у него на Черепашьем острове, потому что я хороший человек и хорошо потрудился. Тогда я уехал, но, добравшись домой, понял: что-то во мне изменилось. Вся моя жизнь с тех пор изменилась».

В семье Дейва Рекфорда сплошь юристы, врачи, бизнесмены и дипломаты. Так уж принято, такова семейная традиция. Но Дейв выбрал другой путь. Сейчас ему тридцать, и всё это время он путешествовал по миру, пытаясь найти в нем свое место. Изучал историю и музыку. Пытался написать книгу. Изъездил вдоль и поперек Кубу, Европу, Америку и даже записался в армию, пытаясь найти свое предназначение на тот короткий срок, что отведен ему на Земле.

И недавно наконец нашел. Выяснил ответ на главный вопрос. Он попросил женщину, которая ухаживает за садом его родителей, взять его в ученики. Она согласилась. Так Дейв Рекфорд стал садовником – тем, кем, по его мнению, должен был стать. Он заботится о растениях. Все дни он думает о земле, свете, всходах. Это простые отношения, но он много получает взамен. Дейв пытается понять, что нужно растениям, как им помочь. Он совершает каждое действие с вниманием и точностью, уважая свой труд. И постоянно ведет мысленный разговор, не забывая о своей сущности. Каждый день своей жизни он размышляет об идеальной осознанности и необычайной красоте человеческого труда.

Что на самом деле означает, что каждый день своей жизни он думает о Юстасе Конвее.

Эпилог

Это нельзя исправить. Нельзя заставить уйти. Я не знаю, что вы намерены с этим делать, – но знаю, что намерен делать я. Я просто уйду. Может, хоть малая часть этого умрет, если я не буду ее подкармливать.

История Юстаса Конвея – это история человеческого прогресса на североамериканском континенте.

Сначала он спал на земле и носил шкуры. Тер одну деревяшку об другую и так добывал огонь, ел пищу, добытую охотой и собирательством. Когда он был голоден, он бил птиц камнями, бросал дротики в кроликов и отрывал в земле съедобные коренья – тем и жил. Плел корзины из гибких побегов деревьев, что росли на его земле. Он был кочевником, передвигался пешком. Потом переехал в вигвам и начал использовать более совершенные ловушки для поимки животных. Научился высекать огонь с помощью кремня. Освоив этот способ, стал пользоваться спичками. Носить шерсть. Переехал из вигвама в простую деревянную хижину. Стал фермером, расчистил землю, разбил сад. Завел скот. Проложил в лесу стежки, которые стали тропами, а затем дорогами. Возвел мосты через реки. Начал носить джинсы.

Сначала он был индейцем, потом исследователем, потом первопроходцем. Он построил хижину и стал первым поселенцем. Будучи человеком утопических взглядов, теперь он надеется, что семьи, которые разделяют его видение, выкупят земли вокруг Черепашьего острова и будут воспитывать там своих детей, как он когда-нибудь будет воспитывать своих. Его соседи станут возделывать земли при помощи простейших орудий и тяглового скота, а в период урожая будут ходить друг к другу в гости – или ездить на лошади, – устраивать танцы и обмениваться товарами.

Когда всё это случится, Юстас станет сельчанином. К этому он и стремится – создать свой город. Когда это будет сделано, он построит дом своей мечты. Покинет свою хижину и переедет в просторный и дорогой, роскошный дом со встроенными шкафами, бытовой техникой, женой, детьми и кучей вещей. Тогда он наконец нагонит свое время. Тогда Юстас Конвей станет таким же, как все современные американцы.

Он эволюционирует у нас на глазах. Совершенствует и расширяет, совершенствует и расширяет, потому что умен и изобретателен и ничего с этим не может поделать. Его не устраивает спокойное наслаждение плодами того, что он уже умеет делать, – он должен двигаться вперед. Его не остановить. Не остановить и нас. На этом континенте нас всегда было не остановить. Как заметил де Токвиль, мы прогрессируем «подобно людскому шквалу, обрушиваясь неумолимо и двигаясь все дальше с каждым днем, направляемые рукой Господа нашего». Мы сами от себя устаем и утомляем всех вокруг. Исчерпываем ресурсы, природные и внутренние. И Юстас, как никто другой, демонстрирует своим примером эту нашу неуемность.

Помню, как-то вечером мы с Юстасом ехали на Черепаший остров после того, как посетили заброшенную империю его деда, лагерь «Секвойя». Мы уже почти добрались до места и проезжали Бун, когда Юстас вдруг остановился на перекрестке. Он обернулся и спросил:

– Разве это здание было здесь два дня назад, когда мы ездили в Ашвилл?

Он показал на остов нового невысокого офисного здания. Нет, два дня назад я не видела его здесь. Но оно было почти достроено. Осталось только вставить окна. Батальон строителей как раз покидал рабочее место в конце дня.

– Не может быть, – недоумевал Юстас. – Неужели можно так быстро что-то построить?

– Не знаю, – проговорила я и подумала: «Кто-кто, а он должен знать». Потом добавила: – Видимо, да.

– Ну что за страна… – сказал он со вздохом.

Но Юстас Конвей и есть эта страна. И раз это так – что же нам остается? Что остается, когда вся эта активность исчерпана? Именно этот вопрос задавал когда-то Уолт Уитмен. Глядя на головокружительный ритм американской жизни, развитие промышленности, ошеломляющий напор амбиций соотечественников, он спрашивал: «После того как вы исчерпаете все свои силы в бизнесе, политике, попойках и так далее и поймете, что ничто из этого вас больше не удовлетворяет, всё вызывает лишь бесконечную усталость, что останется?»

И, как обычно, милый старый Уолт сам отвечает на свой вопрос: «Природа».

Это остается и Юстасу. Хотя, как и всем остальным (и в этом заключается ирония ситуации), Юстасу совсем не хватает времени радоваться единению с природным миром.

Как-то раз зимой он сказал мне по телефону: «На этой неделе у нас на Черепашьем острове был буран. Ко мне приехал друг и сказал: „Эй, Юстас, что-то ты заработался. Давай отдохнем и сделаем снеговика. Не думал об этом?“ Чёрт, да, конечно же думал, тысячу раз. Мне всего-то и надо было сделать шаг за порог тем утром и увидеть, что снег для снеговика как раз подходящий. Я даже представил, какого слепил бы снеговика, если бы взялся за дело. Я быстро оценил плотность снега и решил, куда лучше поместить снеговика, чтобы он хорошо смотрелся; представил, какого он будет роста, и даже подумал о том, где в кузнице взять угольки для глаз. У меня перед глазами возник этот снеговик во всех деталях, даже его морковка, и это заставило меня подумать: „А есть ли у нас лишняя морковка, чтобы сделать нос снеговику? А когда он растает, можно будет взять эту морковку и добавить в рагу, чтобы ничего не пропадало? Или лучше отдать ее животным?“ Все эти мысли пронеслись у меня в голове примерно за пять секунд, а потом я подсчитал, сколько времени у меня отнимет этот снеговик, и прикинул, что мне дороже, затраченное время или удовольствие от процесса лепки снеговика, – и решил все-таки снеговика не делать».

А жаль. Ведь Юстас обожает бывать на природе, и этот снеговик принес бы ему куда больше удовольствия, чем можно рассчитать логически. Потому что, несмотря на все его обязательства и дела, Юстас действительно любит природу. Всё в природе ему дорого: леса, безграничные, как космос; лучи солнца, проникающие через завесу из зеленых листьев; волшебное звучание слов саранча, береза, тюльпановое дерево… Но он не просто любит природу – он нуждается в ней. Как писал его дед, «когда ум устал и душа не на месте, пойдемте в леса; наберем в легкие воздух, омытый ливнями и очищенный солнцем; наполним сердца красотой, что есть в каждом дереве, цветке, кристалле и драгоценном камне».

Тот человек, которым Юстас становится, оставаясь наедине с лесом, это лучший человек, которым он когда-либо сможет стать. Именно поэтому каждый раз, когда я приезжаю на Черепаший остров, я непременно стремлюсь вытащить Юстаса из офиса и взять на прогулку в лес. Хотя обычно у него нет времени, я его заставляю, потому что, едва мы углубимся в лес на десять шагов, Юстас обязательно скажет что-то вроде: «Это монарда.[72] Из ее полого стебля можно сделать соломинку и пить через нее воду из мелкого ручья с каменистым дном».

Или: «А вот лилия гордая, цветок, похожий на тигровую лилию, только более редкий. Его нечасто можно встретить. На все тысячу акров Черепашьего острова их всего штук пять».

А когда я начинаю жаловаться на ожоги от ядовитого плюща, он ведет меня к реке и говорит: «Добро пожаловать в мою аптеку». Срывает веточку недотроги, разламывает, а внутри – целебный сок; Юстас мажет соком недотроги мою руку в волдырях, и мне сразу становится лучше.