Рассказы • Девяностые годы - Генри Лоусон

— Но я же могу одолжить вам! — радостно воскликнула миссис Гауг. — Когда на фрезерский рудник приезжали новый управляющий и инженер, они остановились у меня, и я кое-что отложила. Но только, пожалуйста, не говорите Моррису. Он вчера вечером просил денег на карты, а я ему не дала, сказала, что у меня нет ни гроша.

— Можете быть совершенно спокойны, — заверил ее Динни, — а с Олфом я договорюсь.

В тот день Динни так нуждался в деньгах, что ему было все равно, где их раздобыть. «Я, кажется, у слепого нищего отобрал бы его медяки», — рассказывал он. При других обстоятельствах он решил бы, что просто низость брать у миссис Гауг эти деньги, которые она заработала с таким трудом. Он и без того задолжал ей немало. Она не раз снабжала его провизией, когда он отправлялся на поиски золота; кроме того, и он и Олф были должны ей за стол и квартиру.

Но миссис Гауг была очень добра и не мелочна — есть-то ведь нужно, а сосчитаемся потом, когда стачка кончится или им повезет и они найдут много-много золота. Одного этого уже было достаточно, чтобы не отказывать ей и взять под свою опеку мистера Гауга, тем более что Салли считала это, видимо, скорее одолжением с их стороны, чем обязанностью.

— Я надеюсь, что придет день, когда я возвращу вам свой долг с процентами, миссис Гауг, — заявил Динни, стараясь успокоить свою совесть. — А сейчас для меня эти пять фунтов не знаю чего стоят, и я вам за вашу доброту никакими деньгами не смогу отплатить. Уверен, что и Олф скажет то же самое.

— Ну вот и отлично! — обрадовалась миссис Гауг и вся просияла. — Значит, Моррис отправится с вами и мистером Брайрли? А теперь скажите мне точно, что вам нужно. Я дам вам провизии из моей кладовой и приготовлю Моррису одежду.

Динни с радостью принял это предложение. Он сказал, что самое лучшее — объединить их запасы. Таким образом удастся погрузить гораздо больше. Он и Олф берут инструменты, палатку и оборудование для лагеря — всего этого сейчас в поселке ни за какие деньги не купишь. А Моррис пусть возьмет продовольствие, оно тоже стоит втридорога да и почти все раскуплено.

Сообщив Олфу приятную весть, Динни что есть духу помчался к Пэту Мэрфи, чтобы договориться относительно вещей.

Когда Динни через несколько часов вышел из отеля «Клоб», где в обществе Мэрфи, Арта Бейли и других старателей пропустил немало кружек, он был пьян — и от пива, и от всего, что насказал ему Бейли; однако не настолько, чтобы забыть о делах, и тут же принялся укладывать вещи. Моррис слушался его приказаний, точно это само собой разумелось; он был не менее взволнован и сговорчив, чем Олф, и оба они радовались, как дети, что их взял под крылышко такой опытный золотоискатель и знаток страны, как Динни.

Динни передал им все ходившие по городу слухи относительно золота, найденного Бейли.

— Арт говорит, — весело рассказывал он, — что он привез, если считать все, пятьсот пятьдесят восемь унций. А сколько там еще осталось! Все кругом набито золотом. Томми Толбот и его парни хотели было захватить его участок, но Форд пригрозил им револьвером. Он и сейчас там — сторожит. Арт говорит, что такого месторождения он еще не видел, а он перевидал немало. Когда эта новость дойдет до Мельбурна и Сиднея, все туда бросятся. Наше счастье, что у нас сборы недолги и мы можем тут же застолбить участок. Вы запаслись разрешением, мистер Гауг? Да? Значит, все в порядке. Инспектора прямо осаждают. Ему, верно, во всю жизнь не пришлось так попотеть, как сегодня с этими разрешениями. Он подмахивал их даже за обедом, и, судя по всему, ему и ночью покоя не дадут. Я считаю, что нам хватит одной палатки, есть ведь еще ваш брезент, мистер Гауг. Я раздобыл просмоленный мешок — мы его используем для воды; и если вы можете обойтись без этих двух пустых бидонов, миссис Гауг, — вон там, на заднем крыльце, — они нам очень пригодятся. Мы можем уложить в них провизию, а потом носить воду.

Динни проверил их снаряжение. Он позволил Олфу и мистеру Гаугу прихватить с собой по фланелевой рубашке, паре штанов и паре сапог, хотя у него самого была только запасная рубашка. Каждый из них взял свое теплое одеяло, мех для воды, походный котелок, кружку, жестяную миску, нож и ложку. Ступка Динни, пестик и два ковша для промывки золота были аккуратно завернуты в одежду. Моток бечевки и связку проволоки вместе с инструментами — кирками, лопатами, кремнем и огнивом, — закатали в палатку и брезент, а затем в мешковину и крепко перевязали веревками. Провизия состояла из муки, сахара, чая и нескольких банок мясных консервов. Динни прибавил к ним бутылку «целительного бальзама». Решили также взять ружье Олфа и коробку патронов, а Моррису позволили прихватить револьвер.

Около полуночи все тюки были аккуратно увязаны и готовы для отправки с фургоном, который выезжал на рассвете.

Вечером прибежала Мари Робийяр и, рыдая, бросилась в объятия миссис Гауг. Мари была вне себя.

— О Салли! — воскликнула она, заливаясь слезами. — Мой Жан тоже уходит и говорит, что мне нельзя с ним!

— И Моррис идет, — бодро сказала миссис Гауг, — а мне придется остаться; ничего не поделаешь, Мари. Мистер Квин говорит, что нет никакой опасности. Правда, правда. Ведь другие жили в этой глуши месяцами: и мистер Бейли, и мистер Форд, и Томми Толбот со своими товарищами. И мистер Бейли уверяет, что туземцы там совсем смирные, как у нас тут.

— Ну да, я знаю, — прервала ее Мари. — Жан мне то же самое говорил. И, может быть, он найдет много золота. Но все-таки это ужасно! Он уезжает так далеко, а я остаюсь здесь совсем одна и должна стряпать в гостинице. До сих пор я никогда с мужем не разлучалась, и я в отчаянии, что он уходит.

— Я тоже, — созналась Салли. Но бодрость и здравый смысл никогда не покидали ее, и она добавила: — Да тут уж ничего не поделаешь, Мари. Все мужчины в поселке прямо спятили и непременно желают участвовать в этом походе. Уж придется нам потерпеть, а там посмотрим, как пойдут дела у Жана и Морриса. Может, они и очень скоро вернутся или мы к ним поедем.

Эта перспектива несколько утешила Мари. Она рассказала Салли, что ее Жан отправляется вместе с дворником гостиницы — тот опытный старатель. Жан ведь был гордостью отеля «Клоб» — как же, повар-француз! На самом деле Жан не повар, — еще в самом начале их знакомства пояснила Мари. В Англии он был учителем, но мечтал стать фермером, купить клочок земли и устроить на нем своих стариков родителей, политических эмигрантов. Мари тоже была дочерью эмигрантов, но она лишилась родителей еще в детстве.

Вскоре после того как они поженились, они с Жаном приехали в Западную Австралию, надеясь получить здесь работу. Столько слухов ходило о здешних заработках! Жан сначала нанялся на ферму: он хотел скопить денег, чтобы купить себе участок земли и скот. Но жалованье батрака оказалось ничтожным, и он успел бы состариться раньше, чем его мечта осуществилась бы. Поэтому он присоединился к первому же походу старателей в Южный Крест, и Мари вместе с ним прикатила из Эвонской долины на двуколке.

Золота Жан не нашел и некоторое время работал на руднике. В те времена, когда миссис Гауг и Мари Робийяр встретились в лавке и познакомились, женщин в поселке было очень мало. Даже Моррис дружелюбно отнесся к молодой французской парочке: они так нежно любили друг друга и в этой чужой им стране несколько напоминали рыб, вынутых из воды. Однако его отношение резко изменилось после того, как Робийяр поступил поваром в гостиницу. Вот и ей он тоже не мог простить ее пансион. Моррис уверял, что Салли обнаружила полное отсутствие собственного достоинства и нежелание считаться с ним.

— Но ведь есть-пить надо, Моррис, — возражала она. — Только пансион даст мне уверенность, что у нас будет и кусок хлеба, и крыша над головой.

Мари Робийяр и миссис Гауг очень сблизились в те месяцы, когда Моррис был так капризен и раздражителен: он не желал разговаривать с платными посетителями, отказывался есть вместе с ними и вообще не хотел пальцем шевельнуть, чтобы помочь успеху затеянного Салли предприятия. Большую часть дня он сидел, развалясь, на крыльце с книгой или газетой, а вечерами уходил в трактир, садился там за покер и на те деньги, которые ему удавалось выпросить у Салли или занять у кого-нибудь, выигрывал или проигрывал несколько фунтов.

А Салли, его всегда веселая преданная жена, и виду не подавала, что у них с Моррисом разлад, но Мари чувствовала и без слов, когда другая женщина несчастна или встревожена своими семейными делами. Сама она была скромна и сдержанна, ее черные, гладко причесанные волосы строго обрамляли бледное, довольно простенькое лицо; она производила впечатление тихой, даже незначительной женщины, но лишь до тех пор, пока что-нибудь не задевало ее. Тогда она вскидывала черные шелковистые ресницы над серо-зелеными глазами и в ней вспыхивало оживление, совершенно преображавшее ее.