Ещё вчера… - Николай Мельниченко

Колхоз готовился к молотьбе. Примерно посреди полей, но недалеко от дороги оборудовали ток с навесами для защиты зерна от дождей. Росла скирда, на которую свозили снопы со всех полей. МТС притащила старинную молотилку, которая называлась БДО-34. Сначала хотели вращать молотилку от парового локомобиля, который топился соломой. Однако чудовищу на четырех колесах требовалось очень много соломы, а главное – и воды, которую надо было непрерывно и издалека подвозить. МТС извернулась и добыла американский колесный трактор "Formall", который имел отдельный шкив для привода разных сельхозмашин. Я, как официальный представитель МТС, начал "обживать" новую технику. Тракторист доверил мне руль, и я немного поездил по скошенному полю. Маленький красный тракторишка казался шаловливым ребенком среди наших гремящих чудовищ с железными колесами, но лихо и мягко носился по полю, а поворачиваться мог вообще на одном месте: на каждом заднем колесе была своя муфта сцепления и тормоз. Мне очень понравился этот маленький трудяга, которого поставили на колодки, чтобы крутить молотилку через приводной ремень.

Наконец все было готово к молотьбе. Главный в толпе начальства дал отмашку, заурчал трактор, завертелась молотилка, издавая высокий воющий звук. Первый развязанный сноп в ее пасти "гавкнул", на мгновение понизив тональность воя барабана. Снопы подавались на высокий "стол" молотилки, одна женщина развязывала снопы, другая подавала их в ненасытное жерло молотилки. Посыпалось первое зерно, – первый хлеб, по которому все так истосковались. Люди далеко не сентиментальные зачерпывали его полными ладонями, лаская, пропускали живые струи сквозь пальцы. "Мои" рабочие, наполнив ящик-носилки зерном, бегом отнесли его на весы. Я взвесил первое зерно и сделал первую запись в рабочем блокноте. То же самое сделала весовщик колхоза – моя ровесница Неля Сулковская, – красивая девушка с иссиня черными волосами, такими же глазами и темным пушком над сочными губами. К концу дня по этим записям будет выписана накладная на зерно, переданное в этот день на хранение и переработку колхозному весовщику.

Молотьба – коллективное действие, требующее полной отдачи сил от каждого. Солому от молотилки отгребают двое и загружают ее в некое подобие железного невода – "линку". По сигналу два вола тросом вытягивают линку на вершину скирды, где его раскладывают и расправляют опытные скирдоправы. Плохо сложенная скирда перекосится, промокнет под дождем, а может вообще завалиться набок.

Под навесом мои рабочие насыпали уже изрядную кучу зерна. Неля уже хлопочет там. Зерно начинают очищать на снарядах "триер" и веялка. Все они с ручным приводом, и женщины, меняясь, вращают тяжелые рукоятки. Все звуки на току перекрывает прерывистый вой молотилки. Со временем все к нему привыкают. Когда он по какой-либо причине умолкает, уже тишина кажется ненормальной.

Вот все глохнет. Обеденный перерыв. Все разбредаются, достают припасенные нехитрые харчи, среди которых преобладают зеленые огурцы и редиска со своих огородов. Хлеба нет, мясо можно увидеть только во сне. Нас, нескольких работников МТС, – кормят по полной программе. Женщина-кухарка подвозит на телеге хлеб, термоса с наваристым борщом, кашей, какими-то салатами и даже компотом. Наливает нам в тарелки, забирает пустые, предлагает добавку, спрашивает – вкусно ли, и что бы мы хотели на завтра. Меня мучает совесть, я знаю, что многие питаются все еще бевкой.

Как рыба в воде чувствует себя только машинист Гриша Бойко. Это худощавый сорокалетний мужчина, с трехдневной щетиной на лице и круглыми без блеска темными глазами. Личность в Деребчине известная и легендарная. Будучи частенько навеселе, он мог стучать в любую хату, требуя выпивки. Когда ему отказывали, он злился и кричал: "С вами разговаривает Сын Родины, гвардии сержант Григорий Бойко!". Когда наливали, он начинал рассказывать о своих подвигах:

– Вы знаете, кто брал Берлин? Первым в Берлин ворвался Жуков, вторым – Буденный, третьим был я, гвардии сержант Григорий Бойко!!!

Таких "безбашенных" сержантов было много после совсем недавней войны. Очень может быть, что они неплохо, возможно – геройски, воевали. Но, кто знает, – когда и от чего они стали "безбашенными" и посмешищем для всех… Сейчас Гриша чувствует себя главным на этом празднике: от грамотных действий машиниста действительно зависит все. Благосклонно принимая ухаживания кухарки, Гриша развалился за столом, и провоцирует меня.

– Вот ты, Мельниченко грамотный, – произносит он с сарказмом. – Скажи, как расшифровать "ООН"?

– Организация Объединенных наций, – отвечаю я, поглощая давно не виданную краюху. Наш хлеб очень белый и очень желтый: он наполовину состоит из кукурузы.

– Ни хрена ты не знаешь! Это Общество Отомной Нергии! – "срезает" он меня, победоносно поглядывая почему-то на нашу кухарку. Они оба смеются, радуясь моей неграмотности. Такие диспуты происходят у нас на каждом перерыве. Я веду себя совершенно спокойно, незадолго до этого я наизусть заучил пушкинские строки: " Стыдить лжеца, шутить над дураком, и спорить с женщиной – все то же, что черпать воду решетом; от сих троих избавь нас, Боже". Ни я, ни "сын Родины" не знаем, что всего через 9 лет я по самые уши буду сидеть в этой "отомной нергие"…

В своей работе я провел некую рационализацию. Зачем взвешивать каждый ящик зерна, если при одинаковом заполнении его вес остается постоянным? Достаточно отмечать только количество ящиков; затем, владея умножением в столбик, весь дневной намолот очень просто вычисляется. Однако просто стоять и ставить палочки – мне тоже было невмоготу.

Одна из рабочих, загружающих зерно из молотилки, была Молка – молодая рослая девушка, дочка портного Фавеля, который в 1941 году стерег немецкие авиабомбы. Молка была работящей, исключительно серьезной, молчаливой и неулыбчивой девушкой. Она, оказывается, сама по себе считала загруженные ящики!

– Какой это ящик, Молка? – спрашивал иногда я.

– Тридцать пятый! – без колебаний и запинки отвечала она. Проверив несколько раз, я убедился, что Молка считает гораздо надежней, чем весы Хронос, которые я недавно обманывал на заводе. Начальник может отсутствовать, если он хорошо организовал дело! И я блистательно отсутствовал, правда, – не уходя далеко от рабочего места. Колхоз меня кормил, как большого, и совесть не позволяла мне только взвешивать зерно, произведенное другими. У меня было два – три рабочих места, где я отдыхал от "канцелярской" работы. Непрерывная подача подвозимых снопов на высокий стол молотилки – очень тяжелая, совсем не женская работа. Я перехватывал вилы у одной из усталых женщин. Вторая тоже могла отдыхать в то время, пока я один создавал запас снопов на столе. Второе рабочее место было чисто спортивным и было мне милей других.