Битва колдуньи. Сага о мечах - Елизавета Дворецкая

– Но почему, почему эта сила просыпается только в беде! – с отчаянием воскликнула Ингвиль. В ее сознании колдовская сила была неотделима от зла и раздоров. – Может, если бы не было никакой силы, не было бы и беды!

– Нет, боги не создали в мире ничего лишнего и тем более не занимали лишним такой тесный дом, как человеческая душа. Просто у всего должно быть разумное применение.

Ингвиль вспомнила Хродмара: почти то же самое он ей говорил в утро их последнего свидания, показывая свой нож. «Ах, если бы и правда суметь разбудить мой дар до новолуния! – внезапно в горячем порыве тоски подумалось Ингвиль. – Только увидеть не Стюра, тролли с ним, а Хродмара…»

– Разбудить голодного дракона и выманить его из пещеры гораздо легче, чем потом загнать обратно и усыпить, – продолжал Одд. – С первым справится и глупый ребенок, а вот для второго нужен великий колдун или могучий воин. Не хуже самого Сигурда Убийцы Фафнира. А война – это такой дракон, который всегда голоден. Она питается самым злым и жестоким, что только есть в человеческих душах. А этого там полным-полно. И дракон в конце концов сожрет сам себя, но только когда никого больше уже не останется.

Ингвиль поежилась и плотнее запахнула кафтан. Резкий порыв ветра пронизал ее с головы до ног, точно вздохнул вдали голодный дракон – огромный, цвета грязного снега, с колючей инеистой чешуей. А на спине у него сидит Хёрдис в своей волчьей накидке и поет ликующую песню зимней пустоты. Пустоты, сожравшей все живое и теплое в мире, но все такой же голодной.

Неспешно идя по берегу, Ингвиль и Одд наконец уперлись в ограду святилища. Оно было расположено на мысу, выдававшемся с берега далеко в воду, и называлось Мыс Коней. Даже сейчас под мысом темнела широкая полоса открытой воды – здесь она не замерзала никогда, и в нее сбрасывали жертвы Фрейру. Готовясь к близкому празднику Середины Зимы, тропу к святилищу уже расчистили от снега, но возле крайнего валуна ограды она кончалась. Крайний валун назывался Свадебным, потому что примерно на высоте груди в нем имелось круглое отверстие, в которое можно было просунуть руку. Когда в округе справляли свадьбу, то новобрачные приходили сюда и становились по разные стороны от камня; невеста просовывала в дыру руку с цветком – или веткой, если свадьба справлялась зимой, – а жених брал цветок из ее руки и надевал взамен обручальное кольцо. Сейчас черные бока камня были покрыты густым белым налетом инея, как будто оделись в чешую.

Одд положил ладонь на камень, и Ингвиль вздрогнула, представив колючий холод его заиндевелых боков.

– Хёрдис всю жизнь была голодным драконом, – пробормотала Ингвиль. – Как бы и ей не сожрать саму себя.

И сейчас Одд впервые вздохнул.

– Еще никто не знает, на что она способна! – пояснил он в ответ на удивленный взгляд Ингвиль. – Даже она сама. Это и есть самое страшное. Ее сила – совсем не то, что сила Стоячих Камней.

– А что же?

– Хотел бы я это знать. Но это могло быть известно только ее матери.

– Кому? – Ингвиль вообще забыла за эти годы, что у Хёрдис тоже была мать.

– Мать Хёрдис. Она ведь тоже не из камня родилась. Та рабыня была непростой женщиной. Но она ничего о себе не рассказывала. Не могла, а может, не хотела. И никто в доме не знал, какие силы и откуда она принесла и передала по наследству Хёрдис.

Ингвиль вынула руку из меховой рукавицы и осторожно прикоснулась кончиком пальца к белым иголкам. Палец обожгло, и она отдернула руку, почему-то решив, что этим самым провалила какое-то важное испытание. Стоячие Камни ничего не делают просто так. Ей снова вспомнилось требование отца увидеть Стюра конунга и свое собственное желание увидеть Хродмара.

– А это совсем не трудно, – подал голос Одд, и Ингвиль вздрогнула.

Она чувствовала, как мерзнут ее плотно сжатые губы, и была уверена, что не произносила вслух ни звука. Значит, Одд услышал ее мысли. Вскинув глаза, она посмотрела на него по-новому и даже испугалась. Высокий хирдман с невыразительным лицом и умными глазами, в накидке из косматого волчьего меха, стоящий возле священного камня с крепко прижатой к нему ладонью, вдруг показался ей и не человеком вовсе, а каким-то духом, не слишком ласковым, но не враждебным и, главное, очень сильным. Мелькнула мысль, что таким должен быть бог, и Ингвиль стало жутко. Одд неслышно разговаривал со священным камнем, не требуя жертв и не произнося заклинаний, как тот, живущий в Тюрсхейме. Он был похож на одного из тех духов Медного Леса, что просыпаются в годы бедствий.

– О чем ты говоришь? – осторожно, с тревогой в голосе спросила она.

– О том, что тебе велел Фрейвид хёвдинг и чего тебе самой хочется. Не нужно ждать новолуния. Ведь новый месяц уже где-то есть в мире, только его пока не видно. А ты позови его. Постарайся увидеть раньше, чем все остальные.

Ингвиль не сводила глаз с Одда, стараясь понять, что же он сказал. Это было как сноп искр в темном доме – так просто и так осле пительно! А Одд снял ладонь с черного бока камня и отошел чуть в сторону. Ингвиль как зачарованная потянулась за ним и встала на то место, с которого он сошел. Прямо перед ней, на уровне ее лица, оказалось черное пятно среди инея, оставленное его ладонью, протопленное теплом живой человеческой руки, словно окошко… куда? Ингвиль смотрела в это пятно, все еще думая о словах Одда, но мысли ее против воли сворачивали на другое. Ведь Хродмар тоже есть где-то в мире! Просто он так далеко, что его еще не видно. Но он есть, он идет сюда, и он будет с ней. Надо только постараться увидеть его раньше, чем другие. И не так уж это трудно. Невозможно увидеть только то, чего нет, нет нигде, ни в одном из миров. А то, что есть в твоем собственном мире, увидеть можно…

И черное окно в камне под взглядом Ингвиль посветлело, но не до белого, а до смутно-серого цвета, каким бывает море зимой. Возникло движение, рябь побежала по поверхности камня, как по воде… Да это и есть вода. Широкое пространство фьорда, заполненного кораблями, разворачивалось перед взором Ингвиль, и у всех кораблей были на штевнях резные головы коней и рогатых драконов. А дальше, впереди, была полоса земли с темнеющими крышами усадьбы, а за ними можно было различить серый блеск воды и корабельные штевни – много, сколько хватает глаз.

Там, перед усадьбой, стояли и ходили люди; в толпе воинов Ингвиль видела нескольких человек в богатых плащах, и среди них – Хродмара. Она сразу выбрала его взглядом, как будто он был окружен особым светом, и узнала, как узнаю́т свое собственное отражение. Он что-то говорил, его горячо перебивал какой-то рослый хирдман с рысьей шкурой на плечах, на которой сохранились лапы, хвост и даже голова, с большой золотой застежкой на правом плече. Хродмар молча давал победителю рыси выговориться и продолжал. Ингвиль не слышала слов, но видела спокойную уверенность на его лице. Да, это место вовсе не было похоже на западное побережье Квиттинга, где ему следовало сейчас находиться. Серое небо нависло над цепью горных хребтов, и нельзя было с одного взгляда отличить заснеженные вершины от облаков. Это фьялленландские горы, по которым можно подняться прямо к облакам.

Черное пятно на боку камня стало вновь покрываться изморозью, и через тонкую белесую пленку Ингвиль больше ничего не видела. Внезапно у нее закружилась голова, словно земля качнулась под ногами. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула холодный воздух. Это головокружение показалось ей приятным, как усталость после хорошо выполненной трудной работы. Ингвиль отчетливо помнила свое видение, и ее необыкновенный дар больше не пугал, как будто она наконец-то научилась справляться с ним. Раньше он казался ей чем-то вроде болезни, а теперь стал ее оружием.

– Ты хорошо поняла то, что увидела? – спросил Одд, и Ингвиль вдруг подумала, что это он все и показал.

– А ты не видел? – спросила она, еще не решаясь открыть глаза.

– Как же я могу, я ведь не ясновидящий! – По голосу Одда было слышно, что он улыбается. На такое редкое зрелище все домочадцы Фрейвида сбежались бы со всей усадьбы, бросив и дела, и отдых, и Ингвиль открыла глаза. – Но если ты не все поняла, расскажи мне, я тебе помогу. Что-то же нужно будет отвечать Фрейвиду.

Ингвиль стала подробно рассказывать обо всем увиденном, стараясь описать даже изгибы берега. Одд удовлетворенно кивал, время от времени вставляя пояснения.

– Я знаю это место, я там бывал. Это называется Трехрогий фьорд. У него три рога, и в каждом отлично может встать сотня кораблей. На Среднем роге стоит усадьба ярла, а два других изрыты землянками для войска, как поле кротовыми норами. Ты не видела? Все равно они там есть и наверняка покрыты все до одной. С самых Великаньих Веков конунги фьяллей собирают там войско, когда идут в большой поход. Сесть ярлом в тамошнюю усадьбу у них считается чуть ли не самым почетным… Да, конские головы на штевнях – это корабли раудов… А этот длиннорукий в рысьей шкуре – сам Инги ярл, муж конунговой дочери Ульврун. Если Торбранд конунг начал собирать войско после проделок Большого Тюленя, то сроком общего сбора он должен был назначить середину зимы. Сейчас они принесут жертвы и поплывут. Вот и ответ твоему отцу! Он очень обрадуется, узнав, что конунг фьяллей находится гораздо ближе, чем Стюр. Но ведь и ты сама не зря глядела в камень, верно?