С точки зрения Ганнибала. Пунические войны. - Гай Аноним
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Войско разбило лагерь перед городком, стоянка была, как это делали и римляне, окопана и огорожена. Добыча и особенно продовольствие помещены были под защиту городских стен. Теперь можно с комфортом проводить зиму.
Фуражиры, которых Ганнибал отправлял на плодородные поля (то и дело сам выезжая с ними, чтобы прикрывать их в случае нападения), собирали урожай, выращенный местными жителями.
Минуций последовательно нарушил все запреты своего начальника, едва тот отбыл. Сначала он еще держался, но при виде карфагенян, которые преспокойно жали то, что не сеяли, он не выдержал. Вместо того чтобы двигаться параллельным курсом с врагом (пунийцы — по долине, римляне — по горам и холмам, наблюдая за ним с вершины), Минуций спустился.
Ганнибал, несомненно, знал, что у римской армии сейчас поменялся командующий. За такими вещами он следил особенно тщательно. Отправив часть людей за хлебом на поля, Ганнибал с остальными — приблизительно двумя третями личного состава — встал так, чтобы отрезать дорогу римлянам к своим фуражирам.
Карфагеняне подошли к римлянам ближе и расположились на небольшой возвышенности. Ночью Ганнибал отправил две тысячи человек тайно занять холм, господствовавший над местностью. Таким образом, над головой ничего не подозревающих солдат Минуция оказались карфагенские копейщики — в засаде. Минуций ничего этого не знал. Он видел перед собой только наглого врага — и рядом не оказалось Фабия, чтобы удержать карающую руку.
Поэтому на следующий день Минуций пошел на приступ карфагенского лагеря. К тому же у Ганнибала было мало людей — он ведь отправил часть своих солдат на поля, собирать хлеб.
Римляне атаковали и одержали победу. Существует предположение, не лишенное смысла и логики, что на самом деле мысль о «полной победе» внушил Минуцию сам Ганнибал: ему требовалось распалить противника и заставить его совершить глупость куда большего масштаба.
Минуций был в восторге. Ганнибала можно и нужно бить. А Фабий просто трус, немощный старец и перестраховщик.
Ганнибал определенно воспользовался в данной ситуации «уроками», полученными от Фабия: он оставался на месте и никуда не торопился. Вместо этого он перешел в старый лагерь — под Герунием. И стал ждать. Роли, определенно, поменялись.
В Рим пришла ликующая весть о победе. Граждане обнимались на улицах. Только диктатор ходил мрачный и говорил, что побед боится больше, чем поражений.
Народный трибун Марк Метелий выступил с зажигательной речью: «Это невыносимо: диктатор мешает удачному ведению войны не только своим присутствием, но и отсутствием! Он тянет время, чтобы подольше занимать свою должность! Минуция он держал едва ли не под стражей, не давая ему развернуться! Если бы в римском народе жил дух отцов...» — и так далее.
Фабий отмалчивался. Если бы он напомнил, какие поражения терпели римские военачальники от Ганнибала, его попрекнули бы низкопоклонством перед врагом.
В Риме выбрали нового консула — им стал Марк Атилий Регул (ранее он уже один раз был консулом). Сразу после выборов Фабий отбыл к войскам. Он уехал ночью, чтобы его никто не остановил. В Риме велись шумные и многословные споры о власти. Фабию не хотелось принимать в них участия.
Дело же заключалось вот в чем. Если верить Плутарху, Фабий один раз все-таки выступил. Когда народный трибун от лица римского плебса похвалил Минуция за храбрость и доблестные действия против врага, Фабий отвечал, что оправдываться он не намерен, давать отчет в своих действиях не обязан, а вот Минуций нарушил приказ и должен быть наказан. Поэтому он, Фабий, завершит положенные обряды как можно скорее и вернется к войску, где Минуция ждет справедливая кара.
Тут в народе началось сильное брожение. Диктатор обладал абсолютной властью, и этот закон никто не отменил. В частности, диктатору дозволялось без всякого суда и ни с кем не советуясь арестовывать граждан, заключать их в оковы и казнить. У римлян не было наказания тюремным заключением, поэтому все обычно заканчивалось довольно быстро.
Мысль о том, что Минуцию грозит именно такая участь, волновала и страшила. Многие были уверены в том, что Фабий слишком долго сдерживал себя. Сейчас несчастный начальник конницы дал ему повод выпустить наружу весь тот гнев, который копился месяц за месяцем.
Согласно Плутарху, решающее слово произнес народный трибун Метелий — статус народного трибуна обеспечивал ему неприкосновенность, он мог говорить то, что думает, не опасаясь, что диктатор снимет с него за это голову. Если верить Титу Ливию, то предложение исходило от претора1 прошлого года — Гая Теренция Баррона. Поскольку Фабий в римской истории — герой положительный, то Баррон, выступавший против него, — персонаж до крайности отрицательный: Тит Ливий передает все дурные известия о нем. Происхождения он был плебейского, отец его держал лавку и торговал мясом, сам он, терзаемый честолюбием, прорвавшись на вершины власти, стал «рьяным защитником подлого люда и чернил доброе имя порядочных».
Так или иначе, кто-то из плебейских лидеров взял на себя ответственность и выступил с дерзким предложением. Как говорит Плутарх, граждане Рима «при всем своем недовольстве Фабием, не осмелились принудить его отказаться от диктатуры, но постановили, чтобы Минуций по положению был равен командующему и чтобы военными действиями руководили оба на равных правах».
Постановление об «уравнении власти», которую отныне будут делить диктатор и его начальник конницы, все, даже противники Фабия, сочли намеренным оскорблением. Собственно, так оно и было.
Фабий получил письмо о принятии этого постановления уже в дороге. «Прекрасно зная, что обладание властью и искусство властвовать очень между собой разнятся, Фабий вернулся к войску — не побежденный ни согражданами, ни врагами», — пишет Ливий.
Минуций почивал на лаврах и хвастался тем, что победил непобедимого Ганнибала. Впрочем, еще больше радовала его победа над занудой Фабием.[92]
Произошла вещь беспрецедентная для римской истории: власть диктатора была разделена надвое. Появились два диктатора, чьи полномочия имели одинаковую силу. Ситуация абсурдная: диктатора назначают именно для того, чтобы кто-то один, единолично, не тратя время на полемику, уговоры, интриги и прочие демократические процедуры, мог решать все срочные и болезненные проблемы. Два диктатора — это парадокс.
Фабий понимал, что Минуций будет действовать интуитивно, полагаясь больше на
