Узы крови - Сидни Шелдон

– Хорошо, – сказала Элизабет.

Они пошли к парадному входу затемненной виллы. Инспектор Кампанья сказал:

– Уверен, что его здесь нет, но меры предосторожности не помешают. Дайте мне ключ, пожалуйста.

Элизабет отдала ему ключ. Он мягко подвинул ее так, чтобы она оказалась у него за спиной, вложил ключ в замочную скважину и отпер дверь, все время держа другую руку у пистолета. Затем он вытянул ее вперед, щелкнул выключателем, и в передней тотчас вспыхнул яркий свет.

– Если это вас не затруднит, покажите мне все помещения, пожалуйста, – попросил инспектор Кампанья. – Хочу быть уверен, что все в порядке. Хорошо?

– Конечно.

Они пошли по дому, и всюду, куда ни заходили, рослый инспектор немедленно включал свет. Он заглядывал во все встроенные шкафы и подсобные помещения, шарил по углам, проверял, плотно ли закрыты окна и двери. В доме, кроме них, не было никого. Когда они вновь спустились в приемную, инспектор Кампанья сказал:

– Если не возражаете, я позвоню в участок.

– Конечно, – сказала Элизабет и провела его в кабинет.

– Инспектор Кампанья, – сказал он в трубку. – Мы уже на вилле. Я здесь останусь на ночь. Подошлите патрульную машину с рацией, пусть припаркуется у въезда на виллу. – Он помолчал, очевидно слушая, что ему говорили, затем сказал: – Все в порядке. Выглядит, правда, немного усталой. Позже позвоню, – и положил трубку на рычаг.

Элизабет тяжело опустилась в кресло. Она нервничала и чувствовала себя неуютно в собственном доме, но знала, что завтра будет еще хуже. Много хуже. Сама-то она будет в безопасности, а вот Риса либо убьют, либо он окажется в тюрьме. И почему-то, несмотря на все, что он сделал, эта мысль щемящей болью отозвалась в ее сердце.

Инспектор участливо посмотрел на нее.

– Я с удовольствием выпил бы чашечку кофе, – сказал он. – А вы?

Она кивнула.

– Сейчас пойду сварю.

Она стала подниматься с кресла.

– Ради бога. Сидите, миссис Уильямз. Моя жена считает, что я готовлю самый лучший кофе в мире.

Элизабет улыбнулась.

– Спасибо.

Она была чрезвычайно благодарна ему. Только сейчас осознала, как сильно истощило ее то постоянное нервное напряжение, в котором она пребывала все это время. Впервые Элизабет призналась себе, что, даже когда говорила по телефону с Алеком, ее не покидала надежда, что все это было какой-то нелепой ошибкой, что скоро все прояснится, что Рис ни в чем не виновен. Даже убегая от него, она цепко, как утопающий за соломинку, хваталась за мысль, что он не мог совершить все те ужасные вещи, в которых его обвиняли: сначала убить отца, а потом хладнокровно лечь с его дочерью в постель, предварительно попытавшись убить и ее. Надо было быть чудовищем, чтобы сделать все это. И потому до самого последнего момента в ее сердце тлела маленькая искорка надежды, что все образуется само собой. Но и она погасла, когда инспектор Кампанья сказал: «Он в бегах, но далеко ему не уйти. К утру они надеются его схватить».

Она не могла больше об этом думать, но не могла и думать ни о чем другом. Как давно задумал Рис прибрать концерн к своим рукам? Скорее всего, в тот день, когда впервые увидел ту сверхвпечатлительную пятнадцатилетнюю девочку, предоставленную самой себе, одиноко тоскующую в швейцарской школе-интернате. Тогда-то у него, видимо, и созрел замысел обойти Сэма, использовав для этого его дочь. Как легко же он этого добился. Обед у «Максима», и длинные дружеские беседы в течение последующих лет, и море обаяния – боже мой, невероятное обаяние! Он был терпелив. Затаившись, ждал, когда она станет взрослой. Но самым нелепым в их отношениях было то, что ему не пришлось даже ее добиваться. Она сама стала добиваться его. Как же, видимо, в душе он потешался над ней! Он и Элена. Скорее всего они оба были замешаны в этом заговоре. Ей ужасно хотелось знать, где сейчас находится Рис и что с ним будет, когда его поймают. От этих мыслей она заплакала навзрыд.

– Миссис Уильямз…

Инспектор Кампанья, участливо склонившись над ней, протягивал ей чашку кофе.

– Выпейте это, – сказал он. – Сразу станет легче.

– Я… простите меня, – извинилась Элизабет, – за мою несдержанность.

– Ну что вы? О какой несдержанности может идти речь? – мягко сказал он. – Вы держитесь molto bene.

Элизабет отхлебнула горячий кофе. У него был немного странноватый привкус. Она подняла на него удивленный взгляд, и он улыбнулся в ответ.

– Мне показалось, что немного виски в кофе вам не помешает.

Он уселся в кресло напротив нее, составляя ей молчаливую компанию, за что она была чрезвычайно ему благодарна. Оставаться здесь одной было бы невыносимо для нее, пока… пока она не узнает, что сталось с Рисом, остался ли он в живых или погиб. Она допила свой кофе.

Инспектор Кампанья взглянул на часы.

– Патрульная машина прибудет с минуты на минуту. Двое полицейских будут дежурить в ней всю ночь. Я пойду вниз. Вам же советую лечь спать и попытаться уснуть.

Элизабет вздрогнула.

– Нет, сегодня мне вряд ли удастся заснуть.

Но не успела она произнести эти слова, как почувствовала, что усталость, словно глыба, начинает давить на ее плечи. Видимо, давали себя знать утомленность после длительной поездки и нервное напряжение последних дней.

– Я, пожалуй, пойду прилягу немного, – сказала она. От усталости она едва ворочала языком.

53

Элизабет села в постели, не соображая спросонья, что ее разбудило. Сердце ее бешено колотилось в груди. Странный звук повторился. Жуткий, пронзительный вопль, который, казалось, раздался прямо за ее окном, вопль гибнущего в пучине человека. Элизабет вскочила с постели, на вялых, как вата, ногах подбежала к окну и выглянула наружу. Стояла ночь. Ее глазам предстал зимний пейзаж, достойный кисти Домье и освещенный холодным светом луны. Черные, лишенные листьев деревья, скрюченные от мощного напора ветра ветви. Далеко внизу клокочущее, все в пене, словно кипящий котел, море.

Снова раздался вопль. И вслед за ним другой. И Элизабет поняла, в чем дело. Поющие скалы. Это они голосили под напором окрепшего сирокко, стремительно проносившегося сквозь них. И вдруг голос скал превратился в голос Риса, взывавшего к ней, молившего о помощи. Звук сводил ее с ума. Она заткнула уши пальцами, но звук проходил и сквозь них.

Элизабет пошла к двери и с удивлением обнаружила, что едва может двигаться. Окружающие предметы плыли в каком-то тумане, и этот туман, казалось, проник в ее голову, мешая думать. Она вышла в коридор и стала спускаться вниз по лестнице. Одеревеневшие руки и ноги плохо слушались, словно у изрядно подвыпившего человека. Она попыталась окликнуть инспектора Кампанью, но вместо голоса из горла вырвался какой-то странный каркающий звук. С трудом удерживаясь на ногах, она продолжала спускаться по длинной лестнице.

Снова прокричала:

– Инспектор Кампанья!

Никакого ответа. Спотыкаясь на каждом шагу, она прошла в гостиную. Никого. Придерживаясь руками за стены и мебель, побрела по комнатам.

Инспектор Кампанья как сквозь землю провалился.

В доме она была одна.

Стоя в передней, Элизабет пыталась заставить себя думать. Но давалось ей это с трудом. Скорее всего инспектор просто вышел, чтобы переговорить с полицейским в патрульной машине. Конечно же. Она пошла к входной двери, открыла ее и выглянула наружу.

Никого. Только черная ночь да пронзительные вопли ветра. С нарастающим чувством страха Элизабет нетвердыми шагами прошла в кабинет. Сейчас она позвонит в полицейский участок и все выяснит. Она подняла трубку телефона, но привычных гудков не услышала. Телефон был отключен.

И в этот момент во всем доме погасло электричество.

54

В Лондоне, в Вестминстерской больнице, Вивиан Николз пришла в себя, когда ее везли из операционной по длинному, унылому коридору. Операция длилась почти восемь часов. Несмотря на все усилия опытных хирургов, она никогда не сможет ходить. Мучительно страдая от невыносимой боли, она без устали шепотом повторяла имя Алека. Он должен быть с ней рядом, теперь только он нужен ей, он должен ей сказать, что никогда не бросит ее одну, что всегда будет любить ее.

Но сотрудники больницы, как ни пытались, нигде не смогли его разыскать.

Отдел связи цюрихской «Криминалполицай» получил депешу из австралийского филиала Интерпола. В Сиднее был обнаружен бывший агент «Роффа и сыновей» по закупке кинопленки. Три дня тому назад он скоропостижно скончался от сердечного приступа. Урна с его пеплом уже находится на пути домой. Никакой информации относительно покупки кинопленки Интерпол заполучить не смог.

В Берлине в скромно, но со вкусом отделанной приемной первоклассной частной лечебницы, расположенной в пригороде, неподвижно, в течение почти десяти часов, застыв в одной и той же позе, сидел Вальтер Гасснер. Изредка перед ним останавливался кто-нибудь из обслуживающего персонала, предлагая ему поесть или хотя бы выпить стакан воды. Вальтер не обращал на них никакого внимания. Он ждал свою Анну.