Последний атаман Ермака - Владимир Буртовой

Несколько секунд Матвей с немым восхищением смотрел на тихо улыбающегося князя Ивана, потом привстал с лавки и головой поклонился ему, сказал с неподдельным удовлетворением:

— Господь, не иначе, остерег тебя, князь Иван Петрович! Для того, чтобы ты до конца испил чашу славы защитника Пскова! — И неожиданно добавил, несколько раз удивленно метнув головой. — Куда там сибирский хан Кучум! У хана была ратная хитрость, как и у нас на Саусканском мысу, он заманил казаков на реку Вагай, не дав нам беспомешно возвратиться в Кашлык. А тут прославленный король — полководец — и такая бессовестная подлость! Расскажу своим казакам. То-то им в диво будет, что король, который считает себя христианином, оказался способен на такой поступок! Воистину, как любил повторять атаман Ермак, господь милостив, да бес проказлив!

Князь Андрей построжал лицом, внимательно посмотрел в глаза Матвея Мещеряка и неожиданно задал вопрос, ради которого, похоже, его и пригласили к этому столу:

— Скажи, атаман, случись нужда нам с князем Иваном Петровичем в твоей помощи от лиходеев каких, сможешь ты со своими казаками оказать нам посильную поддержку?

Матвей Мещеряк от такой прямоты весь внутренне подобрался, согнал с лица беззаботную улыбку, строго посмотрел на хозяина подворья — приятное круглое лицо князя Андрея напряглось в ожидании ответа, серые глаза сузились, пальцы вцепились в каштановую бороду, замерли, словно в случае неутешительного ответа он готов был выдрать у себя клок волос. Понимая, что долгое молчание князья могут истолковать как боязнь за свою голову, Матвей негромко, но твердо ответил, не отводя глаз под пристальным взором князя Ивана:

— Я уверен, что если бы князь Иван Петрович с таким же вопросом обратился к Ермаку Тимофеевичу, тот без долгого раздумья отдал бы себя и свою саблю в волю князя Ивана Петровича! Мы свято чтим память атамана Ермака, кому он готов был служить, тому и мы при лихом времени готовы служить. Тем паче, ежели недруги ваши повинны в голодной смерти наших братьев-казаков в Сибири!

Оба князя с видимым облегчением переглянулись, старший из них дал наказ атаману:

— До поры живите, как прежде жили. Думаю, что зима пройдет спокойно. Если какая смута и грянет в Москве, то не раньше весны. Ради бережения от годуновских подсмотрщиков более видеться не будем, но через своих людей, коль нужда какая придет, известим тебя, атаман Матвей. К тебе придет Тихон, которого ты хорошо знаешь. О нашем разговоре не сказывай даже доверенным есаулам. Правитель Борис умеет в пытошной ломать людей на дыбе, обучен, нагляделся за времена опричнины! Кат — не свой брат, много говорить не станет!

Понимая, что главное уже сказано, атаман Матвей поднялся с лавки, поблагодарил хозяина подворья за хлеб-соль и спустился в прихожую, где его ожидал улыбчивый, с шустрыми глазами Тихон.

Над Москвой то и дело раздавались раскаты первых майских гроз, но не менее грозными были раскаты назревающего бунта московской черни. Не опасаясь уже вездесущих послухов правителя Бориса Годунова и его родных братьев и дядьев, в торговых рядах открыто говорили и пересказывали друг другу дворцовые новости, которые вылетали из кремлевских ворот сквозь стиснутые зубы дьяков и подьячих Посольского приказа.

— Да нет, совсем это не боярские враки про Бориса Федоровича! Мне подьячий Филимошка сказывал, что еще по осени прошлого года правитель отсылал в город Прагу в австрийское царство своих послов!

— Так что же с того? Послам иного дела нет, как ездить в гости друг к дружке! Меды пьют да бумаги тьму изводят. Как говорится у нас: мешай дело с бездельем — проживешь век в веселье!

— Так Филимошка что сказывал? Будто посол Лука Новосильцев по уговору с правителем вел дело к тому, чтобы после скорой кончины царя Федора Ивановича царица Ирина, сестра правителя, вышла бы замуж за одного из братьев австрийского императора и по той свадьбе будет явлен народу аки царем московским! Вот!

— Ишь ты-ы! Нам в цари австрийского католика! Неужто в Москве не сыщутся князья с кровью великого князя Александра Ярославича, названного Невским? Хотя и те же князья Шуйские или Мстиславские?

— А еще сказывали, что в Боярскую думу от поляков привезли запрос, правда это, альбо лжа какая, будто московские бояре обговаривали сватовство царицы Ирины Федоровны с братом австрийского цезаря? Стало быть, и в Польше этот слушок слышали!

— И что же наши умные бояре на тот спрос сказывали? Неужто вправду при живом-то царе Федоре Ивановиче такие дела затеяли? Ишь ты, лихоманка их задери! Деда болячка крючит, а баба ногами от смеха сучит! Так и у нашего правителя получается! Царь еще жив, а он сестрице жениха заморского ищет! Так чтó, сознался Борис?

— Как же — сознается! Да какой тать кричать примется: «Вот, дескать, я! Имайте меня да на дыбу правежную волоките!» Сказывал думный подьячий Антошка, будто отпирался правитель Борис, что все это лжа злодейская. И еще будто правитель кричал в Думе, что он ставит в великое удивление такие речи, а кто такие слова о нем сказывает, тот злодей и изменник!

— Да-да, и мне ведомо стало от свата моего, что в стременных стрельцах при карауле состоит, будто им, стрельцам, от думских писчиков знамо стало, что князь Андрей Иванович Шуйский подрался с правителем Борисом Годуновым, их бояре едва растащили, так зело хватко вцепились друг дружке в бороды! Хотя по мне боярских бород вовсе не жалко, лишь бы наши волосья не принялись сообща трепать!

— А нешто зря монах Иеремия из Троице-Сергиева монастыря прошлой неделей у меня воску три пуда на свечи брал? И похвалялся при этом, что денег у их игумена теперь много, потому как правитель Борис Федорович в начале зимы пожертвовал их монастырю тысячу рублей на всякие нужды!

— Надо же? Такие деньжищи отвалил при ведомой всем скупости! Ныне добрый бык стоит чуть менее рубля, а овца — три копейки! С чего бы такая милость к монастырю, как мыслишь, Кузьма?

— Знамо дело — нужны правителю крепкие стены! Случись какому бунту быть, да в том монастыре можно сесть в долгую осаду даже при малой ратной силе при себе! Умен правитель, далеко вперед глядит, как хитрый лис загодя тайную лазею из норы роет ради спасения!

— Истинно сказываешь, друг Кузьма! Не из страха ли такого бунта монахи кремлевского Чудова монастыря днями в большом количестве скупали ратные припасы? Статься может, что и они готовятся к бунту московской черни?

— Да как же нам, братцы, не бунтовать? При великом князе Василии Ивановиче, в год его венчания с Соломонией Сабуровой, по всей Руси с сохи брали в государеву казну всего пять рублей, а ныне под сто рублей тот налог — будто опара в кади! — всплыл вверх! А каково мужикам на барщине? Да и оброки с подушных пахарей стали непомерными!