Люся, которая всех бесила (СИ) - Тата Алатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Ветрова были тонкие морщинки вокруг глаз, усталая складка у губ, веселые бесенята во взгляде. Он был доволен собой и прошедшим днем и слушал ее внимательно, чуть склонив голову набок и рассеянно поглаживая Люсину щеку, завитки волос, шею.
— Крылова, основателя «Яви», я вызвал на допрос, — сказал он мягко. — Федора Горелова не спеши пиарить — все-таки он у нас под подозрением пока как клиент «Вишенки». Самойлова прикрыл Китаев, по-родственному. Если ты готова бросить вызов твоему Великому Моржу, то я дам тебе грамотного юриста.
— Пока не готова, — подумав, решила Люся, — забей, я изведу Леню без всяких юристов.
Он захохотал:
— Вот уж не сомневаюсь! — и снова полез целоваться.
Глава 24
Сидя на кровати в позе лотоса, Люся прислушивалась к шуму воды в ванной.
Праздника с шампанским не то чтобы не получилось, просто было уже поздно, у Ветрова, который в принципе алкоголь не жаловал, начали слипаться глаза после двух глотков, и как-то быстро стало понятно, что вечер тяжелого и длинного понедельника — не лучшее время для отмечания чего бы то ни было.
И вот сейчас Люся, во всем любившая справедливость и равновесие, скрупулезно подсчитывала: а не получается ли так, что она слишком многим обязана Ветрову? Это было бы совершенно неприемлемо, потому что еще не хватало быть ему должной, но посудите сами: он спал на ее диване, оплачивал охрану, бегал по городу в поисках навей (хах, ладно, это его работа, вычеркиваем) и трепал нервы Великому Моржу, чтобы тот энергичнее ловил Люсиного маньяка, — впрочем, наверняка ему нравилось дергать за усы Китаева, вычеркиваем тоже.
Со своей стороны, она тоже много для Ветрова сделала: подставила с интервью с русалкой в его первый же рабочий день, опубликовала большой материал, напомнив городу о старых правонарушениях сыночка-мажора, свела с чокнутой бывшей и рассказала Деду-Дубу, кто прячет навь-стриптизершу. И это не считая всяких мелочей типа соблазнения в лифте и копания в их семейных финансах.
Можно было утешить себя, что охрана и полицейский энтузиазм — это все из-за амбиций и обещанного повышения, но Люся была достаточно взрослой, чтобы понимать: мотивация не так уж и важна. На весы кармического равновесия попадают только поступки, и вот здесь наблюдался явный перекос.
Увы, не в ее пользу.
Она так глубоко задумалась, что не услышала, как стихла вода, и не увидела, как Ветров появился на пороге ее спальни, прислонившись плечом к дверному косяку. Опомнилась только от тихого покашливания.
— Людмила Николаевна, — насмешливо кривя рот, произнес Ветров, вода блестела на его голых плечах, домашние штаны сползли ниже, обнажая косточки на бедрах и плоский живот с густой дорожкой волос. Люся вообще не одобряла излишних волосатиков, но на Ветрове вся его поросль смотрелась привычно. В том смысле, что она никогда не видела его лысым и гладким, поэтому не представляла, как это могло смотреться. — Я лишь хотел уточнить, вы предпочитаете, чтобы я вернулся на диван, или у вас другие планы?
Едкость его тона не смутила Люсю, к ней она тоже уже привыкла, а вот вопрос был задан, конечно, по существу.
На эротические подвиги сил у них очевидно уже не осталось, а спать с мужчиной просто так казалось глупым. Что приятного в том, что рядом с тобой кто-то дышит и ворочается? Никакого покоя.
Поэтому Люся очень удивилась, когда сдвинулась с центра кровати, освобождая место. Это еще что такое сейчас было?
— Послушай, — спросила она, угрюмо забираясь под одеяло, — а где твоя мать?
Ветров, кажется, тоже удивился ее движению — он на некоторое время застыл на месте, а потом не слишком уверенно двинулся к своей стороне кровати.
— А ты не знаешь? Я думал, ты разобрала мою биографию по косточкам.
— А я не знаю, — призналась Люся. — Везде фигурировал только твой отец. Тебя же зачали классическим способом или как там принято у коррумпированных политиков?
— Господи боже, женщина, — закатил он глаза и осторожно улегся, как будто был йогом, пристраивающимся на гвозди, — не кусайся хотя бы в кровати. Моя мать ушла, когда мне было одиннадцать, и забрала с собой сестру-близняшку. Родители нас попилили пополам. Папе — мальчик-марен, маме — девочка-банница.
— У тебя есть сестра-близнец? — уточнила Люся и щелкнула выключателем.
Комната погрузилась в хрупкую темноту. За окном горели фонари, бросая по углам тенета дрожащего мрака. Падал крупный снег, и казалось, что добрый новогодний дух уже заглянул на землю, настраивая на лиричный лад.
— Да, Маша. Паша и Маша, в таком глупом духе нам придумали имена, — неохотно проговорил Ветров. Расстояние между ними оставалось прилично пионерским, и Люся напрасно прислушивалась к своим ощущениям. Он был нейтрально-воздушным, никаких пряностей. — Дело в том, что моя мать — лесовичка. А лесовики не могут долго жить в городе, им становится плохо, душно, депрессивно. Бронхиальная астма, аллергия и прочие радости психосоматики. Поэтому папа купил ей ферму на юге, и она выращивает там абрикосы и персики. Пару раз я провел с ней летние каникулы, но потом случился переходный возраст, гормоны пошли вразнос, мареновская тяжелая аура не поддавалась никакому контролю… честно, в те времена я бесил самого себя, и мама попросила отца больше не присылать меня к ней.
— Ого, — Люся повернулась к нему, разглядывая резкие черты лица. — Разве родители существуют не для того, чтобы терпеть свое потомство и в пубертате тоже?
— Мама стремилась к гармонии и позитиву, — его глаза блеснули, — а я, видимо, не вписывался в тот чудесный мирок, который она создала для себя на своей ферме.
— И ты ее теперь ненавидишь?
— Иногда, — подумав, ответил Ветров. — Не все время.
— А
